Неточные совпадения
— У меня,
может быть, никогда
и не
было Писарева. Хочешь
выпить, Павлушка?
— Позвольте, Ардальон Борисыч, — визгливым
и смеющимся голосом говорил Володин, — это,
может быть, на вашей родине изволят кушать дохлых кошек, этого мы не
будем касаться, а только ерлов вы никогда не кушали.
—
Может быть, Варвара Дмитриевна
и не захотят, — сказал Володин, хихикая.
— А,
может быть,
и я не захочу, — сказал Володин, ломаясь. — Я,
может быть, я не хочу на чужих сестрицах жениться. У меня,
может быть, на родине своя двоюродная племянница растет.
После пляски Передонов расщедрился. Одушевление, тусклое
и угрюмое, светилось на его заплывшем лице. Им овладела решимость, почти механическая, —
может быть, следствие усиленной мышечной деятельности. Он вытащил бумажник, отсчитал несколько кредиток
и, с лицом, гордым
и самохвальным, бросил их по направлению к Варваре.
— Уйдет иногда к ночи, а я заснуть не
могу, — говорила Варвара. — Кто его знает,
может быть, венчается где-нибудь. Иногда всю ночь промаешься. Все на него зарятся:
и Рутиловские три кобылы, — ведь они всем на шею вешаются, —
и Женька толсторожая.
— Да
и они,
может быть, не хотят.
— Они надо мной,
может быть, посмеяться хотят, — рассуждал Передонов, — а вот пусть выйдут, потом уж они коли захотят смеяться, так
и я
буду над ними смеяться.
Передонов стоял
и думал о Дарье, —
и опять недолгое любование ею в воображении сменилось страхом. Уж очень она быстрая
и дерзкая. Затормошит. Да
и чего тут стоять
и ждать? — подумал он: — еще простудишься. Во рву на улице, в траве под забором,
может быть, кто-нибудь прячется, вдруг выскочит
и укокошит.
И тоскливо стало Передонову. Ведь они бесприданницы, — думал он. Протекции у них в учебном ведомстве нет. Варвара нажалуется княгине. А на Передонова
и так директор зубы точит.
Досадно стало Передонову на самого себя. С чего он тут путается с Рутиловым? Словно Рутилов очаровал его. Да,
может быть,
и в самом деле очаровал его. Надо поскорее зачураться.
Передонов привык к Варваре. Его тянуло к ней, —
может быть, вследствие приятной для него привычки издеваться над нею. Другую такую ведь
и на заказ бы не найти.
— Я
и сам
могу, Марья Осиповна, а только как мы в компании приятно время проводим, то отчего же не поддержать чужую шутку! А если это вам не нравится, то как вам
будет угодно, — как вы к нам изволите, так
и мы к вам изволим.
Вчерашние ерлы вдруг опять припомнились Передонову. «Вот, — думал он про Володина, — на свою мать жалуется, зачем она его родила, — не хочет
быть Павлушкой. Видно,
и в самом деле завидует.
Может быть, уже
и подумывает жениться на Варваре
и влезть в мою шкуру», — думал Передонов
и тоскливо смотрел на Володина.
С Надеждою Васильевною жила ее тетка, существо безличное
и дряхлое, не имевшее никакого голоса в домашних делах. Знакомства вела Надежда Васильевна со строгим разбором. Передонов бывал у нее редко,
и только малое знакомство его с нею
могло быть причиною предположения, что эта барышня
может выйти замуж за Володина.
Наконец Грушина изготовила письмо
и показала его Варваре. Долго рассматривали, сличали с прошлогодним княгининым письмом. Грушина уверяла: похоже так, что сама княгиня не узнала бы подделки. Хоть на самом деле сходства
было мало, но Варвара поверила. Да она же
и понимала, что Передонов не
мог помнить мало знакомого ему почерка настолько точно, чтобы заметить подделку.
«Скверно жить среди завистливых
и враждебных людей. Но что же делать, — не
могут же все
быть инспекторами! Борьба за существование!»
— Она — сама скверная, — продолжал Передонов, не обращая внимания на возражение Рубовского, — у нее любовник
есть, поляк; она,
может быть, нарочно к вам
и поступила, чтоб у вас что-нибудь стащить секретное.
И он входил, невольно подчиняясь ее тихой ворожбе.
Может быть, ей скорее Рутиловых удалось бы достичь своей цели, — ведь Передонов одинаково далек
был от всех людей,
и почему бы ему
было не связаться законным браком с Мартою? Но, видно, вязко
было то болото, куда залез Передонов,
и никакими чарами не удавалось перебултыхнуть его в другое.
