Неточные совпадения
Сначала удельный период —
князья жгут; потом татарский период — татары жгут; потом московский период — жгут, в реке топят
и в синодики записывают; потом самозванщина — жгут, кресты целуют, бороды друг у дружки по волоску выщипывают; потом лейб-кампанский период — жгут, бьют кнутом, отрезывают языки, раздают мужиков
и пьют венгерское; потом наказ наместникам"како в благопотребное время на законы наступать надлежит"; потом учреждение губернских правлений"како таковым благопотребным на закон наступаниям приличное в законах же оправдание находить", а, наконец,
и появление прокуроров"како без надобности в сети уловлять".
И так меня этот сон расстроил, что уж
и не знаю, как с собой благороднее порешить: утопиться или повеситься?"Но новгородцы, видя, что у
князя ихнего ум свободный, молчали, а про себя думали: не ровен случай,
и с петли сорвется,
и из воды сух выйдет — как тут советовать!
Князь Спиридон Юрьевич Рукосуй-Пошехонский был потомок очень древнего рода
и помнил это очень твердо.
В XVIII столетии Рукосуи совсем исчезли из Пошехонья, уступив место более счастливым лейб-кампанцам, брадобреям
и истопникам,
и только одному из них удалось сохранить за собой теплый угол, но
и то не в Пошехонье, где процвело древо
князей Рукосуев, а в Кашинском наместничестве.
Здесь
князья Рукосуи окончательно угомонились; оставили всякие притязания на дворскую деятельность
и служебное значение
и всецело предались сельскому строительству.
Нынешний владелец усадьбы,
князь Спиридон Юрьевич, в свое время представлял тип патриарха-помещика, который ревниво следил за каждым крестьянским двором, входил в мельчайшие подробности мужицкого хозяйства, любя наказывал
и любя поощрял
и во всех случаях стоял за своих крестьян горой, настойчиво защищая их против притязаний
и наездов местных властей.
Или, говоря другими словами,
князь считал себя ответственным не только перед крестьянином, но
и за крестьянина.
Выходя из идеи попечительства,
князь не любил
и отхожих промыслов, называя их баловством.
Князь был убежден, что крестьянин рожден для земли,
и проводил эту мысль с некоторою назойливостью.
Вместо школы
князь всех деревенских мальчиков
и девочек обучал церковному хоровому пению,
и, сверх того, его дочь позволяла себе иметь двух-трех учеников из мальчиков, которые случайно понравились ей своею шустростью.
Любили ли
князя мужички — неизвестно; но так как недовольства никто никогда не заявлял, то этого было достаточно"Несколько чинно
и как будто скучновато смотрела сельская улица, однако ж
князь не препятствовал крестьянской веселости
и даже по праздникам лично ходил на село смотреть, как девки хороводы водят.
Поэтому же, быть может, соседние крестьяне, не столь взысканные помещичьей попечительностью, называли крестьян села Благовещенского (имение
князя)"идолами",
и благовещенцы нельзя сказать, чтоб охотно откликались на это прозвище.
Еще одна особенность: местные дворяне не любили
князя. Он жил изолированною, занятою жизнью, не ездил в гости, не украшал своим присутствием уездных сборищ
и пикников, да
и сам не делал приемов, хотя имел хороший доход
и держал отличного повара. В отместку за такое"неякшание"его постоянно выбирали попечителем хлебных магазинов, несмотря на то, что он лично никогда не ездил на дворянские выборы.
И ему стоило больших хлопот
и расходов, чтоб избавиться от навязанной должности.
Приезжал к нему из Петербурга двадцатидвухлетний поручик-сын
и пробовал утешить старика, обнадеживая, что граф Иван Александрович надеется все повернуть на старую колею, но
князь выслушал, на минуту просиял улыбкой
и не поверил.
Старый
князь остался один на один с княжною
и с экономкой Марфушей, которая, впрочем, исключительно занималась тем, что гнала из усадьбы приходивших с жалобами мужиков.
Князь сердился больше
и больше,
и в то же время все сильнее
и сильнее укоренялось в нем убеждение о личной его небезопасности в соседстве"неблагодарных".
Ему почему-то казалось, что еврей лучше, нежели все возможные стрикулисты, сумеет отметить за него; что он ловчее вызудит запутавшийся мужицкий пятак, чище высосет мужицкий сок
и вообще успешнее разорит то мужицкое благосостояние, которое сам же он,
князь Рукосуй, в течение столь многих лет неустанно созидал.
Правда, что в то время еще не народилось ни Колупаевых, ни Разуваевых,
и князь не знал, что для извлечения мужицких соков не нужно особенно злостных ухищрений, а следует только утром разостлать тенета
и уйти к своему делу, а вечером эти тенета опять собрать
и все запутавшееся в них, связав в узел, бросить в амбар для хранения вместе с прочими такими же узлами.
Одним словом, ничем не мотивированное ожесточение
князя против крестьян приняло с течением времени размеры какого-то бесконечного горячечного бреда, который одинаково был мучителен
и для бредившего,
и для тех, которые составляли предмет бреда.
Не откладывая дела в дальний ящик,
князь заключил с Ошмянским безобразнейший
и исполненный недомолвок кснтракт
и затем уехал из Благовещенского.
Ланской
и Ростовцев действительно как будто сознавались, что поторопились, Левшин не сознавался, но говорил: чем же я виноват? но Милютин
и Соловьев являлись на зов неохотно
и, явившись, ограничивались тем, что называли
князя старым колпаком.
В одно прекрасное утро в княжеский дом явился молодой человек лет тридцати, отрекомендовался местным околоточным надзирателем
и, врасплох поцеловав у
князя ручку, сразу стал называть его"папенькой".
Князь изумился.
Князь покраснел
и промолчал. Он вспомнил, что в Притыкине действительно что-то было, но никак не мог представить себе, чтоб из этого мог выйти околоточный надзиратель. Княжна, случайно присутствовавшая при этой сцене, тоже покраснела ("однако ж maman была еще в это время жива!" — мелькнуло у нее в голове)
и после того дня два дулась на отца. Но потом не только простила, но даже стала относиться к нему нежнее ("вот у меня папа-то какой!").
Терпенкин, однако ж, добился своего. Начал ходить к
князю с поздравлением по воскресеньям
и праздникам,
и хотя в большинстве случаев не допускался дальше передней, куда ему высылалась рюмка водки
и кусок пирога, но все-таки успел подобрать с полу черновую бумагу, в которой кратко были изложены права
и обязанности членов Общества Странствующих Дворян.
Только внешний облик усадьбы оставался неприкосновенным, то есть парк, барский дом, теплицы
и оранжереи, потому что
князь требовал, чтобы в феврале у него непременно был на столе свой свежий огурец (salade de concombres a Roukossouy) [Салат из огурцов Рукосуя.].
Но повел нас не в нижний этаж, где ютилось его семейство
и откуда неслись раздирающие крики малолетних евреев, а наверх, в комнаты, выговоренные
князем для себя, на случай приезда.
Доказывал я молодому
князю, что гораздо было бы выгоднее верхний этаж снять,
и даже деньги хорошие предлагал, а он старика боится.