Неточные совпадения
Именно так
было поступлено и со мной, больным, почти умирающим. Вместо того, чтобы везти меня за границу, куда, впрочем, я и сам
не чаял доехать, повезли меня в Финляндию. Дача — на берегу озера, которое во
время ветра невыносимо гудит, а в прочее
время разливает окрест приятную сырость. Домик маленький, но веселенький, мебель сносная, но о зеркале и в помине нет. Поэтому утром я наливаю в рукомойник воды и причесываюсь над ним. Простору довольно, и большой сад для прогулок.
И находятся еще антики, которые уверяют, что весь этот хлам история запишет на свои скрижали… Хороши
будут скрижали! Нет,
время такой истории уж прошло. Я уверен, что даже современные болгары скоро забудут о Баттенберговых проказах и вспомнят о них лишь тогда, когда его во второй раз увезут: «Ба! — скажут они, — да ведь это уж, кажется, во второй раз! Как бы опять его к нам
не привезли!»
Случайно или
не случайно, но с окончанием баттенберговских похождений затихли и европейские концерты. Визиты, встречи и совещания прекратились, и все разъехались по домам. Начинается зимняя работа; настает
время собирать материалы и готовиться к концертам будущего лета. Так оно и пойдет колесом, покуда
есть налицо человек (имярек), который держит всю Европу в испуге и смуте. А исчезнет со сцены этот имярек, на месте его появится другой, третий.
Не в редкость
было в то
время слышать такие разговоры...
И
было время, когда все эти ужасающие картины никого
не приводили в удивление, никого
не пугали. Это
были «мелочи», обыкновенный жизненный обиход, и ничего больше; а те, которых они возмущали, считались подрывателями основ, потрясателями законного порядка вещей.
— Кабы мы в то
время были умнее да
не мирволили бы своим расходившимся собратам, так, может
быть, и теперь крепостное право существовало бы по-прежнему!
Было время, когда люди выкрикивали на площадях: „слово и дело“, зная, что их ожидает впереди застенок со всеми ужасами пытки. Нередко они возвращались из застенков в „первобытное состояние“, живые, но искалеченные и обезображенные; однако это нимало
не мешало тому, чтобы у них во множестве отыскивались подражатели. И опять появлялось на сцену „слово и дело“, опять застенки и пытки… Словом сказать, целое поветрие своеобразных „мелочей“.
И нельзя сказать, чтобы
не было делаемо усилий к ограждению масс от давления жизненных мелочей. Конечно,
не мелочей нравственного порядка, для признания которых еще и теперь
не наступило
время, а для мелочей материальных, для всех одинаково осязаемых и наглядных. И за то спасибо.
И вдобавок в те
времена не было речи ни о благонамеренности, ни об образе мыслей, ни о подрывании основ и т. д.
Может
быть, сам по себе взятый, он совсем
не так неблагонадежен, как кажется впопыхах. В дореформенное
время, по крайней мере,
не в редкость бывало встретить такого рода аттестацию:"человек образа мыслей благородного, но в исполнении служебных обязанностей весьма усерден". Вот видите ли, как тогда правильно и спокойно оценивали человеческую деятельность; и благороден, и казенного интереса
не чужд… Какая же в том беда, что человек благороден?
С наступлением
времени выхода в замужество — приданое готово; остается только выбрать корову или телку, смотря по достаткам. Если бы мужичок
не предусмотрел загодя всех этих мелочей, он, наверное, почувствовал бы значительный урон в своем хозяйстве. А теперь словно ничего
не случилось; отдали любимое детище в чужие люди, отпировали свадьбу, как
быть надлежит, — только и всего.
У него дом больше — такой достался ему при поступлении на место; в этом доме,
не считая стряпущей, по крайней мере, две горницы, которые отапливаются зимой «по-чистому», и это требует лишних дров; он круглый год нанимает работницу, а на лето и работника, потому что земли у него больше, а стало
быть, больше и скота — одному с попадьей за всем недоглядеть; одежда его и жены дороже стоит, хотя бы ни он, ни она
не имели никаких поползновений к франтовству; для него самовар почти обязателен, да и закуска в запасе имеется, потому что его во всякое
время может посетить нечаянный гость: благочинный, ревизор из уездного духовного правления, чиновник, приехавший на следствие или по другим казенным делам, становой пристав, волостной старшина, наконец, просто проезжий человек, за метелью или непогодой
не решающийся продолжать путь.
