Неточные совпадения
Слыхал он, что
женщины часто любят некрасивых, простых
людей, но не верил этому, потому что судил по себе, так как сам он мог любить только красивых, таинственных и особенных
женщин.
— Я тебе говорю, чтò я думаю, — сказал Степан Аркадьич улыбаясь. — Но я тебе больше скажу: моя жена — удивительнейшая
женщина…. — Степан Аркадьич вздохнул, вспомнив о своих отношениях с женою, и, помолчав с минуту, продолжал: — У нее есть дар предвидения. Она насквозь видит
людей; но этого мало, — она знает, чтò будет, особенно по части браков. Она, например, предсказала, что Шаховская выйдет за Брентельна. Никто этому верить не хотел, а так вышло. И она — на твоей стороне.
— Я больше тебя знаю свет, — сказала она. — Я знаю этих
людей, как Стива, как они смотрят на это. Ты говоришь, что он с ней говорил об тебе. Этого не было. Эти
люди делают неверности, но свой домашний очаг и жена — это для них святыня. Как-то у них эти
женщины остаются в презрении и не мешают семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого не понимаю, но это так.
Вспоминал он, как брат в университете и год после университета, несмотря на насмешки товарищей, жил как монах, в строгости исполняя все обряды религии, службы, посты и избегая всяких удовольствий, в особенности
женщин; и потом как вдруг его прорвало, он сблизился с самыми гадкими
людьми и пустился в самый беспутный разгул.
Константин Левин заглянул в дверь и увидел, что говорит с огромной шапкой волос молодой
человек в поддевке, а молодая рябоватая
женщина, в шерстяном платье без рукавчиков и воротничков, сидит на диване. Брата не видно было. У Константина больно сжалось сердце при мысли о том, в среде каких чужих
людей живет его брат. Никто не услыхал его, и Константин, снимая калоши, прислушивался к тому, что говорил господин в поддевке. Он говорил о каком-то предприятии.
Один низший сорт: пошлые, глупые и, главное, смешные
люди, которые веруют в то, что одному мужу надо жить с одною женой, с которою он обвенчан, что девушке надо быть невинною,
женщине стыдливою, мужчине мужественным, воздержным и твердым, что надо воспитывать детей, зарабатывать свой хлеб, платить долги, — и разные тому подобные глупости.
— К чему тут еще Левин? Не понимаю, зачем тебе нужно мучать меня? Я сказала и повторяю, что я горда и никогда, никогда я не сделаю того, что ты делаешь, — чтобы вернуться к
человеку, который тебе изменил, который полюбил другую
женщину. Я не понимаю, не понимаю этого! Ты можешь, а я не могу!
Он знал очень хорошо, что в глазах этих лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной
женщины может быть смешна; но роль
человека, приставшего к замужней
женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел на кузину.
— Да что же? У Гримма есть басня:
человек без тени,
человек лишен тени. И это ему наказанье за что-то. Я никогда не мог понять, в чем наказанье. Но
женщине должно быть неприятно без тени.
Большинство молодых
женщин, завидовавших Анне, которым уже давно наскучило то, что ее называют справедливою, радовались тому, что̀ они предполагали, и ждали только подтверждения оборота общественного мнения, чтоб обрушиться на нее всею тяжестью своего презрения. Они приготавливали уже те комки грязи, которыми они бросят в нее, когда придет время. Большинство пожилых
людей и
люди высокопоставленные были недовольны этим готовящимся общественным скандалом.
Мать Вронского, узнав о его связи, сначала была довольна — и потому, что ничто, по ее понятиям, не давало последней отделки блестящему молодому
человеку, как связь в высшем свете, и потому, что столь понравившаяся ей Каренина, так много говорившая о своем сыне, была всё-таки такая же, как и все красивые и порядочные
женщины, по понятиям графини Вронской.
Женщины — это главный камень преткновения в деятельности
человека.
— Какие
женщины! — сказал Вронский, вспоминая Француженку и актрису, с которыми были в связи названные два
человека.
― Оскорблять можно честного
человека и честную
женщину, но сказать вору, что он вор, есть только la constatation d'un fait. [установление факта.]
— Я одно скажу, Алексей Александрович. Я знаю тебя эа отличного, справедливого
человека, знаю Анну — извини меня, я не могу переменить о ней мнения — за прекрасную, отличную
женщину, и потому, извини меня, я не могу верить этому. Тут есть недоразумение, — сказал он.
— Простить я не могу, и не хочу, и считаю несправедливым. Я для этой
женщины сделал всё, и она затоптала всё в грязь, которая ей свойственна. Я не злой
человек, я никогда никого не ненавидел, но ее я ненавижу всеми силами души и не могу даже простить ее, потому что слишком ненавижу за всё то зло, которое она сделала мне! — проговорил он со слезами злобы в голосе.
«Никакой надобности, — подумала она, — приезжать
человеку проститься с тою
женщиной, которую он любит, для которой хотел погибнуть и погубить себя и которая не может жить без него. Нет никакой надобности!» Она сжала губы и опустила блестящие глаза на его руки с напухшими жилами, которые медленно потирали одна другую.
