— Ребята! — сказал, подбегая к ним, один молодец, — атаман опять начал
рассказывать про свое житье на Волге. Все бросили и песни петь, и сказки слушать, сидят вокруг атамана. Пойдем поскорее, а то места не найдем!
— Максим Григорьич! — отвечал весело сокольник, — доброго здоровья! Как твоя милость здравствует? Так вот где ты, Максим Григорьич! А мы в Слободе думали, что ты и невесть куда пропал! Ну ж как батюшка-то твой осерчал! Упаси господи! Смотреть было страшно! Да еще многое
рассказывают про твоего батюшку, про царевича да про князя Серебряного. Не знаешь, чему и верить. Ну, слава богу, добро, что ты сыскался, Максим Григорьич! Обрадуется же твоя матушка!
Неточные совпадения
Многое еще
рассказывал Морозов
про дела государственные,
про нападения крымцев на рязанские земли, расспрашивал Серебряного о литовской войне и горько осуждал Курбского за бегство его к королю. Князь отвечал подробно на все вопросы и наконец
рассказал про схватку свою с опричниками в деревне Медведевке,
про ссору с ними в Москве и
про встречу с юродивым, не решившись, впрочем, упомянуть о темных словах последнего.
И боярин нагнулся к Серебряному, желая, вероятно,
рассказать ему подробнее
про Вяземского, но в это время подошел к ним стольник и сказал, ставя перед Серебряным блюдо жаркого...
— Государь, — сказал, помолчав, Григорий Лукьянович, — ты велишь пытать Колычевых
про новых изменников. Уж положись на меня. Я
про все заставлю Колычевых с пыток
рассказать. Одного только не сумею: не сумею заставить их назвать твоего набольшего супротивника!
Верст тридцать от Слободы, среди дремучего леса, было топкое и непроходимое болото, которое народ прозвал Поганою Лужей. Много чудесного
рассказывали про это место. Дровосеки боялись в сумерки подходить к нему близко. Уверяли, что в летние ночи над водою прыгали и резвились огоньки, души людей, убитых разбойниками и брошенных ими в Поганую Лужу.
О матушке ли Волге серебряной? или о дивном богатыре,
про которого
рассказывал Перстень? или думали они о хоромах высоких среди поля чистого, о двух столбиках с перекладинкой, о которых в минуту грусти думала в то время всякая лихая, забубенная голова?
— Какова сказка, — отвечал слепой, — и кому сказывать. Вот мы ономнясь
рассказали старицкому воеводе сказку
про козу косматую, да на свою шею: коза-то, вишь, вышла сама воеводша, так он нас со двора и велел согнать, накостылявши затылок. Вперед не
расскажем.
— Погоди-ка! — сказал Иоанн, с намерением придать более правдоподобия своему желанию слушать рассказчика, — я эту сказку знаю.
Расскажи лучше
про Акундина!
— Да уж и того бы довольно, что ты сам
рассказываешь; а то говорят
про тебя, что ты перед царем, прости господи, как девушка, в летнике пляшешь!
— Он тебя увел? — произнес Иван Васильевич, посматривая с удивлением на Кольцо. — А как же, — продолжал он, вглядываясь в него, — как же ты сказал, что в первый раз в этом краю? Да погоди-ка, брат, мы, кажется, с тобой старые знакомые. Не ты ли мне когда-то
про Голубиную книгу
рассказывал? Так, так, я тебя узнаю. Да ведь ты и Серебряного-то из тюрьмы увел. Как же это, божий человек, ты прозрел с того времени? Куда на богомолье ходил? К каким мощам прикладывался?
Годунов попросил атамана
рассказать что-нибудь
про свои похождения в Сибири, и Кольцо, умалчивая о себе, стал
рассказывать с одушевлением
про необыкновенную силу и храбрость Ермака,
про его строгую справедливость и
про християнскую доброту, с какою он всегда обходился с побежденными.
Ее не любили в губернии, ужасно кричали по поводу ее брака с Одинцовым,
рассказывали про нее всевозможные небылицы, уверяли, что она помогала отцу в его шулерских проделках, что и за границу она ездила недаром, а из необходимости скрыть несчастные последствия…
Бывали припадки решимости, когда в груди у ней наболит, накипят там слезы, когда ей хочется броситься к нему и не словами, а рыданиями, судорогами, обмороками
рассказать про свою любовь, чтоб он видел и искупление.
Неточные совпадения
Разговаривает все на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдешь на Щукин — купцы тебе кричат: «Почтенный!»; на перевозе в лодке с чиновником сядешь; компании захотел — ступай в лавочку: там тебе кавалер
расскажет про лагери и объявит, что всякая звезда значит на небе, так вот как на ладони все видишь.
Я слово вам скажу!» // Притихла площадь людная, // И тут Ермил
про мельницу // Народу
рассказал: // «Давно купец Алтынников // Присватывался к мельнице, // Да не плошал и я, // Раз пять справлялся в городе, // Сказали: с переторжкою // Назначены торги.
Из всей семейки мужниной // Один Савелий, дедушка, // Родитель свекра-батюшки, // Жалел меня…
Рассказывать //
Про деда, молодцы?
Он, очевидно, был пьян и
рассказывал про какую-то случившуюся в их заведении историю.
— А, и вы тут, — сказала она, увидав его. — Ну, что ваша бедная сестра? Вы не смотрите на меня так, — прибавила она. — С тех пор как все набросились на нее, все те, которые хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу, что она сделала прекрасно. Я не могу простить Вронскому, что он не дал мне знать, когда она была в Петербурге. Я бы поехала к ней и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою любовь. Ну,
расскажите же мне
про нее.