Неточные совпадения
Я помню, как при мне однажды тамбовский лгунище рассказывал, как его (он говорил:"одного моего
друга", но, по искажениям лица и дрожаниям голоса, было ясно, что речь идет о нем самом) в клубе
за фальшивую игру в карты били.
Знаю я, голубушка, что общая польза неизбежно восторжествует и что затем хочешь не хочешь, а все остальное придется"бросить". Но покуда как будто еще совестно. А ну как в этом"благоразумном"поступке увидят измену и назовут
за него ренегатом? С какими глазами покажусь я тогда своим
друзьям — хоть бы вам, милая тетенька? Неужто ж на старости лет придется новых
друзей, новых тетенек искать? — тяжело ведь это, голубушка!
Одно только смущает меня, милая тетенька. Многие думают, что вопрос о пользе «отвода глаз» есть вопрос более чем сомнительный и что каркать о потрясении основ, когда мы отлично знаем, что последние как нельзя лучше ограждены, — просто бессовестно. А
другие идут еще дальше и прямо говорят, что еще во сто крат бессовестнее, ради торжества заведомой лжи, производить переполох,
за которым нельзя распознать ни подлинных очертаний жизни, ни ее действительных запросов и стремлений.
Народы завистливы, мой
друг. В Берлине над венскими бумажками насмехаются, а в Париже — при виде берлинской бумажки головами покачивают. Но нужно отдать справедливость французским бумажкам: все кельнера их с удовольствием берут. А все оттого, как объяснил мой приятель, краснохолмский негоциант Блохин (см."
За рубежом"), что"у француза баланец есть, а у
других прочиих он прихрамывает, а кои и совсем без баланцу живут".
И вот теперь
другой тайный советник идет
за гробом и рассказывает...
— Какотка ли, какетка ли… кто их там разберет! А впрочем, ничего, живем хорошо:
за квартиру две тысячи в год платим, пару лошадей держим… Только притесняют уж очень это самое звание. С
других за эту самую квартиру положение полторы тысячи, а с нас — две; с
других за пару-то лошадей сто рублей в месяц берут, а с нас — полтораста. Вот Ератидушка-то и старается.
Совсем не из-за этого, милый
друг. По крайней мере, я вовсе не бредил об том, чтоб бог привел мне дожить до поглощения Дракиным всех отраслей правящей деятельности, и ежели этому суждено сбыться, то уж, конечно, не я по этому поводу воскликнул:"Ныне отпущаеши…"
И вот теперь приходится опять об нем вспоминать, потому что провозглашатели"средостений"и"оздоровлений"почти силком ставят его на очередь. И вновь перед глазами моими, одна
за другой, встают картины моей молодости, картины, в которых контингент действующих лиц в значительной мере наполнялся куроцапами. То было время крепостного права, когда мы с вами, молодые, здоровые и довольные, ходили рука в руку по аллеям парка и трепетно прислушивались к щелканью соловья…
Есть у меня и
другие доводы, ратующие
за Сквозника-Дмухановского против Дракина, но покуда о них умолчу. Однако ж все-таки напоминаю вам: отнюдь я в Сквозника-Дмухановского не влюблен, а только утверждаю, что все в этом мире относительно и всякая минута свою собственную злобу имеет. И еще утверждаю, что если в жизни регулирующим началом является пословица:"Как ни кинь, все будет клин", то и между клиньями все-таки следует отдавать преимущество такому, который попритупился.
А
за себя лично он действительно не боится, потому что, с одной стороны, душа у него чиста, как сейчас вычищенная выгребная яма, а с
другой стороны, она же до краев наполнена всякими готовностями, как яма, сто лет не чищенная.
Делать нечего, пришлось выручать. На
другое утро, часу в десятом, направился к Дыбе. Принял, хотя несколько как бы удивился. Живет хорошо. Квартира холостая: невелика, но приличная. Чай с булками пьет и молодую кухарку нанимает. Но когда получит по службе желаемое повышение (он было перестал надеяться, но теперь опять возгорел), то будет нанимать повара, а кухарку
за курьера замуж выдаст. И тогда он, вероятно, меня уж не примет.
Там,
за этими дверьми, мечутся обезумевшие от злобы сонмища добровольцев-соглядатаев, пугая
друг друга фантастическими страхами, стараясь что-то понять и ничего не понимая, усиливаясь отыскать какую-то мудреную комбинацию, в которой они могли бы утопить гнетущую их панику, и ничего не обретая.
С коллежским асессором Сенечкой случилось что-то загадочное: по-видимому, он, вместе с
другими балбесами, увлекся потоком междоусобия и не только сделался холоден к своим присным, но даже как будто следит и
за отцом, и
за братом.
А дедушка,
за эту его кротость, на
другой день ему тысячу душ подарил!
Один был взят из придворных певчих и определен воспитателем;
другой, немец, не имел носа; третий, француз, имел медаль
за взятие в 1814 году Парижа и тем не менее декламировал: a tous les coeurs bien nes que la patrie est chere! [как дорого отечество всем благородным сердцам! (франц.)]; четвертый, тоже француз, страдал какою-то такою болезнью, что ему было велено спать в вицмундире, не раздеваясь.
