Неточные совпадения
Степан Аркадьич уже
был умыт и расчесан и сбирался одеваться, когда Матвей, медленно ступая поскрипывающими сапогами, с телеграммой
в руке, вернулся
в комнату. Цирюльника уже
не было.
В половине восьмого, только что она сошла
в гостиную, лакей доложил: «Константин Дмитрич Левин». Княгиня
была еще
в своей
комнате, и князь
не выходил. «Так и
есть», подумала Кити, и вся кровь прилила ей к сердцу. Она ужаснулась своей бледности, взглянув
в зеркало.
— Ну, разумеется, — быстро прервала Долли, как будто она говорила то, что
не раз думала, — иначе бы это
не было прощение. Если простить, то совсем, совсем. Ну, пойдем, я тебя проведу
в твою
комнату, — сказала она вставая, и по дороге Долли обняла Анну. — Милая моя, как я рада, что ты приехала. Мне легче, гораздо легче стало.
Вронский
был не только знаком со всеми, но видал каждый день всех, кого он тут встретил, и потому он вошел с теми спокойными приемами, с какими входят
в комнату к людям, от которых только что вышли.
Как ни старался Левин преодолеть себя, он
был мрачен и молчалив. Ему нужно
было сделать один вопрос Степану Аркадьичу, но он
не мог решиться и
не находил ни формы, ни времени, как и когда его сделать. Степан Аркадьич уже сошел к себе вниз, разделся, опять умылся, облекся
в гофрированную ночную рубашку и лег, а Левин все медлил у него
в комнате, говоря о разных пустяках и
не будучи в силах спросить, что хотел.
— Вот неразлучные, — прибавил Яшвин, насмешливо глядя на двух офицеров, которые выходили
в это время из
комнаты. И он сел подле Вронского, согнув острыми углами свои слишком длинные по высоте стульев стегна и голени
в узких рейтузах. — Что ж ты вчера
не заехал
в красненский театр? — Нумерова совсем недурна
была. Где ты
был?
Кити держала ее за руку и с страстным любопытством и мольбой спрашивала ее взглядом: «Что же, что же это самое важное, что дает такое спокойствие? Вы знаете, скажите мне!» Но Варенька
не понимала даже того, о чем спрашивал ее взгляд Кити. Она помнила только о том, что ей нынче нужно еще зайти к М-me Berthe и
поспеть домой к чаю maman, к 12 часам. Она вошла
в комнаты, собрала ноты и, простившись со всеми, собралась уходить.
Оставшись
в отведенной
комнате, лежа на пружинном тюфяке, подкидывавшем неожиданно при каждом движении его руки и ноги, Левин долго
не спал. Ни один разговор со Свияжским, хотя и много умного
было сказано им,
не интересовал Левина; но доводы помещика требовали обсуждения. Левин невольно вспомнил все его слова и поправлял
в своем воображении то, что он отвечал ему.
Анна, думавшая, что она так хорошо знает своего мужа,
была поражена его видом, когда он вошел к ней. Лоб его
был нахмурен, и глаза мрачно смотрели вперед себя, избегая ее взгляда; рот
был твердо и презрительно сжат.
В походке,
в движениях,
в звуке голоса его
была решительность и твердость, каких жена никогда
не видала
в нем. Он вошел
в комнату и,
не поздоровавшись с нею, прямо направился к ее письменному столу и, взяв ключи, отворил ящик.
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения,
не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего
не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел
в ее
комнату. И
не думая и
не замечая того,
есть кто
в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа и показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла
в комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему
не нужно
было поворачивать головы, тотчас же взяла
в свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.
Быть в комнате больного
было для него мучительно,
не быть еще хуже.
Отвечая на вопросы о том, как распорядиться с вещами и
комнатами Анны Аркадьевны, он делал величайшие усилия над собой, чтоб иметь вид человека, для которого случившееся событие
не было непредвиденным и
не имеет
в себе ничего, выходящего из ряда обыкновенных событий, и он достигал своей цели: никто
не мог заметить
в нем признаков отчаяния.
В Левинском, давно пустынном доме теперь
было так много народа, что почти все
комнаты были заняты, и почти каждый день старой княгине приходилось, садясь зa стол, пересчитывать всех и отсаживать тринадцатого внука или внучку за особенный столик. И для Кити, старательно занимавшейся хозяйством,
было не мало хлопот о приобретении кур, индюшек, уток, которых при летних аппетитах гостей и детей выходило очень много.
Комната эта
была не та парадная, которую предлагал Вронский, а такая, за которую Анна сказала, что Долли извинит ее. И эта
комната, за которую надо
было извиняться,
была преисполнена роскоши,
в какой никогда
не жила Долли и которая напомнила ей лучшие гостиницы за границей.
