Неточные совпадения
Вот если бы мы были простые тати — слова нет, я бы и сам скорого суда запросил. Но ведь мы, тетенька,"разбойники печати"… Ах, голубушка! произношу я эту несносную кличку и всякий раз думаю: сколько нужно было накопить в душе гною, каким нужно было сознавать себя негодяем,
чтобы таким прозвищем стошнило!
Только они думают, что без них это благополучие совершиться не может. Когда мы с вами во время оно бреднями развлекались, нам как-то никогда на ум не приходило, с нами они осуществятся или без нас. Нам казалось, что, коснувшись всех, они коснутся, конечно, и нас, но того,
чтобы при сем утащить кусок пирога… сохрани бог! Но ведь то были бредни, мой друг, которые как пришли,
так и ушли. А нынче — дело. Для дела люди нужны, а люди — вот они!
Но мне-то, мне-то зачем это знать? Конечно, оно любопытно, но иногда, право, выгоднее без любопытства век прожить. Признаюсь, я даже не удержался и спросил Удава: да неужто же нужно,
чтобы я знал, где раки зимуют? А он в ответ: уж там нужно или не нужно, а как будут показывать,
так и вы, в числе прочих, узнаете.
Но что же нужно сделать для того,
чтобы забредило
такое подавленное суровою действительностью существо, как Корела? — Очень немногое: нужно только иметь наготове запас фантастических картин, смысл которых был бы таков: вот радости, которые тебя впереди ожидают! Или, говоря другими словами, надобно постоянно и без устали лгать.
Задача довольно трудная, но она будет в значительной мере облегчена, ежели мы дисциплинируем язык
таким образом,
чтобы он лгал самостоятельно, то есть как бы не во рту находясь, а где-нибудь за пазухой.
С тем я и ушел, что предстоит дожидаться тридцать лет. Многонько это, ну, да ведь ежели раньше нельзя,
так и на том спасибо. Во всяком случае, теперь для вас ясно, что ваши упреки мной не заслужены, а для меня не менее ясно, что ежели я желаю переписываться с родственниками, то должен писать
так,
чтобы мои письма заслуживали вручения.
То есть не то
чтобы сделаться оным, а
так, сидя за кофеем, вдруг воскликнуть: а!
так вот оно что!
Надобно
так это дело вести,
чтобы всякий человек как бы добровольно, сам от себя сознал, что для счастья его нужны две вещи: пирог с капустой и утка с груздями.
Так что, ежели вы видите массы компарсов, перебегающих с одной стороны улицы на другую, под влиянием общественного переполоха, то это совсем не значит, что общество изменило своим симпатиям и антипатиям, а значит только, что оно не сознает себя достаточно сильным,
чтобы относиться самостоятельно к дворницкому игу.
— Еще годков пять помыкаемся, — говорила мне Федосьюшка, — да выдем замуж за Ивана Родивоныча, а там и укатим в свое место. Беспременно она у барыни всю усадьбу откупит. Уж ты сделай милость, голубчик, напиши тетеньке-то, чтоб она годков пять покрепилась, не продавала. Слышали мы, что она с Финагеичем позапуталась,
так мы и теперь можем сколько-нибудь денег за процент дать,
чтобы ее вызволить. А через пять лет и остатние отдадим — ступай на все четыре стороны!
Иной Сквозник-Дмухановский прямо предъявляет таксу; я уплачиваю по ней и ухожу обнадеженный; буде же не имею чем уплатить, то стараюсь выполнить мою нужду
так,
чтобы меня не увидели.
И ведь нельзя сказать, чтоб у них было мало сочувствователей; нельзя даже сказать, чтоб эти сочувствователи были оплошники или ротозеи; и все-таки дело как бы фаталистически принимало
такой оборот, что им никогда не удавалось настолько оградить"хорошее слово",
чтобы в сердцевину его, в самое короткое время, не заползли козни мудрецов.
— И ум в нем есть — несомненно, что есть; но, откровенно тебе скажу, не особенной глубины этот ум. Вот извернуться, угадать минуту, слицемерничать, и все это исключительно в свою пользу — это
так. На это нынешние умы удивительно как чутки. А
чтобы провидеть общие выводы — никогда!
А
так как проверители от своих идеалов никогда не отступят,
так как они именно на том и будут настаивать,
чтобы ничего не было,то ясно, что и междоусобиям не предвидится конца.
Шкура
чтобы цела была — вот что главное; и в то же время: умереть! умереть! умереть! — и это бы хорошо! Подите разберитесь в этой сумятице! Никто не знает, что ему требуется, а ежели не знает, то об каких же выводах может быть речь? Проживем и
так. А может быть, и не проживем — опять-таки мое дело сторона.
— Я, дядя, стараюсь. Коли чувствую, что не может нравиться, то стараюсь устроить
так,
чтобы, по крайней мере, не ненравилось. Зажму нос, зажму глаза, притаю дыхание. Для этого-то, собственно, я и не думаю об выводах. Я, дяденька, решился и впредь
таким же образом жить.
Да нельзя и не завидовать. Почти каждый день видимся и всякий раз все в этом роде разговор ведем — неужто же это не равновесие? И хоть он, по наружности, кипятится, видя мое твердое намерение жить без выводов, однако я очень хорошо понимаю, что и он бы не прочь
такого житья попробовать. Но надворные советники ему мешают — вот что. Только что начнет настоящим манером в сумерки погружаться, только что занесет крючок,
чтобы бирюльку вытащить, смотрит, ан в доме опять разнокалиберщина пошла.
Вы понимаете, что на подобные ответы не может быть возражений; да они с тем, конечно, и даются, что предполагают за собой силу окончательного решения."Довольно останется!"Что ни делай, всегда"довольно останется!" — таков единственный штандпункт, на котором стоит Сенечка, но, право, и одного
такого штандпункта достаточно,
чтобы сделать человека неуязвимым.
— Конечно, все. Там — горы, у нас — паспорты; там тепло, у нас — холодно; там местоположение — у нас нет местоположения; там сел да поехал, а у нас в каждом месте: стой, сказывай, кто таков! какой
такой человек есть? Нет, вашество, нам впору попросту, без затей прожить, а не то
чтобы что!
Таким образом, оказывается, что ежели вы, например, подпишетесь на"Помои", то для того,
чтобы не потерять денег, вы обязываетесь уговаривать всех ваших родственников, чтоб и они на"Помои"подписались… Справедливо ли это?
По-видимому, тактика Ноздрева заключается в следующем. По всякому вопросу непременно писать передовую статью, но не затем,
чтобы выяснить самую сущность вопроса, а единственно ради того,
чтобы высказать по поводу его"русскую точку зрения". Разумеется, выищутся люди, которые тронутся
таким отношением к делу и назовут его недостаточным, — тогда подстеречь удобный момент и закричать: караул! измена!
Таких Лжедимитриев нынче, милая тетенька, очень много. Слоняются, постылые тушинцы, вторгаются в чужие квартиры, останавливают прохожих на улицах и хвастают, хвастают без конца. Один — табличку умножения знает; другой — утверждает, что Россия — шестая часть света, а третий без запинки разрешает задачу"летело стадо гусей". Все это — права на признательность отечества; но когда наступит время для признания этих прав удовлетворительными,
чтобы стоять у кормила — этого я сказать не могу. Может быть, и скоро.
— Ведь надо же наконец! Надо, чтоб благомыслящие люди всех оттенков сговорились между собой! Потому что, в сущности, нас разделяют только недоразумения, и стоит откровенно объясниться,
чтобы разногласия упали сами собой.
Так до субботы… да?
Тяжелая это игра, и нужно быть изрядным мудрецом,
чтобы пребывать бесстрастным среди неосмысленного уличного празднословия, которое
так охотно идет с дреколием навстречу мысли, возвышающейся над уровнем толпы.
Перевоспитание же начал с объяснения, в чем заключается истинное благородство души, но
так как при этом беспрестанно приходилось говорить об общем благе, которое он смешивал с"потрясением", то, признаюсь, мне стоило большого труда,
чтобы хотя отчасти устранить это смешение.
Непременно требуется лгать и притом
так лгать,
чтобы другие приняли ложь за правду.
В
таком ли виде, например, ты его провидел и ожидал? не потщились ли Букиазба и Твэрдоонто вынуть из него сердцевину или, по крайней мере, настолько ее атрофировать,
чтобы им можно было орудовать на всей своей воле?
— Ни на что я не надеюсь, а знаю только, что
так жить,
чтобы целая зима показалась яко нощь едина, совсем несвойственно.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести, то есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; —
так, пожалуй, и теперь столько же,
чтобы уже ровно было восемьсот.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие были! Ямщикам скажи, что я буду давать по целковому;
чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Как можно,
чтобы такое драгоценное время убивать на них?
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то
чтобы за какого-нибудь простого человека, а за
такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что за ветреность
такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла
такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на то,
чтобы ей было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что
такое хорошие правила и солидность в поступках.