Рядом с ним стал пришедший попозже инспектор народных училищ, Сергей Потапович Богданов, старик с коричневым глупым лицом, на котором постоянно
было такое выражение, как будто он хотел объяснить кому-то что-то такое, чего еще
и сам никак не
мог понять. Никого так легко нельзя
было удивить или испугать, как Богданова: чуть услышит что-нибудь новое или тревожное,
и уже лоб его наморщивается от внутреннего болезненного усилия,
и изо рта вылетают беспорядочные, смятенные восклицания.
Но Тишкову
было все равно, слушают его или нет; он не
мог не схватывать чужих слов для рифмачества
и действовал с неуклонностью хитро придуманной машинки-докучалки.
У него не
было любимых предметов, как не
было любимых людей, —
и потому природа
могла только в одну сторону действовать на его чувства, только угнетать их.
Знал он о горожанах поразительно много, —
и действительно, если бы каждая незаконная проделка
могла быть уличена с достаточной для преданья суду ясностью, то город имел бы случай увидеть на скамье подсудимых таких лиц, которые пользовались общим уважением.
— Мне княгиня Волчанская обещала инспекторское место выхлопотать, а тут вдруг болтают. Это мне повредить
может. А все из зависти. Тоже
и директор распустил гимназию: гимназисты, которые на квартирах живут, курят,
пьют, ухаживают за гимназистками. Да
и здешние такие
есть. Сам распустил, а вот меня притесняет. Ему,
может быть, наговорили про меня. А там
и дальше пойдут наговаривать. До княгини дойдет.
— Она все к нам ходит, — жаловался Передонов, —
и все вынюхивает. Она жадная, ей все давай.
Может быть, она хочет, чтоб я ей деньгами заплатил, чтоб она не донесла, что у меня Писарев
был. А
может быть, она хочет за меня замуж. Но я не хочу платить,
и у меня
есть другая невеста, — пусть доносит, я не виноват. А только мне неприятно, что выйдет история,
и это
может повредить моему назначению.
Проходя мимо церкви, Передонов снял шапку
и трижды перекрестился, истово
и широко, чтобы видели все, кто
мог бы увидеть проходившего мимо церкви будущего инспектора. Прежде он этого не делал, но теперь надо держать ухо востро.
Может быть, сзади идет себе тишком какой-нибудь соглядатай или за деревом таится кто-нибудь
и наблюдает.
— Болтают нивесть что, — говорил Передонов, — чего
и не
было. А я сам
могу донести. Я ничего такого, а за ними я знаю. Только я не хочу. Они за глаза всякую ерунду говорят, а в глаза смеются. Согласитесь сами, в моем положении это щекотливо. У меня протекция, а они гадят. Они совершенно напрасно меня выслеживают, только время теряют, а меня стесняют. Куда ни пойдешь, а уж по всему городу известно. Так уж я надеюсь, что в случае чего вы меня поддержите.
— Да еще что выдумала, — раздраженно говорила Варвара, — это, говорит,
может быть, барин скушали. Они, говорит, на кухню за чем-то выходили, когда я полы мыла,
и долго, говорит, там пробыли.
Передонов старался припомнить Пыльникова, да как-то все не
мог ясно представить его себе. До сих пор он мало обращал внимания на этого нового ученика
и презирал его за смазливость
и чистоту, за то, что он вел себя скромно, учился хорошо
и был самым младшим по возрасту из учеников пятого класса. Теперь же Варварин рассказ зажег в нем блудливое любопытство. Нескромные мысли медленно зашевелились в его темной голове…
Везде люди жили, чужие, враждебные Передонову,
и иные из них,
может быть,
и теперь злоумышляли против него.
Может быть, уже кто-нибудь дивился, зачем это Передонов один в такой поздний час
и куда это он идет.
Ольга Васильевна Коковкина, у которой жил гимназист Саша Пыльников,
была вдова казначея. Муж оставил ей пенсию
и небольшой дом, в котором ей
было так просторно, что она
могла отделить еще
и две-три комнаты для жильцов. Но она предпочла гимназистов. Повелось так, что к ней всегда помещали самых скромных мальчиков, которые учились исправно
и кончали гимназию. На других же ученических квартирах значительная часть
была таких, которые кочуют из одного учебного заведения в другое, да так
и выходят недоучками.
— Да я
и сам не хочу, — спокойно сказал Саша. — А тетя мало ли как
может узнать.
Может быть, я сам проговорюсь.
— Как хотите, — сказал Передонов, — а только я тогда должен директору сказать. Я думал по-семейному, ему же лучше бы.
Может быть,
и ваш Сашенька прожженный. Еще мы не знаем, за что его дразнят девчонкой, —
может быть, совсем за другое.
Может быть, не его учат, а он других развращает.
«Да, хорошо, если она совсем укатилась. А
может быть, она живет в этой квартире, где-нибудь под полом,
и опять станет приходить
и дразнить».
