— Итак, я должен оставаться хладнокровным свидетелем
ужасных бедствий, которые грозят нашему отечеству; должен жить спокойно в то время, когда кровь всех русских будет литься не за славу, не за величие, но за существование нашей родины; когда, может быть, отец станет сражаться рядом с своим сыном и дед умирать подле своего внука.
Он был так озадачен, что несколько раз, вдруг, несмотря ни на что окружающее, проникнутый вполне идеей своего недавнего страшного падения, останавливался неподвижно, как столб, посреди тротуара; в это мгновение он умирал, исчезал; потом вдруг срывался как бешеный с места и бежал, бежал без оглядки, как будто спасаясь от чьей-то погони, от какого-то еще более
ужасного бедствия…
Возвратясь домой (Бенни жил в редакции, где все в это время заняты были обстоятельствами
ужасного бедствия), Бенни разделял общее мнение, что вредных толков, распространяющихся в народе о том, что Петербург поджигают студенты, скрывать не следует, а, напротив, должно немедленно и энергически заявить, что такие толки неосновательны и что, для прекращения их, полиция столицы обязана немедленно назвать настоящих поджигателей, буде они ей известны.
Неточные совпадения
Между теми записками и этими строками прошла и совершилась целая жизнь, — две жизни, с
ужасным богатством счастья и
бедствий. Тогда все дышало надеждой, все рвалось вперед, теперь одни воспоминания, один взгляд назад, — взгляд вперед переходит пределы жизни, он обращен на детей. Я иду спиной, как эти дантовские тени, со свернутой головой, которым il veder dinanziera tolto. [не дано было смотреть вперед (ит.).]
Провидение посетило
бедствием Россию;
ужасная болезнь свирепствует. Плачевное сие известие из отечества сильно потрясло наши сердца… [Письмо проколото в нескольких местах при дезинфекции от холеры.]
Он прав, он прав; везде измена зреет — // Что делать мне? Ужели буду ждать, // Чтоб и меня бунтовщики связали // И выдали Отрепьеву? Не лучше ль // Предупредить разрыв потока бурный // И самому… Но изменить присяге! // Но заслужить бесчестье в род и род! // Доверенность младого венценосца // Предательством
ужасным заплатить… // Опальному изгнаннику легко // Обдумывать мятеж и заговор, // Но мне ли, мне ль, любимцу государя… // Но смерть… но власть… но
бедствия народны…
Нельзя не заметить, что здесь всегда виден шутливый взгляд на предмет, тогда как с начала нынешнего века является уже более трагический элемент в самых заглавиях, как, например: «Мщение оскорбленной женщины, или
Ужасный урок для развратителей невинности», М., 1803; «Жертва супружеского тщеславия, или
Бедствия, от чрезмерной любви происходящие», М., 1809, и т. д.
Рим, которого именем целый мир назывался, в едином самодержавии Августа нашел успокоение после всех
ужасных мятежей и
бедствий своих.