Неточные совпадения
—
Ну, коротко сказать, я убедился, что никакой земской деятельности нет и быть не может, — заговорил он, как будто кто-то сейчас обидел его, — с одной стороны игрушка, играют в парламент,
а я ни достаточно молод, ни достаточно стар, чтобы забавляться игрушками;
а с другой (он заикнулся) стороны, это — средство для уездной coterie [партии] наживать деньжонки.
—
Ну, хорошо, хорошо. Погоди еще, и ты придешь к этому. Хорошо, как у тебя три тысячи десятин в Каразинском уезде, да такие мускулы, да свежесть, как у двенадцатилетней девочки, —
а придешь и ты к нам. Да, так о том, что ты спрашивал: перемены нет, но жаль, что ты так давно не был.
—
Ну, хорошо. Понято, — сказал Степан Аркадьич. — Так видишь ли: я бы позвал тебя к себе, но жена не совсем здорова.
А вот что: если ты хочешь их видеть, они, наверное, нынче в Зоологическом Саду от четырех до пяти. Кити на коньках катается. Ты поезжай туда,
а я заеду, и вместе куда-нибудь обедать.
—
Ну, идите, идите кататься.
А хорошо стала кататься наша Кити, не правда ли?
—
Ну, в «Англию», — сказал Степан Аркадьич, выбрав «Англию» потому, что там он, в «Англии», был более должен, чем в «Эрмитаже». Он потому считал нехорошим избегать этой гостиницы. — У тебя есть извозчик?
Ну и прекрасно,
а то я отпустил карету.
—
Ну, так этой марки к устрицам подай,
а там видно будет.
— Что ты! Вздор какой! Это ее манера….
Ну давай же, братец, суп!… Это ее манера, grande dame, [важной дамы,] — сказал Степан Аркадьич. — Я тоже приеду, но мне на спевку к графине Бониной надо.
Ну как же ты не дик? Чем же объяснить то, что ты вдруг исчез из Москвы? Щербацкие меня спрашивали о тебе беспрестанно, как будто я должен знать.
А я знаю только одно: ты делаешь всегда то, что никто не делает.
— Нет, ты точно думаешь, что это возможно? Нет, ты скажи всё, что ты думаешь!
Ну,
а если, если меня ждет отказ?… И я даже уверен….
—
Ну, уж извини меня. Ты знаешь, для меня все женщины делятся на два сорта… то есть нет… вернее: есть женщины, и есть… Я прелестных падших созданий не видал и не увижу,
а такие, как та крашеная Француженка у конторки, с завитками, — это для меня гадины, и все падшие — такие же.
—
Ну, и тем лучше для него, — сказал Вронский улыбаясь. —
А, ты здесь, — обратился он к высокому старому лакею матери, стоявшему у двери, — войди сюда.
— Не правда ли, очень мила? — сказала графиня про Каренину. — Ее муж со мною посадил, и я очень рада была. Всю дорогу мы с ней проговорили.
Ну,
а ты, говорят… vous filez le parfait amour. Tant mieux, mon cher, tant mieux. [у тебя всё еще тянется идеальная любовь. Тем лучше, мой милый, тем лучше.]
—
Ну вот, графиня, вы встретили сына,
а я брата, — весело сказала она. — И все истории мои истощились; дальше нечего было бы рассказывать.
—
Ну, нет, — сказала графиня, взяв ее за руку, — я бы с вами объехала вокруг света и не соскучилась бы. Вы одна из тех милых женщин, с которыми и поговорить и помолчать приятно.
А о сыне вашем, пожалуйста, не думайте; нельзя же никогда не разлучаться.
—
Ну, чорт их дери, привилегированные классы, — прокашливаясь проговорил голос брата. — Маша! Добудь ты нам поужинать и дай вина, если осталось,
а то пошли.
—
А, ты так? — сказал он. —
Ну, входи, садись. Хочешь ужинать? Маша, три порции принеси. Нет, постой. Ты знаешь, кто это? — обратился он к брату, указывая на господина в поддевке, — это господин Крицкий, мой друг еще из Киева, очень замечательный человек. Его, разумеется, преследует полиция, потому что он не подлец.