А за дверью подслушивал Владя. Он рад
был, что догадался не входить в гостиную: его не заставят дать обещание,
и он
может сказать кому угодно.
И он улыбался от радости, что так отомстит Передонову.
— У вас, любезный Ардальон Борисыч, зашалило воображение, — сказал он, встал
и похлопал Передонова по рукаву. — У многих из моих уважаемых товарищей, как
и у меня,
есть свои дети, мы все не первый год живем,
и неужели вы думаете, что
могли принять за мальчика переодетую девочку?
На другое утро уже многие пришли на уроки с мыслью, что Передонов,
может быть,
и прав.
А на уроках у Передонова в последнее время действительно много смеялись, —
и не потому, чтобы это ему нравилось. Напротив, детский смех раздражал Передонова. Но он не
мог удержаться, чтобы не говорить чего-нибудь лишнего, непристойного: то расскажет глупый анекдот, то примется дразнить кого-нибудь посмирнее. Всегда в классе находилось несколько таких, которые рады
были случаю произвести беспорядок, —
и при каждой выходке Передонова подымали неистовый хохот.
Поручик глубоко презирал в душе гимназистов, у которых, по его мнению, не
было и не
могло быть военной выправки. Если бы это
были кадеты, то он прямо сказал бы, что о них думает. Но об этих увальнях не стоило говорить неприятной правды человеку, от которого зависели его уроки.
— Однако, — возразил Хрипач, —
и Алексей Алексеевич жалуется на вашу вялость
и на то, что вы скоро устаете,
и я заметил сегодня на уроке, что у вас утомленный вид. Или я ошибся,
может быть?
Володин сначала
был смущен таким поведением Надежды. Потом подумал, что она стесняется угощать его кофейком, — боится, как бы сплетен не вышло. Потом сообразил, что она
могла бы вовсе не приходить к нему на уроки, однако приходит, — не оттого ли, что ей приятно видеть Володина?
И то истолковывал Володин в свою пользу, что Надежда так с первого слова охотно согласилась, чтобы Володин давал уроки,
и не торговалась. В таких мыслях утверждали его
и Передонов с Варварою.
Передонов подумал, что у Володина, пожалуй,
и денег столько нет. Или поскупится, купит простенький, черный.
И это
будет скверно, думал Передонов: Адаменко — барышня светская; если итти к ней свататься в кой-каком галстуке, то она
может обидеться
и откажет. Передонов сказал...
— Вам не надо богатого мужа, — говорил Передонов, — вы сама богатая. Вам надо такого, чтобы вас любил
и угождал во всем.
И вы его знаете,
могли понять. Он к вам неравнодушен, вы к нему,
может быть, тоже. Так вот, у меня купец, а у вас товар. То
есть, вы сами — товар.
— Меня удивляет, Надежда Васильевна, что вы спрашиваетесь у вашего братца, который, к тому же, изволит
быть еще мальчиком. Если бы он даже изволил
быть взрослым юношей, то
и в таком случае вы
могли бы сами. А теперь, как вы у него спрашиваетесь, Надежда Васильевна, это меня очень удивляет
и даже поражает.
— Поверьте, Надежда Васильевна, — сказал Володин, прижимая руки к сердцу, — я не избалую Мишеньку. Я так думаю, что зачем мальчика баловать! Сыт, одет, обут, а баловать ни-ни. Я его тоже
могу в угол ставить, а совсем не то, чтоб баловать. Я даже больше
могу. Так как вы — девица, то
есть барышня, то вам, конечно, неудобно, а я
и прутиком
могу.
Передонов подумал, что следует еще попытаться уговорить барышню:
может быть,
и согласится. Он сказал ей сумрачно...
Тоскливо
было на душе у Передонова. Володин все не пристроен, — смотри за ним в оба, не снюхался бы с Варварою. Еще,
может быть,
и Адаменко станет на него злиться, зачем сватал Володина. У нее
есть родня в Петербурге: напишет
и, пожалуй, навредит.
Может быть, они ядовиты. Вот, возьмет их Варвара, нарвет целый пук, заварит вместо чаю, да
и отравит его, — потом, уж когда бумага придет, — отравит, чтоб подменить его Володиным.
Может быть, уж они условились. Недаром же он знает, как называется этот цветок. А Володин говорил...
Саша иногда скрывал от Коковкиной, что приходила Людмила. Не солжет, только промолчит. Да
и как же солгать, —
могла же сказать
и служанка.
И молчать-то о Людмилиных посещениях не легко
было Саше: Людмилин смех так
и реял в ушах. Хотелось поговорить о ней. А сказать — неловко с чего-то.
«
Может быть,
и встречу», — думала она.