Неточные совпадения
И «Коршун», пользуясь попутным ветром, несся, весь вздрагивая и раскачиваясь, в бакшаг узлов по десяти, по двенадцати в час, под марселями в два рифа, фоком и гротом, легко и свободно перепрыгивая с волны
на волну. И сегодня уж он не имел того оголенного
вида, что вчера, когда штормовал с оголенными куцыми мачтами. Стеньги
были подняты, и, стройный, красивый и изящный, он смело и властно рассекал волны Немецкого моря.
— Они по-нашему, братцы, не привычны, — авторитетно говорит фор-марсовый Ковшиков, рыжий, с веснушками, молодой парень, с добродушно-плутоватыми смеющимися глазами и забубенным
видом лихача и забулдыги-матроса. — Я
пил с ими, когда ходил
на «Ласточке» в заграницу… Нальет это он в рюмочку рому или там абсини [Абсент.] — такая у них
есть водка — и отцеживает вроде быдто курица, а чтобы сразу — не согласны! Да и больше все виноградное вино
пьют.
Корвет простоял в Бресте восемь дней. Матросы побывали
на берегу. Боцман Федотов, по обыкновению разрядившийся перед отъездом
на берег, вернулся оттуда в значительно истерзанном
виде и довольно-таки пьяный, оставленный своими товарищами: франтом фельдшером и писарем, которые все просили боцмана провести время «по-благородному», то
есть погулять в саду и после посидеть в трактире и пойти в театр.
Испробовав всех этих диковин, моряки напали
на чудные, сочные мандарины. Кто-то сказал, что недурно бы
выпить чайку, и все двинулись в гостиницу. Там уже собрались остальные товарищи, ездившие в горы. Они рассказывали о своей экскурсии чудеса. Какая природа! Какие
виды!
Сейчас же в
виде первого приветствия поднимают кормовые флаги (если они не
были подняты)
на обоих судах, и начинаются разговоры посредством международных сигналов: откуда и куда идет, сколько дней в море, имя судна и т. п.
Небольшие ручные чемоданы
были пропущены без осмотра, и стая шоколадных людей, голых до чресл, с яркими цветными поясами и в зеленых тюрбанах
на головах, бросилась
на чемоданы, чтобы отнести к коляске, которая
была запряжена парой маленьких лошадок, и
на козлах которой с ленивой важностью восседал старый коричневый метис, в шляпе в
виде гриба, покрытой золоченой желтой краской, в полосатой кобайо (нечто вроде кофточки) и соронго (кусок материи, обмотанный вокруг бедер).
На возвратном пути в Батавию они заехали в одну малайскую деревню, спрятавшуюся в ограде кактусов, бананника и манговых деревьев. Рисовые мокрые поля с маленькой светлой зеленью тянулись
на большое пространство за оградой. Построенные из бамбука и скрепленные известью хижины имели далеко не привлекательный
вид. В маленьком домике, куда ввел наших путешественников возница,
было довольно опрятно. Почти голые хозяева встретили гостей любезно и принесли плодов.
Захарыч предвкушал удовольствие «треснуть»
на берегу, но удовольствие это несколько омрачалось боязнью напиться, как он выражался «вовсю», то
есть до полного бесчувствия (как он напивался, бывало, в прежнее время), так как командир «Коршуна» терпеть не мог, когда матросы возвращались с берега в
виде мертвых тел, которые надо
было поднимать
на веревке со шлюпки.
— Дайте мне слово, что вы
будете смотреть друг за другом, и что никто из вас не вернется
на корвет в свинском бесчувственном
виде. Это недостойно порядочного матроса. Обещаете своему командиру?
— Главная причина, братцы, что я после этой араки связался с гличанами джин дуть… Вперебой, значит, кто кого осилит… Не хотел перед ними русского звания посрамить… Ну, и оказало… с ног и сшибло… А если бы я одну араку или один джин
пил, небось… ног бы не решился… как
есть в своем
виде явился бы
на конверт… Я, братцы, здоров
пить…
И не прошло и пяти минут, как все паруса, точно волшебством, исчезли, якорь
был отдан, катер и вельбот спущены, и «Коршун» с закрепленными парусами недвижно стоял рядом с «Чайкой», возбуждая восторг моряков и своим безукоризненным
видом щегольского военного судна и быстротой, с какой он стал
на якорь и убрал паруса.