—
Ну, хорошо, хорошо!… Да что ж ужин?
А, вот и он, — проговорил он, увидав лакея с подносом. — Сюда, сюда ставь, — проговорил он сердито и тотчас же взял водку, налил рюмку и жадно выпил. — Выпей, хочешь? — обратился он к брату, тотчас же повеселев.
—
Ну, будет о Сергее Иваныче. Я всё-таки рад тебя видеть. Что там ни толкуй,
а всё не чужие.
Ну, выпей же. Расскажи, что ты делаешь? — продолжал он, жадно пережевывая кусок хлеба и наливая другую рюмку. — Как ты живешь?
—
Ну, так они смешные, твои skeletons,
а не мрачные, — улыбаясь сказала Долли.
— Но ей всё нужно подробно. Съезди, если не устала, мой друг.
Ну, тебе карету подаст Кондратий,
а я еду в комитет. Опять буду обедать не один, — продолжал Алексей Александрович уже не шуточным тоном. — Ты не поверишь, как я привык…
—
Ну, и Бог с тобой, — сказала она у двери кабинета, где уже были приготовлены ему абажур на свече и графин воды у кресла. —
А я напишу в Москву.
— Нет, не испорчу!
Ну,
а ваша жена? — сказала вдруг баронесса, перебивая разговор Вронского с товарищем. — Мы здесь женили вас. Привезли вашу жену?
—
Ну, теперь прощайте,
а то вы никогда не умоетесь, и на моей совести будет главное преступление порядочного человека, нечистоплотность. Так вы советуете нож к горлу?
— Не может быть! — закричал он, отпустив педаль умывальника, которым он обливал свою красную здоровую шею. — Не может быть! — закричал он при известии о том, что Лора сошлась с Милеевым и бросила Фертингофа. — И он всё так же глуп и доволен?
Ну,
а Бузулуков что?
— Да, это само собой разумеется, — отвечал знаменитый доктор, опять взглянув на часы. — Виноват; что, поставлен ли Яузский мост, или надо всё еще кругом объезжать? — спросил он. —
А! поставлен. Да,
ну так я в двадцать минут могу быть. Так мы говорили, что вопрос так поставлен: поддержать питание и исправить нервы. Одно в связи с другим, надо действовать на обе стороны круга.
—
А!
Ну, в этом случае что ж, пускай едут; только, повредят эти немецкие шарлатаны… Надо, чтобы слушались…
Ну, так пускай едут.
— Как же решили, едете?
Ну,
а со мной что хотите делать?
— Эти глупые шиньоны! До настоящей дочери и не доберешься,
а ласкаешь волосы дохлых баб.
Ну что, Долинька, — обратился он к старшей дочери, — твой козырь что поделывает?
— Нисколько. У меня нет другого выхода. Кто-нибудь из нас двух глуп.
Ну,
а вы знаете, про себя нельзя этого никогда сказать.
— Со мной? — сказала она удивленно, вышла из двери и посмотрела на него. — Что же это такое? О чем это? — спросила она садясь. —
Ну, давай переговорим, если так нужно.
А лучше бы спать.
— Не с этим народом,
а с этим приказчиком! — сказал Левин, вспыхнув. —
Ну для чего я вас держу! — закричал он. Но вспомнив, что этим не поможешь, остановился на половине речи и только вздохнул. —
Ну что, сеять можно? — спросил он, помолчав.
—
Ну, смотри же, растирай комья-то, — сказал Левин, подходя к лошади, — да за Мишкой смотри.
А хороший будет всход, тебе по пятидесяти копеек за десятину.
—
Ну, Агафья Михайловна, — сказал ей Степан Аркадьич, целуя кончики своих пухлых пальцев, — какой полоток у вас, какой травничок!…
А что, не пора ли, Костя? — прибавил он.
—
Ну да,
а ум высокий Рябинина может. И ни один купец не купит не считая, если ему не отдают даром, как ты. Твой лес я знаю. Я каждый год там бываю на охоте, и твой лес стòит пятьсот рублей чистыми деньгами,
а он тебе дал двести в рассрочку. Значит, ты ему подарил тысяч тридцать.
—
Ну, полно! — сказал он. — Когда бывало, чтобы кто-нибудь что-нибудь продал и ему бы не сказали сейчас же после продажи: «это гораздо дороже стоит»?
А покуда продают, никто не дает… Нет, я вижу у тебя есть зуб против этого несчастного Рябинина.
—
Ну, уж извини меня, но есть что-то мизерное в этом считаньи. У нас свои занятия, у них свои, и им надо барыши.
Ну, впрочем, дело сделано, и конец.
А вот и глазунья, самая моя любимая яичница. И Агафья Михайловна даст нам этого травничку чудесного…
— Да, электрический свет, — сказал Левин. — Да.
Ну,
а где Вронский теперь? — спросил он, вдруг положив мыло.
—
Ну,
а ты вчера что сделал? Выиграл? — спросил Вронский.
— Да что же интересного? Все они довольны, как медные гроши; всех победили.
Ну,
а мне-то чем же довольным быть? Я никого не победил,
а только сапоги снимай сам, да еще за дверь их сам выставляй. Утром вставай, сейчас же одевайся, иди в салон чай скверный пить. То ли дело дома! Проснешься не торопясь, посердишься на что-нибудь, поворчишь, опомнишься хорошенько, всё обдумаешь, не торопишься.
—
Ну, и почему-то Анна Павловна сказала, что он не хочет оттого, что вы тут. Разумеется, это было некстати, но из-за этого, из-за вас вышла ссора.
А вы знаете, как эти больные раздражительны.
— Куда ж торопиться? Посидим. Как ты измок однако! Хоть не ловится, но хорошо. Всякая охота тем хороша, что имеешь дело с природой.
Ну, что зa прелесть эта стальная вода! — сказал он. — Эти берега луговые, — продолжал он, — всегда напоминают мне загадку, — знаешь? Трава говорит воде:
а мы пошатаемся, пошатаемся.
—
Ну, позволь; это несправедливо… Я тебе тысячи примеров назову…
Ну,
а школы?
— Ну-ка, кваску моего!
А, хорош? — говорил он, подмигивая.
—
Ну, иди, иди, и я сейчас приду к тебе, — сказал Сергей Иванович, покачивая головой, глядя на брата. — Иди же скорей, — прибавил он улыбаясь и, собрав свои книги, приготовился итти. Ему самому вдруг стало весело и не хотелось расставаться с братом. —
Ну,
а во время дождя где ты был?
—
Ну, так доволен своим днем. И я тоже. Во-первых, я решил две шахматные задачи, и одна очень мила, — открывается пешкой. Я тебе покажу.
А потом думал о нашем вчерашнем разговоре.
—
Ну вот!
а всё отчаявались, — сказала Матрена Филимоновна, указывая на доску.
—
А!
ну так вы теперь знаете.
—
Ну, вот и он! — вскрикнул полковой командир. —
А мне сказал Яшвин, что ты в своем мрачном духе.
—
Ну вот, я очень рад или, напротив, очень не рад, что сошелся со Спенсером; только это я давно знаю. Школы не помогут,
а поможет такое экономическое устройство, при котором народ будет богаче, будет больше досуга, — и тогда будут и школы.
—
Ну как не грех не прислать сказать! Давно ли?
А я вчера был у Дюссо и вижу на доске «Каренин»,
а мне и в голову не пришло, что это ты! — говорил Степан Аркадьич, всовываясь с головой в окно кареты.
А то я бы зашел. Как я рад тебя видеть! — говорил он, похлопывая ногу об ногу, чтобы отряхнуть с них снег. — Как не грех не дать знать! — повторил он.
—
Ну,
а ты, Егор, когда женился, ты любил свою жену?