Неточные совпадения
Володя
стоял минут пять, в стороне от широкой сходни, чтобы не мешать матросам, то и дело проносящим тяжелые вещи, и посматривал на кипучую работу, любовался рангоутом и все более и более становился доволен, что идет в море, и уж мечтал о том, как он сам будет
капитаном такого же красавца-корвета.
— Отпустите руку, пожалуйста, и
стойте вольно. Я не корпусная крыса! — проговорил смеясь лейтенант и в ответ не приложил руки к козырьку, а, по обычаю моряков, снял фуражку и раскланялся. —
Капитан только что был наверху. Он, верно, у себя в каюте! Идите туда! — любезно сказал моряк.
В большой каюте
капитана не было. Володя
постоял несколько мгновений и кашлянул.
А
капитан, слушая все эти словечки, серьезный и сдержанный,
стоял на мостике и только морщился. Все, слава богу, было исправлено — кливер с шумом взвился.
— Деревня ты как есть глупая!.. Потопнуть?! И не такие штурмы бывают, а корабли не тонут. «Конверт» наш, небось, крепок… И опять же
капитан у нас башковатый… твердо свое дело понимает… Погляди, какой он
стоит… Нешто
стоял бы он так, если бы опаска была…
Молодой матросик, стоявший у грот-мачты, смотрит на мостик, где
стоит капитан, и несколько успокаивается.
Ровно в десять часов боцман Федотов просвистал в дудку и крикнул: «На молитву!», и скоро палуба была полна матросскими белыми рубахами. Впереди в полной парадной форме
стояли капитан, офицеры и гардемарины. Все были тут, кроме вахтенных.
После того как оба офицера сказали свое приветствие
капитану, их пригласили в кают-компанию и предложили по бокалу шампанского. Американец, между прочим, рассказал, что их корвет
стоит здесь на станции, часто уходя в крейсерство в океан для ловли негропромышленников.
Когда колесница с Нептуном подъехала на шканцы и остановилась против мостика, на котором
стояли капитан и офицеры, Нептун сошел с нее и, отставив не без внушительности вперед свою босую ногу, стукнул трезубцем и велел подать список офицеров. Когда одно из лиц свиты подало Нептуну этот список, владыка морей, прочитав имя, отчество и фамилию
капитана, обратился к нему с вопросом...
Слегка побледневший, необыкновенно серьезный и напряженный
стоял на мостике
капитан в дождевике и зюйдвестке, уцепившись руками за поручни и отрывисто командуя восьми человекам, поставленным на руль, как править, вглядываясь возбужденным, лихорадочным взором вперед, в эти бушующие волны.
Володя Ашанин, обязанный во время авралов находиться при
капитане,
стоит тут же на мостике, страшно бледный, напрасно стараясь скрыть охвативший его страх. Ему стыдно, что он трусит, и ему кажется, что только он один обнаруживает такое позорное малодушие, и он старается принять равнодушный вид ничего не боящегося моряка, старается улыбнуться, но вместо улыбки на его лице появляется страдальческая гримаса.
— Который сегодня пришел? Жаль, что ваш корвет
стоит далеко, а то я довез бы вас на своей маленькой шлюпке… Я —
капитан английского купеческого парохода «Nelli»… Он тут близко
стоит… Если угодно переночевать у меня, койка к вашим услугам.
— Что делать? Написал в Лондон хозяевам и своим компаньонам, чтобы прислали денег на возвратный путь — деньги-то из карманов подлецы вытащили, а пока живу у одного старого приятеля,
капитана, судно которого
стоит здесь в ожидании груза… Спасибо — приютил, одел и дал денег. Сегодня вот съехал на берег… был у доктора. Пора и на корабль. Милости просим ко мне в гости… Очень рад буду вас видеть! — прибавил старик. — «Маргарита», большой клипер,
стоит на рейде недалеко от вашего корвета… Приезжайте…
Теперь Володе оставалось только ждать приказа, и тогда он будет
стоять офицерскую вахту, то есть исполнять обязанности вахтенного начальника под ответственностью
капитана, как исполняли уже другие гардемарины. Тогда он и получит сразу целую кучу денег — во-первых, жалованье со времени производства его товарищей и, кроме того, экипировочные деньги. А деньги будут весьма кстати, так как золото, подаренное дядей-адмиралом, уже было совсем на исходе.
