Что же ты сделал тогда, государь? Тогда, — продолжал Морозов, и голос его задрожал, и колокольцы затряслись
на одежде, — тогда тебе показалось мало бесчестия на слуге твоем, и ты порешил опозорить его еще неслыханным, небывалым позором! Тогда, — воскликнул Морозов, отталкивая стол и вставая с места, — тогда ты, государь, боярина Морозова одел в шутовской кафтан и велел ему, спасшему Тулу и Москву, забавлять тебя вместе со скаредными твоими кромешниками!
Неточные совпадения
С радостью выехал Серебряный из Вильно, сменил бархатную
одежду на блестящие бахтерцы и давай бить литовцев, где только бог посылал.
И, узнав о том, царь вошел в ярость великую, приказал Морозову отойти от очей своих и отпустить седые волосы, доколе не сымется с него опала. И удалился от двора боярин; и ходит он теперь в смирной
одежде, с бородою нечесаною, падают седые волосы
на крутое чело. Грустно боярину не видать очей государевых, но не опозорил он своего роду, не сел ниже Годунова!
— Господь сохранит его от рук твоих! — сказал Максим, делая крестное знамение, — не попустит он тебя все доброе
на Руси погубить! Да, — продолжал, одушевляясь, сын Малюты, — лишь увидел я князя Никиту Романыча, понял, что хорошо б жить вместе с ним, и захотелось мне попроситься к нему, но совестно подойти было: очи мои
на него не подымутся, пока буду эту
одежду носить!
На широкой поляне, окруженной древними дубами и непроходимым ломом, стояло несколько земляных куреней; а между ними
на опрокинутых пнях,
на вывороченных корнях,
на кучах сена и сухих листьев лежало и сидело множество людей разных возрастов, в разных
одеждах.
Недолго продолжалась между ними борьба. От сильного удара рукоятью сабли Морозов упал навзничь. Вяземский подбежал к боярыне, но лишь только кровавые руки его коснулись ее
одежды, она отчаянно вскрикнула и лишилась чувств. Князь схватил ее
на руки и помчался вниз по лестнице, метя ступени ее распущенною косой.
Ужас был в доме Морозова. Пламя охватило все службы. Дворня кричала, падая под ударами хищников. Сенные девушки бегали с воплем взад и вперед. Товарищи Хомяка грабили дом, выбегали
на двор и бросали в одну кучу дорогую утварь, деньги и богатые
одежды.
На дворе, над грудой серебра и золота, заглушая голосом шум, крики и треск огня, стоял Хомяк в красном кафтане.
Разбойники встали. Иные тотчас влезли
на полати; другие еще долго молились перед образом. Из числа последних был Митька. Он усердно клал земные поклоны, и если б
одежда и вооружение не обличали ремесла его, никто бы по добродушному лицу Митьки не узнал в нем разбойника.
Версты полторы от места, где совершилось нападение
на Максима, толпы вооруженных людей сидели вокруг винных бочек с выбитыми днами. Чарки и берестовые черпала ходили из рук в руки. Пылающие костры освещали резкие черты, всклокоченные бороды и разнообразные
одежды. Были тут знакомые нам лица: и Андрюшка, и Васька, и рыжий песенник; но не было старого Коршуна. Часто поминали его разбойники, хлебая из черпал и осушая чарки.
Из глубины леса шло несколько людей в изодранных
одеждах, с дубинами в руках. Они вели с собой связанного Максима. Разбойник, которого он ударил саблей, ехал
на Максимовом коне. Впереди шел Хлопко, присвистывая и приплясывая. Раненый Буян тащился сзади.
Новая рать подвигалась все ближе, и уже можно было распознать ее вооружение и
одежду, почти столь же разнообразную, как и
на разбойниках.
В один миг опричники сорвали с Морозова верхнюю
одежду и напялили
на него кафтан с колокольцами.
