Неточные совпадения
Марта сидела в беседке, еще принаряженная от обедни. На ней
было светлое платье с бантиками, но оно к ней
не шло. Короткие рукава обнажали островатые красные локти, сильные и
большие руки. Марта
была, впрочем,
не дурна. Веснушки
не портили ее. Она слыла даже за хорошенькую, особенно среди своих, поляков, — их жило здесь
не мало.
Марта набивала папиросы для Вершиной. Она нетерпеливо хотела, чтобы Передонов посмотрел на нее и пришел в восхищение. Это желание выдавало себя на ее простодушном лице выражением беспокойной приветливости. Впрочем, оно вытекало
не из того, чтобы Марта
была влюблена в Передонова: Вершина желала пристроить ее, семья
была большая, — и Марте хотелось угодить Вершиной, у которой она жила несколько месяцев, со дня похорон старика-мужа Вершиной, — угодить за себя и за брата-гимназиста, который тоже гостил здесь.
— Да вы
больше берите. У меня много, и хорошие бомбошки, — я худого
есть не стану.
Узкие башмаки и высокие каблуки
не давали Варваре много ходить. Она скоро уставала. Поэтому она чаще ездила на извозчиках, хотя
больших расстояний в нашем городе
не было. В последнее время она зачастила к Грушиной. Извозчики уж заприметили это; их и всех-то
было десятка два. Сажая Варвару, уж и
не спрашивали, куда везти.
— Ой, голубушка, Варвара Дмитриевна, вы так
не говорите, — за это
большие неприятности могут
быть, коли узнают. Особенно, если учитель. Начальство страсть как боится, что учителя мальчишек бунтовать научат.
—
Не знаю уж, какого жениха они ждут, — обидчиво сказал Володин, — хоть бы приданое
большое было, а то ведь гроши дадут. Это она в тебя, Ардальон Борисыч, втюрилась.
В хитрых черных глазах его вспыхнул презрительный огонек. Он думал, что Передонов пришел просить денег в долг, и решил, что
больше полутораста рублей
не даст. Многие в городе чиновники должны
были Скучаеву более или менее значительные суммы. Скучаев никогда
не напоминал о возврате долга, но зато
не оказывал дальнейшего кредита неисправным должникам. В первый же раз он давал охотно, по мере своей свободной наличности и состоятельности просителя.
Каждый день так делал Передонов по одному посещению перед обедом, —
больше одного
не успевал, потому что везде надо
было вести обстоятельные объяснения. Вечером по обыкновению отправлялся играть на биллиарде.
— Так вы таки
были большим либералом? — с любезною улыбкою спросил Верига. — Конституции желали,
не правда ли? Все мы в молодости желали конституции.
Не угодно ли?
Многого в книге она
не умела понять, и все то, что вычитывала из нее и хотела применить, ей
не удавалось: никак ей
было не сладить с отношениями составных частей кушаний, так как эти отношения давались в книге на 6 или 12 персон, а ей надо
было готовить на две или на три персоны, редко
больше.
— Ты ничего
не понимаешь, Валерочка, — сказала Дарья, — какие же солдаты! Теперь только от гимназистов Ардальон Борисычу почтения гораздо
больше будет, чем прежде.
Скоро явился Евгений Иванович Суровцев, гимназический врач, человек маленький, черный, юркий, любитель разговоров о политике и о новостях. Знаний
больших у него
не было, но он внимательно относился к больным, лекарствам предпочитал диэту и гигиену и потому лечил успешно.
— Поверьте, Надежда Васильевна, — сказал Володин, прижимая руки к сердцу, — я
не избалую Мишеньку. Я так думаю, что зачем мальчика баловать! Сыт, одет, обут, а баловать ни-ни. Я его тоже могу в угол ставить, а совсем
не то, чтоб баловать. Я даже
больше могу. Так как вы — девица, то
есть барышня, то вам, конечно, неудобно, а я и прутиком могу.