Красные обрывистые берега уже открылись, и Володя жадно, с лихорадочным любопытством всматривался в берега этой почти сказочной страны, заселившейся с необыкновенной скоростью. Он еще недавно много слышал о ней от одного из первых золотоискателей, шведа,
капитана небольшого купеческого брига, который
стоял рядом с «Коршуном» в Печелийском заливе.
А на другой день, когда корвет уже был далеко от С.-Франциско, Ашанин первый раз вступил на офицерскую вахту с 8 до 12 ночи и, гордый новой и ответственной обязанностью, зорко и внимательно посматривал и на горизонт, и на паруса и все представлял себе опасности: то ему казалось, что брам-стеньги гнутся и надо убрать брамсели, то ему мерещились в темноте ночи впереди огоньки встречного судна, то казалось, что на горизонте чернеет шквалистое облачко, — и он нервно и слишком громко командовал: «на марс-фалах
стоять!» или «вперед смотреть!», посылал за
капитаном и смущался, что напрасно его беспокоил.
К концу вахты, после того как он вовремя убрал брамсели вследствие засвежевшего ветра, за что получил одобрение
капитана, Ашанин уже несколько свыкся с новым своим положением и волновался менее. Когда в полночь его сменил начальник первой вахты и, взглянув на паруса, нашел, что они
стоят превосходно, Володя был очень польщен и спустился в свою каюту, как бы нравственно возмужавший от сознания новых своих обязанностей.
Он передавал свои впечатления о канаках и каначках, о прелестной прогулке вечером, и они условились на следующее утро съехать вдвоем на целый день: Федор Васильевич был свободен — ни одного больного у него не было в лазарете, и Володя тоже — на якоре, с разрешения
капитана, офицеры
стояли вахты посуточно.
Несмотря на то, что король и королева обещали приехать запросто и просили не делать официальной встречи и, действительно, приехали в летних простых костюмах, так же, как и дядя-губернатор и мистер Вейль, тем не менее, их встретили салютом из орудий, поднятием на грот-мачте гавайского флага и вообще с подобающими почестями: все офицеры в мундирах были выстроены на шканцах, вызван караул, и команда
стояла во фронте. Его величество, видимо, был доволен приемом и благодарил
капитана.
Там же
стояли капитан и старший штурманский офицер. Остальные офицеры
стояли по своим местам у мачт, которыми заведывали. Только доктор, батюшка, оба механика и единственный «вольный», то есть штатский, мистер Кенеди,
стояли себе «пассажирами» на шканцах.
Адмиральский корвет совсем близко, а «Коршун» летит прямо на его корму, где
стоит кучка офицеров с адмиралом во главе. Все на «Коршуне» словно бы притаили дыхание. Вот, кажется, «Коршун» сейчас налетит на адмирала, и будет общий позор. И
капитан, спокойно ходивший по мостику, вдруг остановился и вопросительно тревожно взглянул на старшего офицера, уже готовый крикнуть рулевым — положить руля на борт. Но в это самое мгновение Андрей Николаевич уже скомандовал...
Вообще беспорядка было много. Солдаты
стояли в бездействии под ружьем, покуривали трубочки и перекидывались остротами. Саперы наводили мост, а китайцы-кули исполняли черную работу при наводке моста. Офицеры, видимо, волновались желанием скорее прогнать анамитов. Один из охотников — французский
капитан — пробовал вброд перейти проток, но эта попытка чуть не
стоила ему жизни.
Обойдя все порты и сделав описи некоторых, «Коршун» отправился в японский порт Хакодате и
стоял там уже неделю, ожидая дальнейших инструкций от адмирала, который на флагманском корвете с двумя катерами был в Австралии, отдав приказание
капитану «Коршуна» быть в назначенное время в Хакодате и ждать там предписания.
— А мне, вы думаете, было весело? — улыбнулся
капитан. — Могу вас уверить, господа, что не менее жутко, а, скорее, более, чем каждому из вас… Так вот, доктор, в такую-то погоду мы, как образно выражается почтенный Степан Ильич, жарили самым полным ходом, какой только мог дать влюбленный в свою машину Игнатий Николаевич… А он, вы знаете,
постоит за честь своей машины.
Матросы так и рвались, чтобы отметить «Коршуну» за его недавнее первенство, вызвавшее адмиральский гнев.
Капитан то и дело взглядывал на «Коршун» ни жив ни мертв. У старшего офицера на лице
стояло такое напряженное выражение нетерпения и вместе с тем страдания, что, казалось, он тут же на мостике растянется от отчаяния, если «Витязь» опоздает. И он командует громко, отрывисто и властно.