Неточные совпадения
«Ах да!» Он опустил голову, и красивое лицо его приняло тоскливое выражение. «Пойти или не пойти?» говорил он себе. И внутренний голос говорил ему, что ходить не надобно, что кроме фальши тут ничего быть не может, что поправить, починить их отношения невозможно,
потому что невозможно сделать ее опять привлекательною и возбуждающею любовь или его сделать стариком, неспособным любить. Кроме фальши и лжи, ничего не могло выйти теперь;
а фальшь и ложь были противны его натуре.
— Ты сказал, два слова,
а я в двух словах ответить не могу,
потому что… Извини на минутку…
— Ну, в «Англию», — сказал Степан Аркадьич, выбрав «Англию»
потому, что там он, в «Англии», был более должен, чем в «Эрмитаже». Он
потому считал нехорошим избегать этой гостиницы. — У тебя есть извозчик? Ну и прекрасно,
а то я отпустил карету.
— Ты пойми, — сказал он, — что это не любовь. Я был влюблен, но это не то. Это не мое чувство,
а какая-то сила внешняя завладела мной. Ведь я уехал,
потому что решил, что этого не может быть, понимаешь, как счастья, которого не бывает на земле; но я бился с собой и вижу, что без этого нет жизни. И надо решить…
А для платонической любви не может быть драмы,
потому что в такой любви всё ясно и чисто,
потому что…
Ты вот презираешь общественную служебную деятельность,
потому что тебе хочется, чтобы дело постоянно соответствовало цели,
а этого не бывает.
— О, нет, — сказала она, — я бы узнала вас,
потому что мы с вашею матушкой, кажется, всю дорогу говорили только о вас, — сказала она, позволяя наконец просившемуся наружу оживлению выразиться в улыбке. —
А брата моего всё-таки нет.
—
А, ты так? — сказал он. — Ну, входи, садись. Хочешь ужинать? Маша, три порции принеси. Нет, постой. Ты знаешь, кто это? — обратился он к брату, указывая на господина в поддевке, — это господин Крицкий, мой друг еще из Киева, очень замечательный человек. Его, разумеется, преследует полиция,
потому что он не подлец.
Тебе низко кажется, что я считаю деревья в лесу,
а ты даришь тридцать тысяч Рябинину; но ты получишь аренду и не знаю еще что,
а я не получу и
потому дорожу родовым и трудовым….
Он, этот умный и тонкий в служебных делах человек, не понимал всего безумия такого отношения к жене. Он не понимал этого,
потому что ему было слишком страшно понять свое настоящее положение, и он в душе своей закрыл, запер и запечатал тот ящик, в котором у него находились его чувства к семье, т. е. к жене и сыну. Он, внимательный отец, с конца этой зимы стал особенно холоден к сыну и имел к нему то же подтрунивающее отношение, как и к желе. «
А! молодой человек!» обращался он к нему.
Но в это время пускали ездоков, и все разговоры прекратились. Алексей Александрович тоже замолк, и все поднялись и обратились к реке. Алексей Александрович не интересовался скачками и
потому не глядел на скакавших,
а рассеянно стал обводить зрителей усталыми глазами. Взгляд его остановился на Анне.
Она не слышала половины его слов, она испытывала страх к нему и думала о том, правда ли то, что Вронский не убился. О нем ли говорили, что он цел,
а лошадь сломала спину? Она только притворно-насмешливо улыбнулась, когда он кончил, и ничего не отвечала,
потому что не слыхала того, что он говорил. Алексей Александрович начал говорить смело, но, когда он ясно понял то, о чем он говорит, страх, который она испытывала, сообщился ему. Он увидел эту улыбку, и странное заблуждение нашло на него.
— По делом за то, что всё это было притворство,
потому что это всё выдуманное,
а не от сердца. Какое мне дело было до чужого человека? И вот вышло, что я причиной ссоры и что я делала то, чего меня никто не просил. Оттого что всё притворство! притворство! притворство!…
Но Константину Левину скучно было сидеть и слушать его, особенно
потому, что он знал, что без него возят навоз на неразлешенное поле и навалят Бог знает как, если не посмотреть; и резцы в плугах не завинтят,
а поснимают и потом скажут, что плуги выдумка пустая и то ли дело соха Андревна, и т. п.