Затем, на
другой день (вслед
за"окончательными переговорами"), Удав не сказался дома, на третий день — тоже, а сам уж, конечно, к бывшему
другу — ни ногой.
— Знаю, мой
друг. Но и
за всем тем ничего не могу. Результатов не вижу — это главное!
— Я не могу: в бане-то надо
за номер пять рубликов платить, а у меня Пентюхово-то уж в двух местах заложено… В одном месте по настоящему свидетельству, а в
другой раз мне Балалайкин состряпал… Послушай, однако ж, cousin! неужто я тебе так скоро надоела, что ты уж и гонишь меня?
— Грызунов! — спросишь его, бывало, — отчего Куропатка (прозвище одного из воспитанников) продал вчера Карасю (прозвище
другого товарища) свою булку
за два листа бумаги, а сегодня Карась
за такую же булку должен был заплатить Куропатке четыре листа?
Рефератом этим было на незыблемых основаниях установлено: 1) что стихотворение"Под вечер осенью ненастной"несомненно принадлежит Пушкину; 2) что в первоначальной редакции первый стих читался так:"Под вечерок весны ненастной", но потом, уже по зачеркнутому, состоялась новая редакция; 3) что написано это стихотворение в неизвестном часу, неизвестного числа, неизвестного года, и даже неизвестно где, хотя новейшие библиографические исследования и дозволяют думать, что местом написания был лицей; 4) что в первый раз оно напечатано неизвестно когда и неизвестно где, но потом постоянно перепечатывалось; 5) что на подлинном листе, на котором стихотворение было написано (
за сообщение этого сведения приносим нашу искреннейшую благодарность покойному библиографу Геннади),сбоку красовался чернильный клякс, а внизу поэт собственноручно нарисовал пером девицу, у которой в руках ребенок и которая, по-видимому, уже беременна
другим: и наконец 6) что нет занятия более полезного для здоровья, как библиография.
Тогда произошло нечто изумительное. Во-первых, Ноздрев бросил в сведущего человека хлебным шариком и попал на No 24. Вышло:"Кто пьет вино с рассуждением, тот может потреблять оное не только без ущерба для собственного здоровья, но и с пользою для казны". Во-вторых, по инициативе Ноздрева же, Мартыну Задеке накрепко завязали глаза, потом налили двадцать рюмок разных сортов водок и поставили перед ним. По команде"пей!" — он выпивал одну рюмку
за другой и по мере выпивания выкликал...
Что же касается до Поселенцева, то он разом, одну
за другой, выпил шесть рюмок рижского бальзама и в один момент до того ополоумел, что его вынуждены были увести.
— Сперва одна мысль благополучно пройдет, — соболезновал батюшка, — потом
другая, а
за ней, смотришь, сто, тысяча… миллион!
Так что не успеет читатель оглянуться (каких-нибудь 10 — 12 страниц разгонистой печати — вот и вся эрудиция!), как уже знает, что сильная власть именуется сильною, а слабая слабою, и что
за всем тем следует надеяться, хотя с
другой стороны — надлежит трепетать.
За табльдотом мы познакомились. Оказалось, что он помпадур, и что у него есть"вверенный ему край", в котором он наступает на закон. Нигде в
другом месте — не то что
за границей, а даже в отечестве — он, милая тетенька, наступать на закон не смеет (составят протокол и отошлют к мировому), а въедет в пределы"вверенного ему края" — и наступает безвозбранно. И, должно быть, это занятие очень достолюбезное, потому что
за границей он страшно по нем тосковал, хотя всех уверял, что тоскует по родине.
Становой сейчас же сообразил, что дело может выйти блестящее, но надо вести его умненько. Поехал в село будто по
другому делу, а сам между тем начал собирать"под рукою"сведения и о поповском сыне. Оказалось: обулся поповский сын в лапти, боронит, пашет, косит сено… что
за причина такая? Когда таким образом дело"округлилось", становой обратился к батюшке...
Непременно требуется лгать и притом так лгать, чтобы
другие приняли ложь
за правду.
"Пью
за процветание!" — предлагает один;"пью
за преуспеяние!" — вторит
другой — а между тем все отлично знают, что никто и ничто не преуспеет и не процветет.
Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право,
за кого-то
другого приняли… И батюшка будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с
другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это
за жаркое? Это не жаркое.
Хлестаков. Я с тобою, дурак, не хочу рассуждать. (Наливает суп и ест.)Что это
за суп? Ты просто воды налил в чашку: никакого вкусу нет, только воняет. Я не хочу этого супу, дай мне
другого.
По правую сторону его жена и дочь с устремившимся к нему движеньем всего тела;
за ними почтмейстер, превратившийся в вопросительный знак, обращенный к зрителям;
за ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом;
за ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся одна к
другой с самым сатирическим выраженьем лица, относящимся прямо к семейству городничего.
Дверь отворяется, и выставляется какая-то фигура во фризовой шинели, с небритою бородою, раздутою губою и перевязанною щекою;
за нею в перспективе показывается несколько
других.