Неточные совпадения
На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский — Стива, как его звали в свете, — в обычайный
час, то
есть в 8
часов утра, проснулся не в спальне жены, а в своем кабинете, на сафьянном диване. Он повернул свое полное, выхоленное тело на пружинах дивана, как бы желая опять заснуть надолго, с другой стороны крепко обнял подушку и прижался к ней щекой; но вдруг вскочил, сел на диван и открыл глаза.
Была пятница, и в столовой часовщик Немец заводил
часы. Степан Аркадьич вспомнил свою шутку об этом аккуратном плешивом часовщике, что Немец «сам
был заведен на всю жизнь, чтобы заводить
часы», — и улыбнулся. Степан Аркадьич любил хорошую шутку. «А может
быть, и образуется! Хорошо словечко: образуется, подумал он. Это надо рассказать».
— Уж прикажите за братом послать, — сказала она, — всё он изготовит обед; а то, по вчерашнему, до шести
часов дети не
евши.
«Если б они знали, — думал он, с значительным видом склонив голову при слушании доклада, — каким виноватым мальчиком полчаса тому назад
был их председатель!» — И глаза его смеялись при чтении доклада. До двух
часов занятия должны
были итти не прерываясь, а в два
часа — перерыв и завтрак.
Еще не
было двух
часов, когда большие стеклянные двери залы присутствия вдруг отворились, и кто-то вошел. Все члены из-под портрета и из-за зерцала, обрадовавшись развлечению, оглянулись на дверь; но сторож, стоявший у двери, тотчас же изгнал вошедшего и затворил за ним стеклянную дверь.
Для чего этим трем барышням нужно
было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные
часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные
часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках
были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно
было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что всё, что там делалось,
было прекрасно, и
был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
На другой день, в 11
часов утра, Вронский выехал на станцию Петербургской железной дороги встречать мать, и первое лицо, попавшееся ему на ступеньках большой лестницы,
был Облонский, ожидавший с этим же поездом сестру.
Левин чувствовал, что брат Николай в душе своей, в самой основе своей души, несмотря на всё безобразие своей жизни, не
был более неправ, чем те люди, которые презирали его. Он не
был виноват в том, что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел
быть хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам с собою Левин, подъезжая в одиннадцатом
часу к гостинице, указанной на адресе.
После графини Лидии Ивановны приехала приятельница, жена директора, и рассказала все городские новости. В три
часа и она уехала, обещаясь приехать к обеду. Алексей Александрович
был в министерстве. Оставшись одна, Анна дообеденное время употребила на то, чтобы присутствовать при обеде сына (он обедал отдельно) и чтобы привести в порядок свои вещи, прочесть и ответить на записки и письма, которые у нее скопились на столе.
Ровно в пять
часов, бронзовые
часы Петр I не успели добить пятого удара, как вышел Алексей Александрович в белом галстуке и во фраке с двумя звездами, так как сейчас после обеда ему надо
было ехать.
Когда доктора остались одни, домашний врач робко стал излагать свое мнение, состоящее в том, что
есть начало туберкулезного процесса, но… и т. д. Знаменитый доктор слушал его и в середине его речи посмотрел на свои крупные золотые
часы.
— Да, это само собой разумеется, — отвечал знаменитый доктор, опять взглянув на
часы. — Виноват; что, поставлен ли Яузский мост, или надо всё еще кругом объезжать? — спросил он. — А! поставлен. Да, ну так я в двадцать минут могу
быть. Так мы говорили, что вопрос так поставлен: поддержать питание и исправить нервы. Одно в связи с другим, надо действовать на обе стороны круга.
— Мне нужно к Брянскому, я через
час буду дома.
Когда Вронский смотрел на
часы на балконе Карениных, он
был так растревожен и занят своими мыслями, что видел стрелки на циферблате, но не мог понять, который
час.
Он
был до такой степени переполнен чувством к Анне, что и не подумал о том, который
час и
есть ли ему еще время ехать к Брянскому.
Только отъехав верст семь, он настолько опомнился, что посмотрел на
часы и понял, что
было половина шестого и что он опоздал.
Вместе с путешественником
было доложено о приезде губернского предводителя, явившегося и Петербург и с которым нужно
было переговорить. После его отъезда нужно
было докончить занятия будничные с правителем дел и еще надо
было съездить по серьезному и важному делу к одному значительному лицу. Алексей Александрович только успел вернуться к пяти
часам, времени своего обеда, и, пообедав с правителем дел, пригласил его с собой вместе ехать на дачу и на скачки.
