Неточные совпадения
Есть множество средств сделать человеческое существование постылым, но едва ли не самое верное из всех — это заставить человека посвятить себя культу самосохранения. Решившись на
такой подвиг, надлежит победить
в себе всякое буйство духа и признать свою жизнь низведенною на степень бесцельного мелькания на все то
время, покуда будет длиться искус животолюбия.
Перед глазами у вас снует взад и вперед пестрая толпа;
в ушах гудит разноязычный говор, и все это сопровождается
таким однообразием форм (вечный праздник со стороны наезжих, и вечная лакейская беготня — со стороны туземцев), что под конец утрачивается даже ясное сознание
времен дня.
И заметьте, что если цена на топливо здесь все-таки достаточно высока, то это только потому, что Германия вообще скупа на те произведения природы, которые возобновляются лишь
в продолжительный период
времени.
Надо сказать правду,
в России
в наше
время очень редко можно встретить довольного человека (конечно, я разумею исключительно культурный класс,
так как некультурным людям нет
времени быть недовольными).
Так нет же, тут-то именно и разыгрались во всей силе свара, ненависть, глумление и всякое бесстыжество, главною мишенью для которых — увы! — послужила именно та самая неоскудевающая рука, которая и дележку-то с тою специальною целью предприняла, чтоб угобзить господ чиновников и, само собой разумеется,
в то же
время положить начало корпорации довольных.
— Непременно, ваши превосходительства, процветет. Вообще я полагаю, что мы переживаем очень интересное
время.
Такое интересное,
такое интересное, что, кажется, никогда и ни
в одной стране
такого не бывало… Ах, ваши превосходительства!
Мальчик
в штанах. Отец мой сказывал, что он от своего дедушки слышал, будто
в его
время здешнее начальство ужасно скверно ругалось. И все тогдашние немцы до того от этого загрубели, что и между собой стали скверными словами ругаться. Но это было уж
так давно, что и старики теперь ничего подобного не запомнят.
Прошу читателя извинить меня, что я
так часто повторяю фразу о вывернутых назад руках. По-видимому, это самая употребительная и самая совершенная из всех форм исследования, допускаемых обитателями российских палестин
в наше просвещенное
время. И я убежден, что всякий добросовестный урядник совершенно серьезно подтвердит, что если б этого метода исследования не существовало, то он был бы
в высшей степени затруднен
в отправлении своих обязанностей.
А
в Берлине каждый магазин
так, кажется, и говорит проходящему, что человек, желающий приобрести фланелевую куртку, тогда только получит искомое, ежели предварительно ознакомится с полным курсом"Истории фланелевых курток с древнейших
времен".
И бегут осчастливленные докторским разрешением"знатные иностранцы"обменивать вещества. Сначала обменивают около курзала, надеясь обмануть
время и принюхиваясь к запаху жженого цикория, который
так и валит из всех кухонь. Но потом, видя, что
время все-таки продолжает идти черепашьим шагом (требуется, по малой мере, час на обмен веществ), уходит
в подгородние ресторанчики, за полчаса или за сорок минут ходьбы от кургауза.
Зато им решительно не только нет
времени об чем-либо думать, но некогда и отдохнуть,
так как все эти лечения нужно проделать
в разных местах города, которые хотя и не весьма удалены друг от друга, но все-таки достаточно, чтоб больной человек почувствовал.
Я сказал выше, что окрестности курорта почти всегда живописны, но число экскурсий вовсе не
так велико, чтоб не быть исчерпанным
в самое короткое
время.
Однако ж старики
в первое
время все-таки тянулись за
так называемой избранной публикой, то есть обедали не
в час и не за табльдотом, а
в шесть и a la carte, [по карточке, порционно] одевались
в коротенькие клетчатые визитки, которые совершенно открывали их убогие оконечности, подсаживались к молодым бонапартистам и жаловались, что доктор не позволяет пить шампанское, выслушивали гривуазные анекдоты и сами пытались рассказать что-то неуклюжее, засматривались на бонапартисток и при этом слюнявили переда своих рубашек и проч.
— И мыслей нынче нет — это его превосходительство верно заметил: нет нынче мыслей-с! — все больше и больше горячился Удав. —
В наше
время настоящиемысли бывали,
такие мысли, которые и обстановку имели, и излагаемы быть могли. А нынче — экспромты пошли-с. Ни обстановки, ни изложения — одна середка. Откуда что взялось? держи! лови!
Коли хотите, этот вечный Тяпкин-Ляпкин, этот козел отпущения,
в лице которого мы стараемся устранить"созревшие
времена", — ведь и это, пожалуй, тоже"новое слово"для западного человека, но опять-таки спрашивается: нужно ли оно ему?
В настоящее
время я понял это и значительно-таки смягчил свою систему.
Граф. Непременно! Только это соображение и утешает меня. Потому что, признаюсь, я порядочно
таки в свое
время напроказил.
Никогда не проводил я
времени так приятно и не выносил
таких для себя поучений, как
в течение сегодняшнего нашего собеседования!