Ежели
есть в доме старик отец или тесть (оставшийся за штатом), то обыкновенно он занимается пчелами и во
время роенья
не отходит от ульев.
Как и хозяйственный мужичок, священник на круглый год запасается с осени. В это
время весь его домашний обиход определяется вполне точно. Что успел наготовить и собрать к Покрову — больше этого
не будет. В это же
время и покупной запас можно дешевле купить: и в городе и по деревням — всего в изобилии. Упустишь минуту, когда, например, крупа или пшеничная мука на пятак за пуд дешевле, — кайся потом весь год.
Точно так же осторожно обходится с убоиной;
ест кашу
не всякий день и льет в нее
не коровье масло, а постное; хлеб подает на стол черствый и солит похлебку
не во
время варки ее (соляных частиц много улетучивается), а тогда, когда она уже стоит на столе.
"Я ни разу болен
не был с тех пор, как поселился в деревне! — говорил он, с гордостью вытягивая мускулистые руки, — да и
не скучал никогда:
времени нет!"
Настоящего севооборота он, конечно,
не дождется раньше трех лет, но зато к тому
времени у него все
будет готово, все начеку: и постройки, и стадо, и усовершенствованные орудия — словом сказать, весь живой и мертвый сельскохозяйственный инвентарь.
Земли у него немного, десятин пятьсот с небольшим. Из них сто под пашней в трех полях (он держится отцовских порядков), около полутораста под лесом, слишком двести под пустошами да около пятидесяти под лугом; болотце
есть, острец в нем хорошо растет, а кругом по мокрому месту, травка мяконькая. Но нет той пяди, из которой он
не извлекал бы пользу, кроме леса, который он, до поры до
времени, бережет. И, благодарение создателю, живет, —
не роскошествует, но и на недостатки
не жалуется.
— Это ежели деньгами платить, а мне — за благодарность. Я ведь
не неволю; мне и гуляючи отработаете. Наступит
время,
поспеет овес — бабыньки-то твои и
не увидят, как шутя полдесятинки сожнут!
Заглянемте утром в его квартиру. Это очень уютное гнездышко, которое француз-лакей Шарль содержит в величайшей опрятности. Это для него тем легче, что хозяина почти целый день нет дома, и, стало
быть, обязанности его
не идут дальше утра и возобновляются только к ночи. Остальное
время он свободен и шалопайничает
не плоше самого Ростокина.
— И я тоже
не желаю, а потому и стою, покамест, во всеоружии. Следовательно, возвращайтесь каждый к своим обязанностям, исполняйте ваш долг и
будьте терпеливы. Tout est a refaire — вот девиз нашего
времени и всех людей порядка; но задача так обширна и обставлена такими трудностями, что нельзя думать о выполнении ее, покуда
не наступит момент. Момент — это сила, это conditio sine qua non. [необходимое условие (лат.)] Правду ли я говорю?
Но этого мало: у нее
есть дядя, старый холостяк, и ежели он
не женится — куда ему, старику! — то и его именье (третий сахарный завод) со
временем перейдет к ней.
— Со
временем бразды правления в руках держать
будет. И
не без пользы для себя… и для других.
Все он делал систематически,
не торопясь; с вечера расписывал завтрашние шестнадцать часов на клетки, и везде
поспевал в свое
время.
Процесс чаепития (это
был в то же
время и завтрак его) длился довольно долго, но так как он сопровождался чтением, то Люберцев
не старался об его сокращении.
Любимыми авторами его
были французские доктринеры
времен Луи-Филиппа: Гизо, Дюшатель, Вилльмен и проч.; из журналов он читал только"Revue des deux Mondes", удивляясь олимпийскому спокойствию мысли и логичности выводов и
не подозревая, что эта логичность представляет собой
не больше как беличье колесо.
Франция — это только отвод, — говорил он, — с Францией он на Бельгии помирится или выбросит ей кусок Лотарингии —
не Эльзас, нет! — а главным образом взоры его устремлены на Россию, — это узел его политики, — вот увидите!"По его мнению,
будь наше
время несколько менее тревожно, и деятельность Бисмарка имела бы менее тревожный характер; он просто представлял бы собой повторение твердого, спокойного и строго-логического Гизо.