Когда они вошли, девочка
в одной рубашечке сидела
в креслице у стола и обедала бульоном, которым она облила всю свою грудку. Девочку кормила и, очевидно, с ней вместе сама
ела девушка русская, прислуживавшая
в детской. Ни кормилицы, ни няни
не было; они
были в соседней
комнате, и оттуда слышался их говор на странном французском языке, на котором они только и могли между собой изъясняться.
Несмотря на то, что снаружи еще доделывали карнизы и
в нижнем этаже красили,
в верхнем уже почти всё
было отделано. Пройдя по широкой чугунной лестнице на площадку, они вошли
в первую большую
комнату. Стены
были оштукатурены под мрамор, огромные цельные окна
были уже вставлены, только паркетный пол
был еще
не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие их волоса, поздороваться с господами.
Долли пошла
в свою
комнату, и ей стало смешно. Одеваться ей
не во что
было, потому что она уже надела свое лучшее платье; но, чтоб ознаменовать чем-нибудь свое приготовление к обеду, она попросила горничную обчистить ей платье, переменила рукавчики и бантик и надела кружева на голову.
Когда она вошла
в спальню, Вронский внимательно посмотрел на нее. Он искал следов того разговора, который, он знал, она, так долго оставаясь
в комнате Долли, должна
была иметь с нею. Но
в ее выражении, возбужденно-сдержанном и что-то скрывающем, он ничего
не нашел, кроме хотя и привычной ему, но всё еще пленяющей его красоты, сознания ее и желания, чтоб она на него действовала. Он
не хотел спросить ее о том, что они говорили, но надеялся, что она сама скажет что-нибудь. Но она сказала только...
Но, что б они ни говорили, он знал, что теперь всё погибло. Прислонившись головой к притолоке, он стоял
в соседней
комнате и слышал чей-то никогда неслыханный им визг, рев, и он знал, что это кричало то, что
было прежде Кити. Уже ребенка он давно
не желал. Он теперь ненавидел этого ребенка. Он даже
не желал теперь ее жизни, он желал только прекращения этих ужасных страданий.
И среди молчания, как несомненный ответ на вопрос матери, послышался голос совсем другой, чем все сдержанно говорившие голоса
в комнате. Это
был смелый, дерзкий, ничего
не хотевший соображать крик непонятно откуда явившегося нового человеческого существа.
Степан Аркадьич вышел посмотреть. Это
был помолодевший Петр Облонский. Он
был так пьян, что
не мог войти на лестницу; но он велел себя поставить на ноги, увидав Степана Аркадьича, и, уцепившись за него, пошел с ним
в его
комнату и там стал рассказывать ему про то, как он провел вечер, и тут же заснул.
Чувствуя, что примирение
было полное, Анна с утра оживленно принялась за приготовление к отъезду. Хотя и
не было решено, едут ли они
в понедельник или во вторник, так как оба вчера уступали один другому, Анна деятельно приготавливалась к отъезду, чувствуя себя теперь совершенно равнодушной к тому, что они уедут днем раньше или позже. Она стояла
в своей
комнате над открытым сундуком, отбирая вещи, когда он, уже одетый, раньше обыкновенного вошел к ней.
Никогда еще
не проходило дня
в ссоре. Нынче это
было в первый раз. И это
была не ссора. Это
было очевидное признание
в совершенном охлаждении. Разве можно
было взглянуть на нее так, как он взглянул, когда входил
в комнату за аттестатом? Посмотреть на нее, видеть, что сердце ее разрывается от отчаяния, и пройти молча с этим равнодушно-спокойным лицом? Он
не то что охладел к ней, но он ненавидел ее, потому что любил другую женщину, — это
было ясно.
Сидя на звездообразном диване
в ожидании поезда, она, с отвращением глядя на входивших и выходивших (все они
были противны ей), думала то о том, как она приедет на станцию, напишет ему записку и что̀ она напишет ему, то о том, как он теперь жалуется матери (
не понимая ее страданий) на свое положение, и как она войдет
в комнату, и что она скажет ему.
Когда я прибежала
в его
комнату, он
был уже
не свой — страшно
было смотреть на него.
То, а не другое решение принято было не потому, что все согласились, а, во-первых, потому, что председательствующий, говоривший так долго свое резюме, в этот раз упустил сказать то, что он всегда говорил, а именно то, что, отвечая на вопрос, они могут сказать: «да—виновна, но без намерения лишить жизни»; во-вторых, потому, что полковник очень длинно и скучно рассказывал историю жены своего шурина; в-третьих, потому, что Нехлюдов был так взволнован, что не заметил упущения оговорки об отсутствии намерения лишить жизни и думал, что оговорка: «без умысла ограбления» уничтожает обвинение; в-четвертых, потому, что Петр Герасимович
не был в комнате, он выходил в то время, как старшина перечел вопросы и ответы, и, главное, потому, что все устали и всем хотелось скорей освободиться и потому согласиться с тем решением, при котором всё скорей кончается.