На рейде и в гавани С.-Франциско
была масса судов всевозможных форм и конструкций, начиная с пузатого, неуклюжего «китобоя» и кончая длинными, стройными американскими быстроходными клиперами, которые, несмотря
на то что они парусные,
на срок возят грузы из Калифорнии в Китай и обратно. Несколько военных судов различных наций выделялись своим более изящным
видом и выправленным рангоутом.
Там наши туристы
были встречены целой семьей темнокожих хозяев: мужчинами, женщинами и детьми, и приняты самым радушным образом. Тотчас же
на столе появились бананы и апельсины. В большой комнате, пол которой
был устлан циновками,
было тесно, но относительно чисто; стены
были выбелены, кое-какая мебель имела приличный
вид. В боковые комнаты, вероятно, спальные, ни доктор, ни Володя не заглядывали.
Роща или, вернее, лес этих плантаций кончился, начался спуск, и коляска въехала в дикое ущелье между отвесно поднимающимися горами. По бокам,
на этих отвесах, гордо поднимали свои верхушки высокие пальмы различных
видов, преимущественно кокосовые, развесистые тамаринды, пихты и великаны секвойи. В ущелье
было прохладно. Коляска двигалась медленно по узкой дороге, загроможденной камнями. И доктор, и Володя
были в восторге, любуясь этой роскошью растительности и мрачным
видом ущелья.
Благодаря особой любезности капитана «Анамита», высокого, сухощавого, молодцеватого
на вид старого моряка и типичного горбоносого южанина с гладко выбритыми смуглыми щеками и седой эспаньолкой, Ашанина поместили одного в каюту, где полагалось
быть двоим.
Вот, наконец,
на одной из широких улиц с бульваром временный дом губернатора. Он
был неказист
на вид, переделанный из жилища анамитского мандарина, и имел
вид большого сарая
на столбах, крытого черепицей, с дощатыми, не доходящими до крыши стенами для пропуска воздуха. Окна все
были обращены во двор. Вокруг дома и во дворе
было много пальм разных
видов, раскидистых бананов и других деревьев.
Кроме французских солдат, одетых в темно-синие куртки и белые широкие, стянутые у ног штаны и в анамских шляпах
на головах, тут
были темнокожие тагалы в пестрых, светло-синих рубахах и таких же штанах, с несколько выкаченными глазами и толстыми губами, добродушные
на вид люди, молчаливо покуривавшие сигары и с недоумением поглядывающие
на берега чужой страны, куда их, неизвестно почему, перевезли вдруг с родного острова и теперь везут для усмирения таких же туземцев, как и они сами.
Из своих широких национальных балахонов попавшие в форменный костюм, придуманный для них французами, — темно-синюю рубаху с красной петличкой, со спрятанными косами, они представляли собой довольно жалкий
вид: амуниция
на них сидела как-то неуклюже, а ружья и пики, которыми они
были вооружены, казалось, составляли для них не особенно приятную обузу.
Ашанин, занятый отчетом, почти не съезжал
на берег и только раз
был с Лопатиным в маленьком чистеньком японском городке. Зашел в несколько храмов, побывал в лавках и вместе с Лопатиным не отказал себе в удовольствии, особенно любимом моряками: прокатился верхом
на бойком японском коньке за город по морскому берегу и полюбовался чудным
видом, открывающимся
на одном месте острова —
видом двух водяных пространств, разделенных узкой береговой полосой Тихого океана и Японского моря.
И неустанный, скорый бег «Коршуна», передние мачты которого едва вырисовывались с мостика, а бушприта
было совсем не видать, — этот бег среди белесоватой мглы и безмолвия производил
на Ашанина, как и
на всех моряков, впечатление какой-то жуткой неопределенности и держал нервы в том напряженном состоянии, которое бывает в невольном ожидании неведомой опасности, которую нельзя видеть, но которая может предстать каждую минуту — то в
виде неясного силуэта внезапно наскочившего судна, то в
виде неясных очертаний вдруг открывшегося, страшно близкого берега.
Паруса
были быстро поставлены, пары прекращены, винт поднят, и «Коршун», изрядно раскачиваясь
на сильном попутном волнении, имея, как и у адмирала, марсели в два рифа, фок, грот, бизань и кливера, бежал в галфинд [Когда направление ветра составляет прямой угол с курсом корабля (в «полветра»).] за адмиральским корветом, который в
виде темного силуэта с огоньком
на мачте виднелся вблизи в полумраке вечера. Луна по временам показывалась из-за облаков.