А
так как
в чиновничьем мире разногласий не полагается, то, дабы дать
время арбузу войти
в соглашение с свиным хрящиком, начинают отлынивать и предаваться боковым движениям.
Тем не менее для меня не лишено, важности то обстоятельство, что
в течение почти тридцатипятилетней литературной деятельности я ни разу не сидел
в кутузке. Говорят, будто
в древности
такие случаи бывали, но
в позднейшие
времена было многое, даже, можно сказать, все было, а кутузки не было. Как хотите, а нельзя не быть за это признательным. Но не придется ли познакомиться с кутузкой теперь, когда литературу ожидает покровительство судов? — вот
в чем вопрос.
— Точно
так, ваше сиятельство. И я,
в сущности, только для очистки совести о воспитании упомянул. Где уж нам… и без воспитания сойдет! Но есть, ваше сиятельство, другой фортель. Было
время, когда все распоряжения начинались словом"понеже"…
— Примером-с? ну, что бы, например? Ну, например,
в настоящую минуту вы идете завтракать. Следовательно, вот
так и извольте говорить: понеже наступило
время, когда я имею обыкновение завтракать, завтрак же можно получить только
в ресторане, — того ради поеду
в ресторан (или
в отель) и закажу, что мне понравится.
По крайней мере,
такого мнения держался тот безыменный сброд, который
в то
время носил название русского"общества".
Но
такой ораторской силы
в настоящее
время в палате нет, да ежели бы она и была, то вряд ли бы ей удалось прошибить толстомясых буржуа, которых нагнал
в палату со всех концов Франции пресловутый scrutin d'arrondissements, [принцип выборов по округам] выдвинувший вперед исключительно местный элемент.
Сверх того, по поводу того же Мак-Магона и его свойств,
в летучей французской литературе того
времени шел довольно оживленный спор: как следует понимать простоту 36 (опять-таки под псевдонимом «честной шпаги»), то есть видеть ли
в ней гарантию вроде, например, конституции или, напротив, ожидать от нее всяких угроз?
И
так как
в то
время о ватерклозетах и
в помышлении ни у кого не было, то понятно, что весь этот упитанный капустою люд оставлял свой след понемногу везде.
Знает ли он, что вот этот самый обрывок сосиски, который как-то совсем неожиданно вынырнул из-под груды загадочных мясных фигурок, был вчера ночью обгрызен
в Maison d'Or [«Золотом доме» (ночной ресторан)] генерал-майором Отчаянным
в сообществе с la fille Kaoulla? знает ли он, что
в это самое
время Юханцев, по сочувствию, стонал
в Красноярске, а члены взаимного поземельного кредита восклицали: «
Так вот она та пропасть, которая поглотила наши денежки!» Знает ли он, что вот этой самой рыбьей костью (на ней осталось чуть-чуть мясца) русский концессионер Губошлепов ковырял у себя
в зубах, тщетно ожидая
в кафе Риш ту же самую Кауллу и мысленно ропща: сколько тыщ уж эта шельма из меня вымотала, а все только одни разговоры разговаривает!
Всякий буржуа — вольнодумец по преданию, но
в то же
время он трус и, как я уже заметил выше, любит перекрестить себе пупок —
так, чтоб никто этого не заметил.
Однако ж и он не сразу удовлетворил буржуа (казался слишком трудным),
так что романы его долгое
время пользовались гораздо большею известностью за границей (особенно
в России), нежели во Франции."Ассомуар"[«Западня»] был первым произведением, обратившим на Зола серьезное внимание его соотечественников, да и то едва ли не потому, что
в нем на первом плане фигурируют представители тех «новых общественных наслоений»59, о близком нашествии которых, почти
в то же самое
время, несколько рискованно возвещал сфинкс Гамбетта (Наполеон III любил, чтоб его называли сфинксом; Гамбетта — тоже)
в одной из своих речей.
Такие разоблачения могут измучить, и хотя я не говорю, чтоб на всех одинаково лежала печать подобных нравственных страданий, но думаю, что
в скрытом виде даже
в отъявленном шалопае от
времени до
времени шевелится смутное ощущение неклейности и бесцельности жизни.
— Вот-вот-вот. Был я, как вам известно, старшим учителем латинского языка
в гимназии — и вдруг это наболело во мне… Всё страсти да страсти видишь… Один пропал, другой исчез… Начитался, знаете, Тацита, да и задал детям, для перевода с русского на латинский, период:"
Время, нами переживаемое, столь бесполезно-жестоко, что потомки с трудом поверят существованию
такой человеческой расы, которая могла оное переносить!"7
— Да-с,
так вот сидим мы однажды с деточками
в классе и переводим:"
время, нами переживаемое"… И вдруг — инспектор-с. Посидел, послушал. А я вот этой случайности-то и не предвидел-с. Только прихожу после урока домой, сел обедать — смотрю: пакет! Пожалуйте! Являюсь."Вы
в Пинеге бывали?" — Не бывал-с. — "
Так вот познакомьтесь". Я было туда-сюда: за что? — "
Так вы не знаете? Это мне нравится! Он… не знает! Стыдитесь, сударь! не увеличивайте вашей вины нераскаянностью!"