—…мрет без помощи? Грубые бабки замаривают детей, и народ коснеет в невежестве и остается во власти всякого писаря,
а тебе дано в руки средство помочь этому, и ты не помогаешь,
потому что, по твоему, это не важно. И Сергей Иванович поставил ему дилемму: или ты так неразвит, что не можешь видеть всего, что можешь сделать, или ты не хочешь поступиться своим спокойствием, тщеславием, я не знаю чем, чтоб это сделать.
Положение нерешительности, неясности было все то же, как и дома; еще хуже,
потому что нельзя было ничего предпринять, нельзя было увидать Вронского,
а надо было оставаться здесь, в чуждом и столь противоположном ее настроению обществе; но она была в туалете, который, она знала, шел к ней; она была не одна, вокруг была эта привычная торжественная обстановка праздности, и ей было легче, чем дома; она не должна была придумывать, что ей делать.
Он стоял за каждый свой грош (и не мог не стоять,
потому что стоило ему ослабить энергию, и ему бы не достало денег расплачиваться с рабочими),
а они только стояли зa то, чтобы работать спокойно и приятно, то есть так, как они привыкли.
Трех лучших телок окормили,
потому что без водопоя выпустили на клеверную отаву и никак не хотели верить, что их раздуло клевером,
а рассказывали в утешение, как у соседа сто двенадцать голов в три дня выпало.
Но это было к лучшему,
потому что, выйдя в столовую, Степан Аркадьич к ужасу своему увидал, что портвейн и херес взяты от Депре,
а не от Леве, и он, распорядившись послать кучера как можно скорее к Леве, направился опять в гостиную.
И
потому она знала, что их дом будет в деревне, и желала ехать не за границу, где она не будет жить,
а туда, где будет их дом.
По мере чтения, в особенности при частом и быстром повторении тех же слов: «Господи помилуй», которые звучали как «помилос, помилос», Левин чувствовал, что мысль его заперта и запечатана и что трогать и шевелить ее теперь не следует,
а то выйдет путаница, и
потому он, стоя позади дьякона, продолжал, не слушая и не вникая, думать о своем.
Левин ничего не отвечал теперь — не
потому, что он не хотел вступать в спор со священником, но
потому, что никто ему не задавал таких вопросов,
а когда малютки его будут задавать эти вопросы, еще будет время подумать, что отвечать.
Она теперь с радостью мечтала о приезде Долли с детьми, в особенности
потому, что она для детей будет заказывать любимое каждым пирожное,
а Долли оценит всё ее новое устройство. Она сама не знала, зачем и для чего, но домашнее хозяйство неудержимо влекло ее к себе. Она, инстинктивно чувствуя приближение весны и зная, что будут и ненастные дни, вила, как умела, свое гнездо и торопилась в одно время и вить его и учиться, как это делать.
Но для выражения этого желания освобождения не было у него слов, и
потому он не говорил об этом,
а по привычке требовал удовлетворения тех желаний, которые уже не могли быть исполнены.
Он был верующий человек, интересовавшийся религией преимущественно в политическом смысле,
а новое учение, позволявшее себе некоторые новые толкования,
потому именно, что оно открывало двери спору и анализу, по принципу было неприятно ему.
Я обращаюсь к вам,
а не к Алексею Александровичу только
потому, что не хочу заставить страдать этого великодушного человека воспоминанием о себе.
—
А кто бросит камень? — сказал Алексей Александрович, очевидно довольный своей ролью. — Я всё простил и
потому не могу лишать ее того, что есть потребность любви для нее — любви к сыну…
—
А ты? — спросил Левин. Но спрашивать было не нужно,
потому что он уже видел полный ягдташ.
— Оно в самом деле. За что мы едим, пьем, охотимся, ничего не делаем,
а он вечно, вечно в труде? — сказал Васенька Весловский, очевидно в первый раз в жизни ясно подумав об этом и
потому вполне искренно.
Она счастлива, делает счастье другого человека и не забита, как я,
а верно так же, как всегда, свежа, умна, открыта ко всему», думала Дарья Александровна, и плутовская улыбка морщила ее губы, в особенности
потому, что, думая о романе Анны, параллельно с ним Дарья Александровна воображала себе свой почти такой же роман с воображаемым собирательным мужчиной, который был влюблен в нее.