— Это и всегда так бывает на первых порах. Все равно как у портных: сначала на лоскутках шить приучают, а потом и настоящее дело дадут. Потерпи,
не сомневайся. В свое
время будешь и шить, и кроить, и утюжить.
Но Генечка этого
не опасался и продолжал преуспевать. Ему еще тридцати лет
не было, а уже самые лестные предложения сыпались на него со всех сторон. Он
не раз мог бы получить в провинции хорошо оплаченное и ответственное место, но уклонялся от таких предложений, предпочитая служить в Петербурге, на глазах у начальства. Много проектов он уже выработал, а еще больше имел в виду выработать в непродолжительном
времени. Словом сказать, ему предстояло пролить свет…
Старик выслушивает эти речи с некоторым удивлением, но
не противоречит. Он просто думает, что, за старостью лет, отстал от
времени и что, стало
быть, все это нужно, ежели Генечка
не может иначе поступать.
Ничем подобным
не могли пользоваться Черезовы по самому характеру и обстановке их труда. Оба работали и утром, и вечером вне дома, оба жили в готовых, однажды сложившихся условиях и, стало
быть,
не имели ни
времени, ни привычки, ни надобности входить в хозяйственные подробности. Это до того въелось в их природу, с самых молодых ногтей, что если бы даже и выпал для них случайный досуг, то они
не знали бы, как им распорядиться, и растерялись бы на первом шагу при вступлении в практическую жизнь.
Уход за ребенком
был так сложен, что отнимал все
время, да и заработка в виду
не было.
Спустя некоторое
время нашлась вечерняя работа в том самом правлении, где работал ее муж. По крайней мере, они
были вместе по вечерам. Уходя на службу, она укладывала ребенка, и с помощью кухарки Авдотьи устраивалась так, чтобы он до прихода ее
не был голоден. Жизнь потекла обычным порядком, вялая, серая, даже серее прежнего, потому что в своей квартире
было голо и царствовала какая-то надрывающая сердце тишина.
В сущности, однако ж, в том положении, в каком он находился, если бы и возникли в уме его эти вопросы, они
были бы лишними или, лучше сказать, только измучили бы его, затемнили бы вконец тот луч, который хоть на
время осветил и согрел его существование. Все равно, ему ни идти никуда
не придется, ни задачи никакой выполнить
не предстоит. Перед ним широко раскрыта дверь в темное царство смерти — это единственное ясное разрешение новых стремлений, которые волнуют его.
Наступило тепло; он чаще и чаще говорил об отъезде из Петербурга, и в то же
время быстрее и быстрее угасал. Недуг
не терзал его, а изнурял. Голова
была тяжела и вся в поту. Квартирные жильцы следили за ним с удвоенным вниманием и даже с любопытством. Загадка смерти стояла так близко, что все с минуты на минуту ждали ее разрешения.
За всем тем он понимает, что час ликвидации настал. В
былое время он без церемоний сказал бы ненавистнику: пустое, кум, мелешь! А теперь обязывается выслушивать его, стараясь
не проронить ни одного слова и даже опасаясь рассердить его двусмысленным выражением в лице. Факты налицо, и какие факты!
— Ну да, ну да! — поощряет его собеседник-ненавистник, — вот именно это самое и
есть! Наконец-то ты догадался! Только, брат, надо пожарные трубы всегда наготове держать, а ты, к сожалению, свою только теперь выкатил! Ну, да на этот раз бог простит, а на будущее
время будь уж предусмотрительнее.
Не глумись над исправниками вместе с свистунами, а помни, что в своем роде это тоже предержащая власть!
Такое положение вещей может продлиться неопределенное
время, потому что общественное течение, однажды проложивши себе русло, неохотно его меняет. И опять-таки в этом коснении очень существенную роль играет солидный читатель. Забравшись в мурью (какой бы то ни
было окраски), он любит понежиться и потягивается в ней до тех пор, пока блохи и другая нечисть
не заставят выскочить. Тогда он с несвойственною ему стремительностью выбегает наверх и высматривает, куда укрыться.
