У постоялки только что начался урок, но дети выбежали на двор и закружились в пыли вместе со стружками и опавшим листом; маленькая, белая как пушинка, Люба, придерживая платье сжатыми коленями, хлопала в ладоши, глядя, как бесятся Боря и толстый Хряпов: схватившись за руки, они во всю силу топали ногами о землю и, красные с натуги,
орали в лицо друг другу:
Неточные совпадения
Плясать кончили, публика неистово кричала, аплодировала, китаец, взяв русалку под руку, вел ее
в буфет, где тоже
орали, как на базаре, китаец заглядывал
в лицо Варвары, шептал ей что-то,
лицо его нелепо расширялось, таяло, улыбался он так, что уши передвинулись к затылку. Самгин отошел
в угол, сел там и, сняв маску, спрятал ее
в карман.
Перед ним, здоровенный, с бычьей шеей и толстым бабьим
лицом, босой,
в хламиде наподобие рубахи,
орал громоподобным басом «многая лета» бывший вышибала-пропойца.
Дед бросился к ней, сшиб ее с ног, выхватил меня и понес к лавке. Я бился
в руках у него, дергал рыжую бороду, укусил ему палец. Он
орал, тискал меня и наконец бросил на лавку, разбив мне
лицо. Помню дикий его крик:
Кроме Игоши и Григория Ивановича, меня давила, изгоняя с улицы, распутная баба Ворониха. Она появлялась
в праздники, огромная, растрепанная, пьяная. Шла она какой-то особенной походкой, точно не двигая ногами, не касаясь земли, двигалась, как туча, и
орала похабные песни. Все встречные прятались от нее, заходя
в ворота домов, за углы,
в лавки, — она точно мела улицу.
Лицо у нее было почти синее, надуто, как пузырь, большие серые глаза страшно и насмешливо вытаращены. А иногда она выла, плакала:
Вдруг окно лопнуло, распахнулось, и, как дым, повалили
в баню плотные сизые облака, приподняли, закружив, понесли и бросили
в колючие кусты; разбитый, он лежал, задыхаясь и стоная, а вокруг него по кустам шнырял невидимый пёс, рыча и воя; сверху наклонилось чьё-то гладкое, безглазое
лицо, протянулись длинные руки, обняли, поставили на ноги и, мягко толкая
в плечи, стали раскачивать из стороны
в сторону, а Савка, кувыркаясь и катаясь по земле,
орал: