Неточные совпадения
Для чего этим трем барышням нужно было
говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и
многого другого, что делалось в их таинственном мире, он
не понимал, но знал, что всё, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
— Да на кого ты? Я с тобой согласен, —
говорил Степан Аркадьич искренно и весело, хотя чувствовал, что Левин под именем тех, кого можно купить зa двугривенный, разумел и его. Оживление Левина ему искренно нравилось. — На кого ты? Хотя
многое и неправда, что ты
говоришь про Вронского, но я
не про то
говорю. Я
говорю тебе прямо, я на твоем месте поехал бы со мной в Москву и…
И сами они, высказываясь,
говорили многое, но никогда
не говорили того, в чем состояла их настоящая цель.
Но этак нельзя было жить, и потому Константин пытался делать то, что он всю жизнь пытался и
не умел делать, и то, что, по его наблюдению,
многие так хорошо умели делать и без чего нельзя жить: он пытался
говорить не то, что думал, и постоянно чувствовал, что это выходило фальшиво, что брат его ловит на этом и раздражается этим.
Княгиня подошла к мужу, поцеловала его и хотела итти; но он удержал ее, обнял и нежно, как молодой влюбленный, несколько раз, улыбаясь, поцеловал ее. Старики, очевидно, спутались на минутку и
не знали хорошенько, они ли опять влюблены или только дочь их. Когда князь с княгиней вышли, Левин подошел к своей невесте и взял ее за руку. Он теперь овладел собой и мог
говорить, и ему
многое нужно было сказать ей. Но он сказал совсем
не то, что нужно было.
Он постоянно чувствовал, что от него требуется
многое, чего он
не знает, и он делал всё, что ему
говорили, и всё это доставляло ему счастье.
Воспоминание о жене, которая так
много была виновата пред ним и пред которою он был так свят, как справедливо
говорила ему графиня Лидия Ивановна,
не должно было бы смущать его; но он
не был спокоен: он
не мог понимать книги, которую он читал,
не мог отогнать мучительных воспоминаний о своих отношениях к ней, о тех ошибках, которые он, как ему теперь казалось, сделал относительно ее.
Выборы эти, по
многим обстоятельствам и лицам, участвовавшим в них, обращали на себя общественное внимание. О них
много говорили и к ним готовились. Московские, петербургские и заграничные жители, никогда
не бывавшие на выборах, съехались на эти выборы.
Но Левин
много изменился со времени своей женитьбы; он был терпелив и если
не понимал, для чего всё это так устроено, то
говорил себе, что,
не зная всего, он
не может судить, что, вероятно, так надобно, и старался
не возмущаться.
Второй нумер концерта Левин уже
не мог слушать. Песцов, остановившись подле него, почти всё время
говорил с ним, осуждая эту пиесу за ее излишнюю, приторную, напущенную простоту и сравнивая ее с простотой прерафаелитов в живописи. При выходе Левин встретил еще
много знакомых, с которыми он
поговорил и о политике, и о музыке, и об общих знакомых; между прочим встретил графа Боля, про визит к которому он совсем забыл.
Мысли о том, куда она поедет теперь, — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут
говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и
много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову, но она
не всею душой отдавалась этим мыслям.
«А разве
не вчера только он клялся в любви, он, правдивый и честный человек? Разве я
не отчаивалась напрасно уже
много раз?» вслед затем
говорила она себе.
Сергей Иванович был умен, образован, здоров, деятелен и
не знал, куда употребить всю свою деятельность. Разговоры в гостиных, съездах, собраниях, комитетах, везде, где можно было
говорить, занимали часть его времени; но он, давнишний городской житель,
не позволял себе уходить всему в разговоры, как это делал его неопытный брат, когда бывал в Москве; оставалось еще
много досуга и умственных сил.
Она улыбалась тому, что, хотя она и
говорила, что он
не может узнавать, сердцем она знала, что
не только он узнает Агафью Михайловну, но что он всё знает и понимает, и знает и понимает еще
много такого, чего никто
не знает, и что она, мать, сама узнала и стала понимать только благодаря ему.
Катавасов очень любил
говорить о философии, имея о ней понятие от естественников, никогда
не занимавшихся философией; и в Москве Левин в последнее время
много спорил с ним.
— Я говорю, чтоб вы меня извинили, Крестьян Иванович, в том, что я, сколько мне кажется, не мастер красно говорить, — сказал господин Голядкин полуобиженным тоном, немного сбиваясь и путаясь. — В этом отношении я, Крестьян Иванович, не так, как другие, — прибавил он с какою-то особенною улыбкою, — и
много говорить не умею; придавать слогу красоту не учился. Зато я, Крестьян Иванович, действую; зато я действую, Крестьян Иванович!
Неточные совпадения
Хлестаков. Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем,
много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже
не помню. И всё случаем: я
не хотел писать, но театральная дирекция
говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
Почтмейстер. Нет, о петербургском ничего нет, а о костромских и саратовских
много говорится. Жаль, однако ж, что вы
не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет,
говорит, в эмпиреях: барышень
много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Осип, слуга, таков, как обыкновенно бывают слуги несколько пожилых лет.
Говорит сурьёзно, смотрит несколько вниз, резонер и любит себе самому читать нравоучения для своего барина. Голос его всегда почти ровен, в разговоре с барином принимает суровое, отрывистое и несколько даже грубое выражение. Он умнее своего барина и потому скорее догадывается, но
не любит
много говорить и молча плут. Костюм его — серый или синий поношенный сюртук.
В постель скорей торопишься?» // А деверь
говорит: // «
Не много ты работала!
Правдин. Я поведу его в мою комнату. Друзья, давно
не видавшись, о
многом говорить имеют.