Грозен был вид старого воеводы среди безмолвных опричников. Значение шутовской его
одежды исчезло. Из-под густых бровей сверкали молнии. Белая борода величественно падала
на грудь, приявшую некогда много вражьих ударов, но испещренную ныне яркими заплатами; а в негодующем взоре было столько достоинства, столько благородства, что в сравнении с ним Иван Васильевич показался мелок.
И в оный страшный день предстану и я перед вечным судьею, предстану в этой самой
одежде и потребую обратно моей чести, что ты отнял у меня
на земле!
Малюта, в смирной
одежде, показался
на крыльце, и глаза его встретились с глазами Серебряного; но в чертах Малюты не было
на этот раз обычного зверства, а только какая-то тупая одурелость, без всякого выражения.
Он посмотрел
на князя и понял, что его пыльные доспехи,
одежда, изорванная колючим кустарником, и встревоженное выражение лица испугали вратницу. В самом деле черты Никиты Романовича так изменились, что сам Михеич не узнал бы его, если бы не приехал с ним вместе.
Там,
на скамье, перед входом, сидела Елена в черной
одежде и в покрывале.
Он стал небрежен в
одежде, высокий стан его согнулся, очи померкли, нижняя челюсть отвисла, как у старика, и только в присутствии других он делал усилие над собою, гордо выпрямлялся и подозрительно смотрел
на окольных, не замечает ли кто в нем упадка духа.
Вот хоть бы с этого молодца, — сказал Кольцо, оборачиваясь
на одного из своих товарищей, здорового детину, который, принесши огромную охапку оружия и свалив ее
на землю, стоял позади его с разинутым ртом и не переставал дивиться то
на золотую
одежду царя, то
на убранство рынд, окружавших престол.
Все вокруг него было неряшливо — так же, как сам он, всегда выпачканный птичьим пометом, с пухом в кудлатой голове и
на одежде. Ел много, торопливо, морщился, точно пища была слишком солона, кисла или горька, хотя глухая Фелициата готовила очень вкусно. Насытясь, Безбедов смотрел в рот Самгина и сообщал какие-то странные новости, — казалось, что он выдумывал их.
Неточные совпадения
Если б можно было представить себе так называемое исправление
на теле без тех предварительных обрядов, которые ему предшествуют, как-то: снимания
одежды, увещаний со стороны лица исправляющего и испрошения прощения со стороны лица исправляемого, — что бы от него осталось?
Но когда его обнажили и мелькнули тоненькие-тоненькие ручки, ножки, шафранные, тоже с пальчиками, и даже с большим пальцем, отличающимся от других, и когда он увидал, как, точно мягкие пружинки, Лизавета Петровна прижимала эти таращившиеся ручки, заключая их в полотняные
одежды,
на него нашла такая жалость к этому существу и такой страх, что она повредит ему, что он удержал ее за руку.
Одно время, читая Шопенгауера, он подставил
на место его воли — любовь, и эта новая философия дня
на два, пока он не отстранился от нее, утешала его; но она точно так же завалилась, когда он потом из жизни взглянул
на нее, и оказалась кисейною, негреющею
одеждой.
Помещик с седыми усами был, очевидно, закоренелый крепостник и деревенский старожил, страстный сельский хозяин. Признаки эти Левин видел и в
одежде — старомодном, потертом сюртуке, видимо непривычном помещику, и в его умных, нахмуренных глазах, и в складной русской речи, и в усвоенном, очевидно, долгим опытом повелительном тоне, и в решительных движениях больших, красивых, загорелых рук с одним старым обручальным кольцом
на безыменке.
Слова эти и связанные с ними понятия были очень хороши для умственных целей; но для жизни они ничего не давали, и Левин вдруг почувствовал себя в положении человека, который променял бы теплую шубу
на кисейную
одежду и который в первый раз
на морозе несомненно, не рассуждениями, а всем существом своим убедился бы, что он всё равно что голый и что он неминуемо должен мучительно погибнуть.