Неточные совпадения
Показал он
свою службу
в ратном
деле лучше, чем
в думном, и прошла про него великая хвала от русских и литовских людей.
Общее впечатление было
в его пользу и рождало убеждение, что можно смело ему довериться во всех случаях, требующих решимости и самоотвержения, но что обдумывать
свои поступки не его
дело и что соображения ему не даются.
Виновата ли была Елена Дмитриевна, что образ этого витязя преследовал ее везде, и дома, и
в церкви, и
днем, и ночью, и с упреком говорил ей: «Елена! Ты не сдержала
своего слова, ты не дождалась моего возврата, ты обманула меня!..»
Православные покоились
в своих опочивальнях, и не было никого, кто бы гневил бога, гуляя по улицам, ибо бог и человеку, и всякой твари велел покоиться
в полуденную пору; а грешно идти против воли божией, разве уж принудит неотложное
дело.
— Должно быть, князь. Но садись, слушай далее.
В другой раз Иван Васильевич, упившись, начал (и подумать срамно!) с
своими любимцами
в личинах плясать. Тут был боярин князь Михаило Репнин. Он заплакал с горести. Царь давай и на него личину надевать. «Нет! — сказал Репнин, — не бывать тому, чтобы я посрамил сан
свой боярский!» — и растоптал личину ногами.
Дней пять спустя убит он по царскому указу во храме божием!
Многое еще рассказывал Морозов про
дела государственные, про нападения крымцев на рязанские земли, расспрашивал Серебряного о литовской войне и горько осуждал Курбского за бегство его к королю. Князь отвечал подробно на все вопросы и наконец рассказал про схватку
свою с опричниками
в деревне Медведевке, про ссору с ними
в Москве и про встречу с юродивым, не решившись, впрочем, упомянуть о темных словах последнего.
— Нет, князь, не
в Кремле. Прогневили мы господа, бросил нас государь, воротился
в Александрову слободу, живет там с
своими поплечниками, не было б им ни
дна ни покрышки!
В этот самый
день, при выходе царя из опочивальни, он бил ему челом, исчислил все
свои заслуги и
в награждение просил боярской шапки.
— И вы дали себя перевязать и пересечь, как бабы! Что за оторопь на вас напала? Руки у вас отсохли аль душа ушла
в пяты? Право, смеху достойно! И что это за боярин средь бело
дня напал на опричников? Быть того не может. Пожалуй, и хотели б они извести опричнину, да жжется! И меня, пожалуй, съели б, да зуб неймет! Слушай, коли хочешь, чтоб я взял тебе веру, назови того боярина, не то повинися во лжи
своей. А не назовешь и не повинишься, несдобровать тебе, детинушка!
— Ступайте все, — сказал он, — каждый к
своему делу! Земским ведать приказы по-прежнему, а опричникам, избранным слугам и полчанам моим, помнить
свое крестное целование и не смущаться тем, что я сегодня простил Никиту: несть бо
в сердце моем лицеприятия ни к ближним, ни к дальним!
Как услышал князя Серебряного, как узнал, что он твой объезд за душегубство разбил и не заперся перед царем
в своем правом
деле, но как мученик пошел за него на смерть, — тогда забилось к нему сердце мое, как ни к кому еще не бивалось, и вышло из мысли моей колебание, и стало мне ясно как
день, что не на вашей стороне правда!
— Старая дура? — повторила она, — я старая дура? Вспомянете вы меня на том свете, оба вспомянете! Все твои поплечники, Ваня, все примут мзду
свою, еще
в сей жизни примут, и Грязной, и Басманов, и Вяземский; комуждо воздается по
делам его, а этот, — продолжала она, указывая клюкою на Малюту, — этот не примет мзды
своей: по его
делам нет и муки на земле; его мука на
дне адовом; там ему и место готово; ждут его дьяволы и радуются ему! И тебе есть там место, Ваня, великое, теплое место!
Так гласит песня; но не так было на
деле. Летописи показывают нам Малюту
в чести у Ивана Васильевича еще долго после 1565 года. Много любимцев
в разные времена пали жертвою царских подозрений. Не стало ни Басмановых, ни Грязного, ни Вяземского, но Малюта ни разу не испытал опалы. Он, по предсказанию старой Онуфревны, не приял
своей муки
в этой жизни и умер честною смертию.
В обиходе монастыря св. Иосифа Волоцкого, где погребено его тело, сказано, что он убит на государском
деле под Найдою.
Елена
в этот
день сказалась больною и не вышла из светлицы. Морозов ни
в чем не изменил
своего обращения с Никитой Романовичем. Но, поздравляя его с счастливым возвратом и потчуя прилежно дорогого гостя, он не переставал вникать
в выражение его лица и старался уловить на нем признаки предательства. Серебряный был задумчив, но прост и откровенен по-прежнему; Морозов не узнал ничего.
Он
разделял убеждения
своего века
в божественной неприкосновенности прав Иоанна; он умственно подчинялся этим убеждениям и, более привыкший действовать, чем мыслить, никогда не выходил преднамеренно из повиновения царю, которого считал представителем божией воли на земле.
Хотя подвижная впечатлительность Иоанна и побуждала его иногда отказываться от кровавых
дел своих и предаваться раскаянию, но то были исключения;
в обыкновенное же время он был проникнут сознанием
своей непогрешимости, верил твердо
в божественное начало
своей власти и ревниво охранял ее от посторонних посягательств; а посягательством казалось ему всякое, даже молчаливое осуждение.
«Аще, — подумал он, — целому стаду, идущу одесную, единая овца идет ошую, пастырь ту овцу изъемлет из стада и закланию предает!» Так подумал Иоанн и решил
в сердце
своем участь Серебряного. Казнь ему была назначена на следующий
день; но он велел снять с него цепи и послал ему вина и пищи от
своего стола. Между тем, чтобы разогнать впечатления, возбужденные
в нем внутреннею борьбою, впечатления непривычные, от которых ему было неловко, он вздумал проехаться
в чистом поле и приказал большую птичью охоту.
Странно сделалось Серебряному
в присутствии Басманова. Храбрость этого человека и полувысказанное сожаление о
своей постыдной жизни располагали к нему Никиту Романовича. Он даже готов был подумать, что Басманов
в самом
деле перед этим шутил или с досады клепал на себя, но последнее предложение его, сделанное, очевидно, не
в шутку, возбудило
в Серебряном прежнее отвращение.
Много и других лиц было замешано
в это
дело. Схваченные по приказанию царя и жестоко истязуемые, кто
в Москве, кто
в Слободе, они,
в свою очередь, называли много имен, и число пытаемых росло с каждым
днем и выросло наконец до трехсот человек.
Годунов, посланный вперед приготовить государю торжественный прием, исполнив
свое поручение, сидел у себя
в брусяной избе, облокотясь на дубовый стол, подперши рукою голову. Он размышлял о случившемся
в эти последние
дни, о казни, от которой удалось ему уклониться, о загадочном нраве грозного царя и о способах сохранить его милость, не участвуя
в делах опричнины, как вошедший слуга доложил, что у крыльца дожидается князь Никита Романович Серебряный.
На другой
день отряд Никиты Романовича продолжал
свой путь, углубляясь все далее
в темные леса, которые, с небольшими прогулами, соединялись с Брянским дремучим лесом. Князь ехал впереди отряда, а Михеич следовал за ним издали, не смея прерывать его молчание.
Одно это сознание давало Серебряному возможность переносить жизнь, и он, проходя все обстоятельства
своего прощания с Еленой, повторяя себе каждое ее слово, находил грустную отраду
в мысли, что
в самом
деле было бы совестно радоваться
в теперешнее время и что он не отчуждает себя от братий, но несет вместе с ними
свою долю общего бедствия.
В эти минуты он был еще страшнее, чем во
дни своего величия.
— Не взыщи, великий государь, за его простоту. Он
в речах глуп, а на
деле парень добрый. Он
своими руками царевича Маметкула полонил.
Платя дань веку, вы видели
в Грозном проявление божьего гнева и сносили его терпеливо; но вы шли прямою дорогой, не бояся ни опалы, ни смерти; и жизнь ваша не прошла даром, ибо ничто на свете не пропадает, и каждое
дело, и каждое слово, и каждая мысль вырастает, как древо; и многое доброе и злое, что как загадочное явление существует поныне
в русской жизни, таит
свои корни
в глубоких и темных недрах минувшего.
Неточные совпадения
— Нет. Он
в своей каморочке // Шесть
дней лежал безвыходно, // Потом ушел
в леса, // Так пел, так плакал дедушка, // Что лес стонал! А осенью // Ушел на покаяние //
В Песочный монастырь.
Краса и гордость русская, // Белели церкви Божии // По горкам, по холмам, // И с ними
в славе спорили // Дворянские дома. // Дома с оранжереями, // С китайскими беседками // И с английскими парками; // На каждом флаг играл, // Играл-манил приветливо, // Гостеприимство русское // И ласку обещал. // Французу не привидится // Во сне, какие праздники, // Не
день, не два — по месяцу // Мы задавали тут. //
Свои индейки жирные, //
Свои наливки сочные, //
Свои актеры, музыка, // Прислуги — целый полк!
Гласит // Та грамота: «Татарину // Оболту Оболдуеву // Дано суконце доброе, // Ценою
в два рубля: // Волками и лисицами // Он тешил государыню, //
В день царских именин // Спускал медведя дикого // С
своим, и Оболдуева // Медведь тот ободрал…» // Ну, поняли, любезные?» // — Как не понять!
Правдин. Если вы приказываете. (Читает.) «Любезная племянница!
Дела мои принудили меня жить несколько лет
в разлуке с моими ближними; а дальность лишила меня удовольствия иметь о вас известии. Я теперь
в Москве, прожив несколько лет
в Сибири. Я могу служить примером, что трудами и честностию состояние
свое сделать можно. Сими средствами, с помощию счастия, нажил я десять тысяч рублей доходу…»
Я хотел бы, например, чтоб при воспитании сына знатного господина наставник его всякий
день разогнул ему Историю и указал ему
в ней два места:
в одном, как великие люди способствовали благу
своего отечества;
в другом, как вельможа недостойный, употребивший во зло
свою доверенность и силу, с высоты пышной
своей знатности низвергся
в бездну презрения и поношения.