— Да, — сказал он, — нынче доктор
был у меня и отнял
час времени. Я чувствую, что кто-нибудь из друзей моих прислал его: так драгоценно мое здоровье…
Кити держала ее за руку и с страстным любопытством и мольбой спрашивала ее взглядом: «Что же, что же это самое важное, что дает такое спокойствие? Вы знаете, скажите мне!» Но Варенька не понимала даже того, о чем спрашивал ее взгляд Кити. Она помнила только о том, что ей нынче нужно еще зайти к М-me Berthe и
поспеть домой к чаю maman, к 12
часам. Она вошла в комнаты, собрала ноты и, простившись со всеми, собралась уходить.
Но
быть гласным, рассуждать о том, сколько золотарей нужно и как трубы провести в городе, где я не живу;
быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть
часов слушать всякий вздор, который мелют защитники и прокуроры, и как председатель спрашивает у моего старика Алешки-дурачка: «признаете ли вы, господин подсудимый, факт похищения ветчины?» — «Ась?»
Ни минуты не думая, Анна села с письмом Бетси к столу и, не читая, приписала внизу: «Мне необходимо вас видеть. Приезжайте к саду Вреде. Я
буду там в 6
часов». Она запечатала, и Бетси, вернувшись, при ней отдала письмо.
Стремов
был человек лет пятидесяти, полуседой, еще свежий, очень некрасивый, но с характерным и умным лицом. Лиза Меркалова
была племянница его жены, и он проводил все свои свободные
часы с нею. Встретив Анну Каренину, он, по службе враг Алексея Александровича, как светский и умный человек, постарался
быть с нею, женой своего врага, особенно любезным.
Был уже шестой
час и потому, чтобы
поспеть во-время и вместе с тем не ехать на своих лошадях, которых все знали, Вронский сел в извозчичью карету Яшвина и велел ехать как можно скорее. Извозчичья старая четвероместная карета
была просторна. Он сел в угол, вытянул ноги на переднее место и задумался.
Подъезжая к крыльцу Карениных, он взглянул на
часы и увидал, что
было без десяти минут девять.
― Что? Я жду, мучаюсь,
час, два… Нет, я не
буду!.. Я не могу ссориться с тобой. Верно, ты не мог. Нет, не
буду!
— Так, пожалуйста, приезжайте. — сказала Долли, — мы вас
будем ждать в пять, шесть
часов, если хотите. Ну, что моя милая Анна? Как давно…
Из театра Степан Аркадьич заехал в Охотный ряд, сам выбрал рыбу и спаржу к обеду и в 12
часов был уже у Дюссо, где ему нужно
было быть у троих, как на его счастье, стоявших в одной гостинице: у Левина, остановившегося тут и недавно приехавшего из-за границы, у нового своего начальника, только что поступившего на это высшее место и ревизовавшего Москву, и у зятя Каренина, чтобы его непременно привезти обедать.
Другое немножко неприятное
было то, что новый начальник, как все новые начальники, имел уж репутацию страшного человека, встающего в 6
часов утра, работающего как лошадь и требующего такой же работы от подчиненных.
Уже
был шестой
час, и уже некоторые гости приехали, когда приехал и сам хозяин.
Он просидел у них
час, два, три, разговаривал о разных предметах, но подразумевал одно то, что наполняло его душу, и не замечал того, что он надоел им ужасно и что им давно пора
было спать.
Был десятый
час, когда он во второй раз пришел к крыльцу Щербацких.
Надо
было прожить еще по крайней мере два
часа.
Он не
ел целый день, не спал две ночи, провел несколько
часов раздетый на морозе и чувствовал себя не только свежим и здоровым как никогда, но он чувствовал себя совершенно независимым от тела: он двигался без усилия мышц и чувствовал, что всё может сделать.
В действительности же, это убедительное для него «разумеется»
было только последствием повторения точно такого же круга воспоминаний и представлений, чрез который он прошел уже десятки раз в этот
час времени.
В конце февраля случилось, что новорожденная дочь Анны, названная тоже Анной, заболела. Алексей Александрович
был утром в детской и, распорядившись послать за докторов, поехал в министерство. Окончив свои дела, он вернулся домой в четвертом
часу. Войдя в переднюю, он увидал красавца лакея в галунах и медвежьей пелеринке, державшего белую ротонду из американской собаки.
