Неточные совпадения
А наконец, возвращаюсь я однажды с родов домой, а меня прислуга встречает: «Ведь Прохор-то Семеныч — это муж-то мой! —
уж с неделю дома не бывал!» Не бывал
да не бывал,
да так с тех пор словно в воду и канул.
Хотя время еще раннее, но в рабочей комнате солнечные лучи
уже начинают исподволь нагревать воздух. Впереди предвидится жаркий и душный день. Беседа идет о том, какое барыня сделает распоряжение. Хорошо, ежели пошлют в лес за грибами или за ягодами, или нарядят в сад ягоды обирать; но беда, ежели на целый день за пяльцы
да за коклюшки засадят — хоть умирай от жары и духоты.
—
Да,
уж третий денек-с. Прокис-с.
Ах,
уж эти мне гости! обопьют, объедят,
да тебя же и обругают!
— Ишь печальник нашелся! — продолжает поучать Анна Павловна, —
уж не на все ли четыре стороны тебя отпустить? Сделай милость, воруй, голубчик, поджигай, грабь! Вот ужо в городе тебе покажут… Скажите на милость! целое утро словно в котле кипела, только что отдохнуть собралась — не тут-то было! солдата нелегкая принесла, с ним валандаться изволь! Прочь с моих глаз… поганец! Уведите его
да накормите, а не то еще издохнет, чего доброго! А часам к девяти приготовить подводу — и с богом!
—
Да Антон мяловский видел. «Иду я, говорит, —
уж солнышко книзу пошло — лесом около великановской межи, а „он“ на березовом суку и висит».
— Вот
уж подлинно наказанье! — ропщет она, — ишь ведь, и погода, как нарочно, сухая
да светлая — жать бы
да жать! И кому это вздумалось на спас-преображенье престольный праздник назначить! Ну что бы на Рождество Богородицы или на Покров! Любехонько бы.
Тетушка задержала нас до пятого часа. Напрасно отпрашивалась матушка, ссылаясь, что лошади давно
уже стоят у крыльца; напрасно указывала она на черную полосу, выглянувшую на краю горизонта и обещавшую черную тучу прямо навстречу нам. Анфиса Порфирьевна упорно стояла на своем. После обеда, который подавался чрезвычайно медлительно, последовал кофей; потом надо было по-родственному побеседовать — наелись, напились,
да сейчас
уж и ехать! — потом посидеть на дорожку, потом Богу помолиться, перецеловаться…
— Какова халда! За одним столом с холопом обедать меня усадила!
Да еще что!.. Вот, говорит, кабы и тебе такого же Фомушку… Нет
уж, Анфиса Порфирьевна, покорно прошу извинить! калачом меня к себе вперед не заманите…
— Ах, милый! ах, родной!
да какой же ты большой! — восклицала она, обнимая меня своими коротенькими руками, —
да, никак, ты
уж в ученье, что на тебе мундирчик надет! А вот и Сашенька моя. Ишь ведь старушкой оделась, а все оттого, что
уж очень навстречу спешила… Поцелуйтесь, родные! племянница ведь она твоя! Поиграйте вместе, побегайте ужо, дядюшка с племянницей.
— Ах,
да ты, верно, старой Акули застыдился! так ведь ей, голубчик, за семьдесят! И мастерица
уж она мыть! еще папеньку твоего мывала, когда в Малиновце жила. Вздор, сударь, вздор! Иди-ка в баньку и мойся! в чужой монастырь с своим уставом не ходят! Настюша! скажи Акулине
да проведи его в баню!
Ну,
да это
уж от старости.
Далеко ли отсюда до города, а отпустишь, бывало, покойницу Леночку к знакомым вечером повеселиться: «Я, маменька, в одиннадцать часов возвращусь», — а я
уж с десяти часов сяду у окна
да и сижу.
— И ведь в какое время, непутевый, пришел! — сказала она
уже мягче, — две недели сряду дождик льет, все дороги затопил, за сеном в поле проехать нельзя, а он шлепает
да шлепает по грязи. И хоть бы написал, предупредил… Ну, ин скидавай полушубок-то, сиди здесь, покуда я муженьку не отрапортую.
— Нет, башкиры. Башкиро-мещеряцкое войско такое есть; как завладели спервоначалу землей, так и теперь она считается ихняя. Границ нет, межеванья отроду не бывало; сколько глазом ни окинешь — все башкирам принадлежит. В последнее, впрочем, время и помещики, которые поумнее, заглядывать в ту сторону стали. Сколько
уж участков к ним отошло; поселят крестьян,
да хозяйство и разводят.
