Неточные совпадения
Морозов махнул рукой. Другие
мысли заняли старика. Задумался и Серебряный. Задумался он о страшной перемене в
царе и забыл на время об отношениях, в которые судьба поставила его к Морозову.
Как услышал князя Серебряного, как узнал, что он твой объезд за душегубство разбил и не заперся перед
царем в своем правом деле, но как мученик пошел за него на смерть, — тогда забилось к нему сердце мое, как ни к кому еще не бивалось, и вышло из
мысли моей колебание, и стало мне ясно как день, что не на вашей стороне правда!
Усердная молитва приготовила
царя к
мыслям набожным.
Он разделял убеждения своего века в божественной неприкосновенности прав Иоанна; он умственно подчинялся этим убеждениям и, более привыкший действовать, чем
мыслить, никогда не выходил преднамеренно из повиновения
царю, которого считал представителем божией воли на земле.
— Эх, князь, велико дело время.
Царь может одуматься,
царь может преставиться; мало ли что может случиться; а минует беда, ступай себе с богом на все четыре стороны! Что ж делать, — прибавил он, видя возрастающую досаду Серебряного, — должно быть, тебе на роду написано пожить еще на белом свете. Ты норовом крут, Никита Романыч, да и я крепко держусь своей
мысли; видно, уж нашла коса на камень, князь!
А ты ни то, ни другое; от
царя не уходишь, а с
царем не
мыслишь; этак нельзя, князь; надо одно из двух.
— Кабы не был он
царь, — сказал мрачно Серебряный, — я знал бы, что мне делать; а теперь ничего в толк не возьму; на него идти бог не велит, а с ним
мыслить мне невмочь; хоть он меня на клочья разорви, с опричниной хлеба-соли не поведу!
— А до того, — ответил Годунов, не желая сразу настаивать на
мысли, которую хотел заронить в Серебряном, — до того, коли
царь тебя помилует, ты можешь снова на татар идти; за этими дело не станет!
В царской опочивальне стояли две кровати: одна, из голых досок, на которой Иван Васильевич ложился для наказания плоти, в минуты душевных тревог и сердечного раскаянья; другая, более широкая, была покрыта мягкими овчинами, пуховиком и шелковыми подушками. На этой
царь отдыхал, когда ничто не тревожило его
мыслей. Правда, это случалось редко, и последняя кровать большею частью оставалась нетронутою.
Оно часто бывало одною личиной, и
царь, одаренный редкою проницательностью и способностью угадывать чужие
мысли, любил иногда обманывать расчеты того, с кем разговаривал, и поражать его неожиданным проявление гнева в то самое время, когда он надеялся на милость.
— Добрый у тебя стремянный! — сказал
царь Серебряному. — Пусть бы и мои слуги так ко мне
мыслили! А давно он у тебя?
Во всем существе разлилась горячая струя жизни, во всех
мыслях царит убеждение, что отныне жизнь уже пойдет не старой, горькой колеей, а совсем новым, радостным порядком.
Неточные совпадения
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без
царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь
мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
Очень пыльно было в доме, и эта пыльная пустота, обесцвечивая
мысли, высасывала их. По комнатам, по двору лениво расхаживала прислуга, Клим смотрел на нее, как смотрят из окна вагона на коров вдали, в полях. Скука заплескивала его, возникая отовсюду, от всех людей, зданий, вещей, от всей массы города, прижавшегося на берегу тихой, мутной реки. Картины выставки линяли, забывались, как сновидение, и думалось, что их обесцвечивает, поглощает эта маленькая, сизая фигурка
царя.
Паровоз сердито дернул, лязгнули сцепления, стукнулись буфера, старик пошатнулся, и огорченный рассказ его стал невнятен. Впервые
царь не вызвал у Самгина никаких
мыслей, не пошевелил в нем ничего, мелькнул, исчез, и остались только поля, небогато покрытые хлебами, маленькие солдатики, скучно воткнутые вдоль пути. Пестрые мужики и бабы смотрели вдаль из-под ладоней, картинно стоял пастух в красной рубахе, вперегонки с поездом бежали дети.
Этот труд и эта щедрость внушали
мысль, что должен явиться человек необыкновенный, не только потому, что он —
царь, а по предчувствию Москвой каких-то особенных сил и качеств в нем.
Самгин старался выдержать тон объективного свидетеля, тон человека, которому дорога только правда, какова бы она ни была. Но он сам слышал, что говорит озлобленно каждый раз, когда вспоминает о
царе и Гапоне. Его
мысль невольно и настойчиво описывала восьмерки вокруг
царя и попа, густо подчеркивая ничтожество обоих, а затем подчеркивая их преступность. Ему очень хотелось напугать людей, и он делал это с наслаждением.