Он отстоял обедню, всенощную и вечерние правила и на другой день, встав раньше обыкновенного, не
пив чаю, пришел в восемь
часов утра в церковь для слушания утренних правил и исповеди.
Шестнадцать
часов дня надо
было занять чем-нибудь, так как они жили за границей на совершенной свободе, вне того круга условий общественной жизни, который занимал время в Петербурге.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение
часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он
был, как ни очевидно
было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот
час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
В восьмом
часу вечера Левин с женою
пил чай в своем нумере, когда Марья Николаевна, запыхавшись, прибежала к ним. Она
была бледна, и губы ее дрожали.
С рукой мертвеца в своей руке он сидел полчаса,
час, еще
час. Он теперь уже вовсе не думал о смерти. Он думал о том, что делает Кити, кто живет в соседнем нумере, свой ли дом у доктора. Ему захотелось
есть и спать. Он осторожно выпростал руку и ощупал ноги. Ноги
были холодны, но больной дышал. Левин опять на цыпочках хотел выйти, но больной опять зашевелился и сказал...
— Скажи, что ответа не
будет, — сказала графиня Лидия Ивановна и тотчас, открыв бювар, написала Алексею Александровичу, что надеется видеть его в первом
часу на поздравлении во дворце.
Прежде он помнил имена, но теперь забыл совсем, в особенности потому, что Енох
был любимое его лицо изо всего Ветхого Завета, и ко взятию Еноха живым на небо в голове его привязывался целый длинный ход мысли, которому он и предался теперь, остановившимися глазами глядя на цепочку
часов отца и до половины застегнутую пуговицу жилета.
Можно просидеть несколько
часов, поджав ноги в одном и том же положении, если знаешь, что ничто не помешает переменить положение; но если человек знает, что он должен сидеть так с поджатыми ногами, то сделаются судороги, ноги
будут дергаться и тискаться в то место, куда бы он хотел вытянуть их.
Она поехала в игрушечную лавку, накупила игрушек и обдумала план действий. Она приедет рано утром, в 8
часов, когда Алексей Александрович еще, верно, не вставал. Она
будет иметь в руках деньги, которые даст швейцару и лакею, с тем чтоб они пустили ее, и, не поднимая вуаля, скажет, что она от крестного отца Сережи приехала поздравить и что ей поручено поставить игрушки у кровати сына. Она не приготовила только тех слов, которые она скажет сыну. Сколько она ни думала об этом, она ничего не могла придумать.
Обед
был накрыт на четырех. Все уже собрались, чтобы выйти в маленькую столовую, как приехал Тушкевич с поручением к Анне от княгини Бетси. Княгиня Бетси просила извинить, что она не приехала проститься; она нездорова, но просила Анну приехать к ней между половиной седьмого и девятью
часами. Вронский взглянул на Анну при этом определении времени, показывавшем, что
были приняты меры, чтоб она никого не встретила; но Анна как будто не заметила этого.
Мраморный умывальник, туалет, кушетка, столы, бронзовые
часы на камине, гардины и портьеры — всё это
было дорогое и новое.
Разговор их
был прерван Анной, нашедшею общество мужчин в бильярдной и с ними вместе возвращавшеюся на террасу. До обеда еще оставалось много времени, погода
была прекрасная, и потому
было предложено несколько различных способов провести эти остающиеся два
часа. Способов проводить время
было очень много в Воздвиженском, и все
были не те, какие употреблялись в Покровском.
Левина уже не поражало теперь, как в первое время его жизни в Москве, что для переезда с Воздвиженки на Сивцев Вражек нужно
было запрягать в тяжелую карету пару сильных лошадей, провезти эту карету по снежному месиву четверть версты и стоять там четыре
часа, заплатив за это пять рублей. Теперь уже это казалось ему натурально.
Левин читал Катавасову некоторые места из своего сочинения, и они понравились ему. Вчера, встретив Левина на публичной лекции, Катавасов сказал ему, что известный Метров, которого статья так понравилась Левину, находится в Москве и очень заинтересован тем, что ему сказал Катавасов о работе Левина, и что Метров
будет у него завтра в одиннадцать
часов и очень рад познакомиться с ним.