Матушка даже повернулась на стуле при одной мысли, как бы оно хорошо вышло. Некоторое время она молчала; вероятно, в голове ее
уже роились мечты. Купить земли —
да побольше —
да крестьян без земли на своз душ пятьсот, тоже недорого, от сорока до пятидесяти рублей за душу,
да и поселить их там. Земля-то новая — сколько она приплода даст! Лошадей развести, овец…
Приехали мы в Гришково, когда
уж солнце закатывалось, и остановились у старого Кузьмы, о котором я еще прежде от матушки слыхивал, как об умном и честном старике. Собственно говоря, он не держал постоялого двора, а была у него изба чуть-чуть просторнее обыкновенной крестьянской,
да особо от нее, через сенцы, была пристроена стряпущая. Вообще помещение было не особенно приютное, но помещики нашего околотка, проезжая в Москву, всегда останавливались у Кузьмы и любили его.
— Так-то так,
да именье-то больно
уж хорошо.
Два раза (об этом дальше) матушке удалось убедить его съездить к нам на лето в деревню; но, проживши в Малиновце не больше двух месяцев, он
уже начинал скучать и отпрашиваться в Москву, хотя в это время года одиночество его усугублялось тем, что все родные разъезжались по деревням, и его посещал только отставной генерал Любягин, родственник по жене (единственный генерал в нашей семье),
да чиновник опекунского совета Клюквин, который занимался его немногосложными делами и один из всех окружающих знал в точности, сколько хранится у него капитала в ломбарде.
—
Да наглый. Втерся к нам
уж и сама не знаю как… ест, пьет…
В чистый понедельник великий пост сразу вступал в свои права. На всех перекрестках раздавался звон колоколов, которые как-то особенно уныло перекликались между собой; улицы к часу ночи почти мгновенно затихали, даже разносчики появлялись редко,
да и то особенные, свойственные посту; в домах слышался запах конопляного масла. Словом сказать, все как бы говорило: нечего заживаться в Москве! все, что она могла дать,
уже взято!
Как
уж я сказал выше, матушка очень скоро убедилась, что на балах
да на вечерах любимица ее жениха себе не добудет и что успеха в этом смысле можно достигнуть только с помощью экстраординарных средств. К ним она и прибегла.
— Обождать нужно. Добрые люди не одну зиму, а и две, и три в Москве живут,
да с пустом уезжают. А ты без году неделю приехала, и
уж вынь тебе
да положь!
— Признаться сказать, я дома
уж два пуншика выпил.
Да боюсь, что горло на морозе, чего доброго, захватило. Извозчик попался: едет не едет.
Разговаривая, жених подливает
да подливает из графинчика, так что рому осталось
уж на донышке. На носу у него повисла крупная капля пота, весь лоб усеян перлами. В довершение всего он вынимает из кармана бумажный клетчатый платок и протирает им влажные глаза.
Да, это была кротость; своеобразная, но все-таки кротость. В восклицании ее скорее чувствовалась гадливость, нежели обычное грубиянство. Как будто ее внезапно коснулось что-то новое, и выражение матушки вспугнуло это «новое» и грубо возвратило ее к неприятной действительности. За минуту перед тем отворилась перед ней дверь в залитой светом чертог, она
уже устремилась вперед, чтобы проникнуть туда, и вдруг дверь захлопнулась, и она опять очутилась в потемках.
—
Да как вам сказать… почти все вечера разобраны. Мне-то бы, признаться,
уж не к лицу,
да вот для нее…
Да и не одна Соловкина язвит, и Покатилова тоже. У самой дочка с драгуном сбежала, а она туда же, злоязычничает! Не успела усесться, как
уже начала...
«Христос-то батюшка, — говорит, — что сказал? ежели тебя в ланиту ударят, — подставь другую!» Не вытерпел я, вошел
да как гаркну: вот я тебя разом, шельмец, по обеим ланитам вздую, чтоб ты
уже и не подставлял!..
Дальнейших последствий стычки эти не имели. Во-первых, не за что было ухватиться, а во-вторых, Аннушку ограждала общая любовь дворовых. Нельзя же было вести ее на конюшню за то, что она учила рабов с благодарностью принимать от господ раны! Если бы в самом-то деле по ее сталось, тогда бы и разговор совсем другой был. Но то-то вот и есть: на словах: «повинуйтесь!
да благодарите!» — а на деле… Держи карман! могут они что-нибудь чувствовать… хамы! Легонько его поучишь, а он
уж зубы на тебя точит!
Однажды, однако, матушка едва не приняла серьезного решения относительно Аннушки. Был какой-то большой праздник, но так как услуга по дому и в праздник нужна,
да, сверх того, матушка в этот день чем-то особенно встревожена была, то, натурально, сенные девушки не гуляли. По обыкновению, Аннушка произнесла за обедом приличное случаю слово, но, как я
уже заметил, вступивши однажды на практическую почву, она
уже не могла удержаться на высоте теоретических воззрений и незаметно впала в противоречие сама с собою.
— Вон в Заболотье богатей Маслобоев живет. На что
уж грабитель, а попробуй-ка у него на бедность попросить,
да он скорее удавится, а не даст!