— Как это я прежде
не вздумала! — сетовала она на себя, — ведь со
временем ангелочек, конечно,
будет путешествовать. В гостиницах, правда, везде говорят по-французски, но на железных дорогах, на улице…
Верочка начала ходить в пансион и училась прилежно. Все, что могли дать ей Жасминов, Гиацинтов и проч., она усвоила очень быстро. Сверх того, научилась танцевать качучу, а манерами решительно превзошла всех своих товарок. Это
было нечто до такой степени мягкое, плавное, но в то же
время не изъятое и детской непринужденности, что сама Софья Михайловна удивлялась.
Через короткое
время Ольга Васильевна, однако ж, заметила, что матушка-попадья имеет на нее какое-то неудовольствие. Оказалось, что так как женской школы на селе
не было, то матушка, за крохотное вознаграждение, набирала учениц и учила их у себя на дому. Затея «барышни», разумеется, представляла для нее очень опасную конкуренцию.
Притом же почти все
время она просидела одна, потому что, под предлогом незнакомства, ее ангажировали очень редко, тогда как жена судьи
была царицей бала и
не пропускала ни одного танца.
Заметил ли Семигоров зарождавшуюся страсть — она
не отдавала себе в этом отчета. Во всяком случае, он относился к ней сочувственно и дружески тепло. Он крепко сжимал ее руки при свидании и расставании и по
временам даже с нежным участием глядел ей в глаза. Отчего
было не предположить, что и в его сердце запала искра того самого чувства, которое переполняло ее?
Рано утром, на следующий же день, Ольги уже
не было в отцовской усадьбе. Завещание
было вскрыто, и в нем оказалось, что капитал покойного Ладогина
был разделен поровну; а о недвижимом имении
не упоминалось, так как оно
было родовое. Ольга в самое короткое
время покончила с наследством: приняла свою долю завещанного капитала, а от четырнадцатой части в недвижимом имении отказалась. В распоряжении ее оказалось около четырех тысяч годового дохода.
Ученье началось. Набралось до сорока мальчиков, которые наполнили школу шумом и гамом. Некоторые
были уж на возрасте и довольно нахально смотрели в глаза учительнице. Вообще ее испытывали, прерывали во
время объяснений, кричали, подражали зверям. Она старалась делать вид, что
не обращает внимания, но это ей стоило немалых усилий. Под конец у нее до того разболелась голова, что она едва дождалась конца двух часов, в продолжение которых шло ученье.
По вечерам открылись занятия, собиралось до пяти-шести учеников. Ценою непрошеных кульков, напоминавших о подкупе, Анна Петровна совсем лишилась свободного
времени. Ни почитать, ни готовиться к занятиям следующего дня — некогда. К довершению ученики оказались тупы, требовали усиленного труда. Зато доносов на нее
не было, и Дрозд, имевший частые сношения с городом, каждый месяц исправно привозил ей из управы жалованье. Сам староста, по окончании церковной службы, поздравлял ее с праздником и хвалил.
Она никогда
не думала о том, красива она или нет. В действительности, она
не могла назваться красивою, но молодость и свежесть восполняли то, чего
не давали черты лица. Сам волостной писарь заглядывался на нее; но так как он
был женат, то открыто объявлять о своем пламени
не решался и от
времени до
времени присылал стихи, в которых довольно недвусмысленно излагал свои вожделения. Дрозд тоже однажды мимоходом намекнул...
Целое после-обеда после этого она
была как в чаду,
не знала, что с нею делается. И жутко и сладко ей
было в одно и то же
время, но ничего ясного. Хаос переполнял все ее существо; она беспокойно ходила по комнате, перебирала платья, вещи,
не знала, что делать. Наконец, когда уже смерклось, от него пришел посланный и сказал, что Андрей Степаныч просит ее на чашку чая.
Летом она надумала отправиться в город к Людмиле Михайловне, с которою, впрочем,
была незнакома. Ночью прошла она двадцать верст, все
время о чем-то думая и в то же
время не сознавая, зачем, собственно, она идет."Пропала!" — безостановочно звенело у нее в ушах.
Теперь ей уж за сорок, и скоро собираются праздновать ее юбилей. В парадные дни и во
время официальных приемов, когда показывают институт влиятельным лицам, она следует за директрисой, в качестве старшей классной дамы, и всегда очень резонно отвечает на обращаемые к ней вопросы. В будущем она никаких изменений
не предвидит, да и никому из начальствующих
не приходит на мысль, что она может
быть чем-нибудь иным, кроме образцовой классной дамы.