— Я слыхала, что
женщины любят
людей даже за их пороки, — вдруг начала Анна, — но я ненавижу его зa его добродетель.
Она бывала влюблена в нескольких вдруг, и в мужчин и в
женщин; она бывала влюблена во всех почти
людей, чем-нибудь особенно выдающихся.
Те же, как всегда, были по ложам какие-то дамы с какими-то офицерами в задах лож; те же, Бог знает кто, разноцветные
женщины, и мундиры, и сюртуки; та же грязная толпа в райке, и во всей этой толпе, в ложах и в первых рядах, были
человек сорок настоящих мужчин и
женщин. И на эти оазисы Вронский тотчас обратил внимание и с ними тотчас же вошел в сношение.
Кто не знал ее и ее круга, не слыхал всех выражений соболезнования, негодования и удивления
женщин, что она позволила себе показаться в свете и показаться так заметно в своем кружевном уборе и со своей красотой, те любовались спокойствием и красотой этой
женщины и не подозревали, что она испытывала чувства
человека, выставляемого у позорного столба.
— Это было, когда я был ребенком; я знаю это по преданиям. Я помню его тогда. Он был удивительно мил. Но с тех пор я наблюдаю его с
женщинами: он любезен, некоторые ему нравятся, но чувствуешь, что они для него просто
люди, а не
женщины.
— То есть как тебе сказать… Стой, стой в углу! — обратилась она к Маше, которая, увидав чуть заметную улыбку на лице матери, повернулась было. — Светское мнение было бы то, что он ведет себя, как ведут себя все молодые
люди. Il fait lа сour à une jeune et jolie femme, [Он ухаживает зa молодой и красивой
женщиной,] a муж светский должен быть только польщен этим.
Там, где дело идет о десятках тысяч, он не считает, — говорила она с тою радостно-хитрою улыбкой, с которою часто говорят
женщины о тайных, ими одними открытых свойствах любимого
человека.
— Итак, я продолжаю, — сказал он, очнувшись. — Главное же то, что работая, необходимо иметь убеждение, что делаемое не умрет со мною, что у меня будут наследники, — а этого у меня нет. Представьте себе положение
человека, который знает вперед, что дети его и любимой им
женщины не будут его, а чьи-то, кого-то того, кто их ненавидит и знать не хочет. Ведь это ужасно!
Для других, она знала, он не представлялся жалким; напротив, когда Кити в обществе смотрела на него, как иногда смотрят на любимого
человека, стараясь видеть его как будто чужого, чтоб определить себе то впечатление, которое он производит на других, она видела, со страхом даже для своей ревности, что он не только не жалок, но очень привлекателен своею порядочностью, несколько старомодною, застенчивою вежливостью с
женщинами, своею сильною фигурой и особенным, как ей казалось, выразительным лицом.
Хотя она бессознательно (как она действовала в это последнее время в отношении ко всем молодым мужчинам) целый вечер делала всё возможное для того, чтобы возбудить в Левине чувство любви к себе, и хотя она знала, что она достигла этого, насколько это возможно в отношении к женатому честному
человеку и в один вечер, и хотя он очень понравился ей (несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчин, между Вронским и Левиным, она, как
женщина, видела в них то самое общее, за что и Кити полюбила и Вронского и Левина), как только он вышел из комнаты, она перестала думать о нем.
Левин не поверил бы три месяца тому назад, что мог бы заснуть спокойно в тех условиях, в которых он был нынче; чтобы, живя бесцельною, бестолковою жизнию, притом жизнию сверх средств, после пьянства (иначе он не мог назвать того, что было в клубе), нескладных дружеских отношений с
человеком, в которого когда-то была влюблена жена, и еще более нескладной поездки к
женщине, которую нельзя было иначе назвать, как потерянною, и после увлечения своего этою
женщиной и огорчения жены, — чтобы при этих условиях он мог заснуть покойно.
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел лето в Бадене; ну, право, я чувствовал себя совсем молодым
человеком. Увижу
женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка — сила, бодрость. Приехал в Россию, — надо было к жене да еще в деревню, — ну, не поверишь, через две недели надел халат, перестал одеваться к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем стал старик. Только душу спасать остается. Поехал в Париж — опять справился.
— Ах, что говорить! — сказала графиня, махнув рукой. — Ужасное время! Нет, как ни говорите, дурная
женщина. Ну, что это за страсти какие-то отчаянные! Это всё что-то особенное доказать. Вот она и доказала. Себя погубила и двух прекрасных
людей — своего мужа и моего несчастного сына.
Ну, положим, даже не братьев, не единоверцев, а просто детей,
женщин, стариков; чувство возмущается, и русские
люди бегут, чтобы помочь прекратить эти ужасы.
Представь себе, что ты бы шел по улице и увидал бы, что пьяные бьют
женщину или ребенка; я думаю, ты не стал бы спрашивать, объявлена или не объявлена война этому
человеку, а ты бы бросился на него защитил бы обижаемого.