— А коли уроков много
будет? — сказал Саша,
больше из добросовестности, чем на самом деле думая из-за уроков
не притти.
— Ну,
будет, миленький, — сказала она, отпуская Антошу, — довольно, я
больше не могу, я устала.
— Пожалуйста,
не будем спорить, — резко прервал Хрипач, — я самым решительным образом требую от вас, чтоб это
больше не повторялось.
— Ох, я это понимаю. — отвечала Марта и опять поклонилась в ноги, — и вперед
не оставьте,
будьте вместо матери, а теперь помилуйте,
не сердитесь
больше.
— Все мамзелью
была, а вот и мадамой стала. Мы с вами тезки: я — Варвара, и вы — Варвара, а
не были знакомы домами. Пока мамзелью
была, все
больше дома сидела, — да что ж все за печкой сидеть! Теперь мы с Ардальон Борисычем
будем открыто жить. Милости просим, — мы к вами, вы к нами, мусью к мусьи, мадам к мадами.
Городские дамы начали отдавать Варваре визиты. Некоторые с радостным любопытством поспешили уже на второй, на третий день посмотреть, какова-то Варвара дома. Другие промедлили неделю и
больше. А иные и вовсе
не пришли, —
не была, например, Вершина.
Варвара старалась угодить директорше, и дрожь испуга
не оставляла ее красных рук и потрескавшихся губ. Директоршу это стесняло. Она старалась
быть еще любезнее, но невольная гадливость одолевала ее. Всем своим обращением она давала понять Варваре, что близкое знакомство между ними
не установится. Но так как делалось это совсем любезно, то Варвара
не поняла и возомнила, что они с директоршею
будут большими приятельницами.
Время шло, а выжидаемая день за днем бумага о назначении инспектором все
не приходила. И частных сведений о месте никаких
не было. Справиться у самой княгини Передонов
не смел: Варвара постоянно пугала его тем, что она — знатная. И ему казалось, что если бы он сам вздумал к ней писать, то вышли бы очень
большие неприятности. Он
не знал, что именно могли с ним сделать по княгининой жалобе, но это-то и
было особенно страшно. Варвара говорила...
— Честное слово, ничего худого
не было, — уверял он, — мы только читали, гуляли, играли, — ну, бегали, —
больше никаких вольностей.
На подъезде, обтянутом коленкоровым навесом, горели шкалики. Толпа на улице встречала приезжающих и приходящих на маскарад критическими замечаниями, по
большей части неодобрительными, тем более, что на улице, под верхнею одеждою гостей, костюмы
были почти
не видны, и толпа судила преимущественно по наитию. Городовые на улице охраняли порядок с достаточным усердием, а в зале
были в качестве гостей исправник и становой пристав.
Сели за стол втроем. Принялись
пить водку и закусывать пирожками.
Больше пили, чем
ели. Передонов
был мрачен. Уже все
было для него как бред, бессмысленно, несвязно и внезапно. Голова болела мучительно. Одно представление настойчиво повторялось — о Володине, как о враге. Оно чередовалось тяжкими приступами навязчивой мысли: надо убить Павлушку, пока
не поздно. И тогда все хитрости вражьи откроются. А Володин быстро пьянел и молол что-то бессвязное, на потеху Варваре.
Неточные совпадения
Хлестаков. Черт его знает, что такое, только
не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (
Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)
Больше ничего нет?
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме
есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком
большая честь…
Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Хлестаков. Вы, как я вижу,
не охотник до сигарок. А я признаюсь: это моя слабость. Вот еще насчет женского полу, никак
не могу
быть равнодушен. Как вы? Какие вам
больше нравятся — брюнетки или блондинки?
Городничий. И
не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и
не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь
не прилгнувши
не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем
больше думаешь… черт его знает,
не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Слуга. Да хозяин сказал, что
не будет больше отпускать. Он, никак, хотел идти сегодня жаловаться городничему.