— Хвалился ты, что Богу послужить желаешь, так вот я тебе службу нашла… Ступай в Москву. Я
уж написала Силантью (Стрелкову), чтоб купил колокол, а по первопутке подводу за ним пошлю. А так как, по расчету, рублей двухсот у нас недостает, так ты покуда походи по Москве
да посбирай. Между своими мужичками походишь,
да Силантий на купцов знакомых укажет, которые к Божьей церкви радельны. Шутя недохватку покроешь.
— Дети за нее служат, — возражал на это отец, — Сенька
уж по оброку ходит,
да две девки за пяльцами сидят.
— Льет
да поливает! — ропщет она, — который
уж день эта канитель идет, а все конца-краю тучам не видать. Намолотили с три пропасти, а вороха невеяные стоят. [В то время ни молотилок, ни веялок не было; веяли с лопаты на открытом гумне, при благоприятном ветре.] Кабы Федот — он что-нибудь
да придумал бы.
Давно
уж в малиновецкой барщине о расхищении господского добра слухов не было,
да ведь это все-таки Федот завел.
Водил, водил,
да так-то отучил, что под конец и подозрений ни на кого
уж не возникало.
— У Акулины своего дела по горло; а сама и сходила бы,
да ходилки-то у меня
уж не прежние.
Да и что я на вас за работница выискалась! Ишь командир командует: сходи
да сходи. Уеду отсюда, вот тебе крест, уеду! Выстрою в Быкове усадьбу, возьму детей, а ты живи один с милыми сестрицами, любуйся на них!
Да и нет никакой цели подрывать то, что
уже само в силу общего исторического закона подорвано.
—
Уж не я ли?
Да в здешней во всей округе ни одной деревни нет, в которой бы у меня детей не было. Это хоть у кого хочешь спроси.
— Чаю… Какая ты бестолковая! К нам чай прямо из Китая идет, а, кроме нас, китайцы никому не дают. Такой
уж уговор: вы нам чай давайте, а мы вам ситцы,
да миткали,
да сукна…
да всё гнилые!
— Ну, счастливо. Дорого не давай — ей деньги нужны. Прощай!
Да и ты, Корнеич, домой ступай. У меня для тебя обеда не припасено, а вот когда я с него деньги получу — синенькую тебе подарю. Ермолаич!
уж и ты расшибись! выброси ему синенькую на бедность.
— А коли вызывает
да не объясняет зачем — значит, пиши пропало. Это
уж верно.
Сам Федор Васильич очень редко езжал к соседям,
да, признаться сказать, никто особенно и не жаждал его посещений. Во-первых, прием такого избалованного идола требовал издержек, которые не всякому были по карману, а во-вторых, приедет он,
да, пожалуй, еще нагрубит. А не нагрубит, так денег выпросит — а это
уж упаси Бог!
— За то ли, за другое ли, а теперь дожидайся от губернатора бумаги.
Уж не об том будут спрашивать, зачем ты вольный дух распускаешь, а об том, отчего у тебя в уезде его нет.
Да из предводителей-то тебя за это — по шапке!
Скучно становилось, тоскливо. Помещики, написавши уставные грамоты, покидали родные гнезда и устремлялись на поиски за чем-то неведомым. Только мелкота крепко засела, потому что идти было некуда,
да Струнников не уезжал, потому что нес службу,
да и кредиторы следили за ним. На новое трехлетие его опять выбрали всемишарами, но на следующее выбрали
уже не его, а Митрофана Столбнякова. Наступившая судебная реформа начала оказывать свое действие.
Только ходили мы таким манером по ресторанам
да по театрам месяца три — смотрим, а у нас
уж денег на донышке осталось.
Ах, жизнь, жизнь! все равно как платье. Все цело
да цело, и вдруг где-нибудь лопнет. Хорошо еще, ежели лопнет по шву — зачинить легко; а ежели по целому месту — пиши пропало! Как ни чини, ни заштопывай, а оно все дальше
да дальше врозь ползет. И заплатки порядочной поставить нельзя: нитка не держит. Господи,
да неужто
уж Бог так немилостив, во второй раз такое же испытанье пошлет! Он ли не старается! он ли не выбивается из сил!
— Нет, оттепелей не будет; это
уж я замечал. Коли осень студеная стоит
да снег раньше ноября выпал — стало быть, и санный путь установится сразу.
Будут деньги, будут. В конце октября санный путь
уж установился, и Арсений Потапыч то и дело посматривает на дорогу, ведущую к городу. Наконец приезжают один за другим прасолы, но цены пока дают невеселые. За четверть ржи двенадцать рублей, за четверть овса — восемь рублей ассигнациями. На первый раз, впрочем, образцовый хозяин решается продешевить, лишь бы дыры заткнуть. Продал четвертей по пятидесяти ржи и овса,
да маслица,
да яиц — вот он и с деньгами.