Паруса были быстро поставлены, пары прекращены, винт поднят, и «Коршун», изрядно раскачиваясь на сильном попутном волнении, имея, как и у адмирала, марсели в два рифа, фок, грот, бизань и кливера, бежал в галфинд [Когда направление ветра составляет прямой угол с курсом корабля (в «полветра»).] за адмиральским корветом, который в виде темного силуэта
с огоньком на мачте виднелся вблизи в полумраке вечера. Луна по временам показывалась из-за облаков.
Неточные совпадения
В девятом часу вечера Володя подъезжал на шлюпке
с «Коршуна» к корвету, темный силуэт которого
с его высокими мачтами и двумя
огоньками вырисовывался на малом кронштадтском рейде.
К концу вахты уж он свыкся
с темнотой и, менее возбужденный, уже не видал ни воображаемых
огоньков, ни камней, ни судов, и не без некоторого сожаления убедился, что ему спасителем не быть, а надо просто исполнять свое маленькое дело и выстаивать вахту, и что и без него безопасность корвета зорко сторожится там, на мостике, где вырисовываются темные фигуры вахтенного начальника, младшего штурмана и старшего офицера.
Но голос смолк. Моряки постояли, ожидая, не запоет ли певица еще. Какая-то тень мелькнула на балконе и скрылась. В вилле погасли
огоньки, и моряки пошли к пристани, у которой дожидался их катер
с «Коршуна».
Почти у каждого экипажа было заднее сиденье, в котором полулежал малаец-слуга
с тоненькой, тлеющей
огоньком палочкой в руках из местного сухого дерева.
Скоро шлюпка миновала ряд судов, стоявших близ города, и ходко шла вперед по довольно пустынному рейду. Ночь была темная. Ашанин испытывал не особенно приятные ощущения. Ему казалось, что вот-вот на него кинется загребной, здоровенный детина
с неприятным подозрительным лицом, обратившим на себя внимание еще на пристани, и он зорко следил за ним и в то же время кидал взгляды вперед: не покажутся ли
огоньки «Коршуна», стоявшего почти у выхода в море.
А на другой день, когда корвет уже был далеко от
С.-Франциско, Ашанин первый раз вступил на офицерскую вахту
с 8 до 12 ночи и, гордый новой и ответственной обязанностью, зорко и внимательно посматривал и на горизонт, и на паруса и все представлял себе опасности: то ему казалось, что брам-стеньги гнутся и надо убрать брамсели, то ему мерещились в темноте ночи впереди
огоньки встречного судна, то казалось, что на горизонте чернеет шквалистое облачко, — и он нервно и слишком громко командовал: «на марс-фалах стоять!» или «вперед смотреть!», посылал за капитаном и смущался, что напрасно его беспокоил.
Кругом царила тишина, нарушаемая лишь тихим гулом океана из-за полоски барьерного рифа да порой гортанными звуками канацкой песни, раздававшимися
с невидимых шлюпок, сновавших по рейду в виде
огоньков, около которых сыпались
с весел алмазные брызги насыщенной фосфором [Свечение моря похоже на свечение фосфора и потому иногда даже называлось фосфоресценцией моря, но
с фосфором совершенно не связано.
Побродив минут десять в толпе, Ашанин вышел из нее, чтобы отправиться в город и побродить по полутемным, слабо освещенным редкими фонарями улицам-аллеям, по бокам которых мигали
огоньки домиков, скрытых в листве, как увидал перед собой старшину катера, унтер-офицера, вместе
с гребцом, которые только что вышли из кабачка и вытянулись перед Володей, приложив свои пятерни к шапкам.
— Я только что окончил вашу статью о Кохинхине, Ашанин, и прочел ее
с интересом. У вас есть способность излагать свои мысли ясно, живо и местами не без
огонька… Видно, что вы пробыли в Кохинхине недаром… Адмирал угадал в вас человека, способного наблюдать и добросовестно исполнить возложенное поручение. В последнем, впрочем, я и не сомневался! — прибавил капитан.
В восемь часов вечера Ашанин вступил на вахту, сменив Лопатина. В темноте вечера туман казался еще непроницаемее.
С мостика ничего не было видно, и
огоньки подвешенных на палубе фонарей еле мигали тусклым светом. Ашанин проверил часовых на баке, осмотрел отличительные огни и, поднявшись на мостик, чутко прислушивался в те промежутки, когда не звонил колокол и не гудел свисток.
Затем я закусывал удила и начинал доказывать. Доказывал горячо,
с огоньком и в то же время основательно. Во-первых, нас не спросили; во-вторых, нас не вознаградили за самое главное… за наше право! в-третьих, нас поставили на одну доску… с кем!!! в-четвертых, нам любезно предоставили ликвидировать наши обязательства; в-пятых, нас живьем отдали в руки Колупаевым и Разуваевым; в-шестых…
Мозг воспаленно работал помимо его приказа. Перед ним встали «рожи» его обоих оскорбителей, выглянули из сумрака и не хотели уходить; красное, белобрысое, мигающее, насмешливое лицо капитана и другое, белое, красивое, но злобное, страшное,
с огоньком в выразительных глазах, полных отваги, дерзости, накопившейся мести.
Неточные совпадения
Упав на колени пред постелью, он держал пред губами руку жены и целовал ее, и рука эта слабым движением пальцев отвечала на его поцелуи. А между тем там, в ногах постели, в ловких руках Лизаветы Петровны, как
огонек над светильником, колебалась жизнь человеческого существа, которого никогда прежде не было и которое так же,
с тем же правом,
с тою же значительностью для себя, будет жить и плодить себе подобных.
И что ж? эти лампады, зажженные, по их мнению, только для того, чтоб освещать их битвы и торжества, горят
с прежним блеском, а их страсти и надежды давно угасли вместе
с ними, как
огонек, зажженный на краю леса беспечным странником!
Уж мы различали почтовую станцию, кровли окружающих ее саклей, и перед нами мелькали приветные
огоньки, когда пахнул сырой, холодный ветер, ущелье загудело и пошел мелкий дождь. Едва успел я накинуть бурку, как повалил снег. Я
с благоговением посмотрел на штабс-капитана…
Счастлив путник, который после длинной, скучной дороги
с ее холодами, слякотью, грязью, невыспавшимися станционными смотрителями, бряканьями колокольчиков, починками, перебранками, ямщиками, кузнецами и всякого рода дорожными подлецами видит наконец знакомую крышу
с несущимися навстречу
огоньками, и предстанут пред ним знакомые комнаты, радостный крик выбежавших навстречу людей, шум и беготня детей и успокоительные тихие речи, прерываемые пылающими лобзаниями, властными истребить все печальное из памяти.
— Нечего их ни жалеть, ни жаловать! — сказал старичок в голубой ленте. — Швабрина сказнить не беда; а не худо и господина офицера допросить порядком: зачем изволил пожаловать. Если он тебя государем не признает, так нечего у тебя и управы искать, а коли признает, что же он до сегодняшнего дня сидел в Оренбурге
с твоими супостатами? Не прикажешь ли свести его в приказную да запалить там
огоньку: мне сдается, что его милость подослан к нам от оренбургских командиров.