— Только эти два существа я люблю, и одно исключает другое. Я не могу их соединить,
а это мне одно нужно.
А если этого нет, то всё равно. Всё, всё равно. И как-нибудь кончится, и
потому я не могу, не люблю говорить про это. Так ты не упрекай меня, не суди меня ни в чем. Ты не можешь со своею чистотой понять всего того, чем я страдаю.
После долгих хлопот о снятии запрещения деньги были готовы к выдаче; но нотариус, услужливейший человек, не мог выдать талона,
потому что нужна была подпись председателя,
а председатель, не сдав должности, был на сессии.
— Она сделала то, что все, кроме меня, делают, но скрывают;
а она не хотела обманывать и сделала прекрасно. И еще лучше сделала,
потому что бросила этого полоумного вашего зятя. Вы меня извините. Все говорили, что он умен, умен, одна я говорила, что он глуп. Теперь, когда он связался с Лидией Ивановной и с Landau, все говорят, что он полоумный, и я бы и рада не соглашаться со всеми, но на этот раз не могу.
И Вронскому и Анне московская жизнь в жару и пыли, когда солнце светило уже не по-весеннему,
а по-летнему, и все деревья на бульварах уже давно были в листьях, и листья уже были покрыты пылью, была невыносима; но они, не переезжая в Воздвиженское, как это давно было решено, продолжали жить в опостылевшей им обоим Москве,
потому что в последнее время согласия не было между ними.
— Да… нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись,
потому что, как только он произнес имя матери, он почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница Шведской королевы,
а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
— Для тебя это не имеет смысла,
потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю дочь,
а притворяюсь, что люблю эту Англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
— Хорошо, так поезжай домой, — тихо проговорила она, обращаясь к Михайле. Она говорила тихо,
потому что быстрота биения сердца мешала ей дышать. «Нет, я не дам тебе мучать себя», подумала она, обращаясь с угрозой не к нему, не к самой себе,
а к тому, кто заставлял ее мучаться, и пошла по платформе мимо станции.
Он не мог признать, что он тогда знал правду,
а теперь ошибается,
потому что, как только он начинал думать спокойно об этом, всё распадалось вдребезги; не мог и признать того, что он тогда ошибался,
потому что дорожил тогдашним душевным настроением,
а признавая его данью слабости, он бы осквернял те минуты. Он был в мучительном разладе с самим собою и напрягал все душевные силы, чтобы выйти из него.
«Я искал ответа на мой вопрос.
А ответа на мой вопрос не могла мне дать мысль, — она несоизмерима с вопросом. Ответ мне дала сама жизнь, в моем знании того, что хорошо и что дурно.
А знание это я не приобрел ничем, но оно дано мне вместе со всеми, дано
потому, что я ни откуда не мог взять его».
«Откуда взял я это? Разумом, что ли, дошел я до того, что надо любить ближнего и не душить его? Мне сказали это в детстве, и я радостно поверил,
потому что мне сказали то, что было у меня в душе.
А кто открыл это? Не разум. Разум открыл борьбу за существование и закон, требующий того, чтобы душить всех, мешающих удовлетворению моих желаний. Это вывод разума.
А любить другого не мог открыть разум,
потому что это неразумно».
«Это всё само собой, — думали они, — и интересного и важного в этом ничего нет,
потому что это всегда было и будет. И всегда всё одно и то же. Об этом нам думать нечего, это готово;
а нам хочется выдумать что-нибудь свое и новенькое. Вот мы выдумали в чашку положить малину и жарить ее на свечке,
а молоко лить фонтаном прямо в рот друг другу. Это весело и ново, и ничего не хуже, чем пить из чашек».
Он не мог согласиться с этим,
потому что и не видел выражения этих мыслей в народе, в среде которого он жил, и не находил этих мыслей в себе (
а он не мог себя ничем другим считать, как одним из людей, составляющих русский народ),
а главное
потому, что он вместе с народом не знал, не мог знать того, в чем состоит общее благо, но твердо знал, что достижение этого общего блага возможно только при строгом исполнении того закона добра, который открыт каждому человеку, и
потому не мог желать войны и проповедывать для каких бы то ни было общих целей.