Однако, с божьею помощью,
в короткое
время так наметался, что все равно, что читал, что нет.
После обеда иногда мы отправлялись
в театр или
в кафе-шантан, но
так как Старосмысловы и тут стесняли нас, то чаще всего мы возвращались домой, собирались у Блохиных и начинали играть песни. Захар Иваныч затягивал:"Солнце на закате", Зоя Филипьевна подхватывала:"
Время на утрате", а хор подавал:"Пошли девки за забор"…
В Париже,
в виду Мадлены 13,
в теплую сентябрьскую ночь, при отворенных окнах, — это производило удивительный эффект!
Блохин выговорил эти слова медленно и даже почти строго. Каким образом зародилась
в нем эта фраза — это я объяснить не умею, но думаю, что сначала она явилась
так,а потом вдруг во
время самого процесса произнесения, созрел проекте попробую-ка я Старосмыслову предику сказать! А может быть, и целый проект примирения Старосмыслова с Пафнутьевым вдруг
в голове созрел. Как бы то ни было, но Федор Сергеич при этом напоминании слегка дрогнул.
В последнее
время с Старосмысловым происходило нечто очень странное: он осунулся, похудел и до
такой степени выцвел, как будто каждый день принимал слабительное.
Так что если, с одной стороны, мы не имеем права не принимать
в соображение смягчающих обстоятельств, то, с другой стороны, обязываемся не упускать из вида и того, что провидение, усеивая наш жизненный путь спасительными искушениями,
в то же
время приходит к нам на выручку с двумя прекраснейшими своими дарами.
В среде, где нет ни подлинного дела, ни подлинной уверенности
в завтрашнем дне, пустяки играют громадную роль. 1 Это единственный ресурс, к которому прибегает человек, чтоб не задохнуться окончательно, и
в то же
время это легчайшая форма жизни,
так как все проявления ее заключаются
в непрерывном маятном движении от одного предмета к другому, без плана, без очереди, по мере того как они сами собой выплывают из бездны случайностей!
Хуже всего то, что, наслушавшись этих приглашений, а еще больше насмотревшись на их осуществление, и сам мало-помалу привыкаешь к ним. Сначала скажешь себе: а что,
в самом деле, ведь нельзя же
в благоустроенном обществе без сердцеведцев! Ведь это
в своем роде необходимость… печальная, но все-таки необходимость! А потом, помаленьку да полегоньку, и свое собственное сердце начнешь с
таким расчетом располагать, чтоб оно во всякое
время представляло открытую книгу: смотри и читай!
Приливы предупредительно-пресекательного энтузиазма, во
время которых сердце человеческое,
так сказать, само собой летит навстречу околоточному, до
такой степени вошли
в наши нравы, что сделались одною из самых обыкновенных обрядностей нашего существования.
— У нас
таких животных совсем не бывает, — сказала она, — но русские, действительно, довольно часто жалуются, что их посещают видения
в этом роде… И знаете ли, что я заметила? — что это случается с ними преимущественно тогда, когда друзья,
в кругу которых они проводили
время, покидают их, и вследствие этого они временно остаются предоставленными самим себе.
Целых четыре дня я кружился по Парижу с Капоттом, и все это
время он без умолку говорил. Часто он повторялся, еще чаще противоречил сам себе, но
так как мне,
в сущности, было все равно, что ни слушать, лишь бы упразднить представление"свиньи", то я не только не возражал, но даже механическим поматыванием головы как бы приглашал его продолжать. Многого, вероятно, я и совсем не слыхал, довольствуясь тем, что
в ушах моих не переставаючи раздавался шум.
В такое короткое
время — и
такой прогресс! — какой организм это выдержит!
В первое
время я подумал, что это одна из тех жестоких мистификаций, которым
так охотно предаются русские «бояре» относительно беззащитных иностранцев, но когда я понял… о!!!
Ответ.Трудно. Но буде представится случай пустить
в ход обман, коварство и насилие, а
в особенности
в ночное
время, то могут воссиять.
В настоящее
время эти претенденты главным образом опираются на кокоток, которые и доныне не могут забыть, как весело им жилось при Монтихином управлении. Однако ж республика, по-видимому, уже предусмотрела этот случай и
в видах умиротворения кокоток установила
такое декольте, перед которым цепенела даже смелая «наполеоновская идея».
Именно только
так и можно жить
в наше смутное
время!
Но, сверх того, большинство из нас ещё помнит золотые
времена, когда по всей Руси, из края
в край, раздавалось: эй, Иван, платок носовой! Эй, Прохор, трубку! — и хотя,
в течение последних двадцати лет, можно бы, кажется, уж сродниться с мыслью, что сапоги приходится надевать самолично, а все-таки эта перспектива приводит нас
в смущение и порождает
в наших сердцах ропот. Единственный ропот, который, не будучи предусмотрен
в регламентах, пользуется привилегией: роптать дозволяется.
Нас ехало
в купе всего четыре человека, по одному
в каждом углу. Может быть, это были всё соотечественники, но знакомиться нам не приходилось, потому что наступала ночь, а утром
в Кёльне предстояло опять менять вагоны. Часа с полтора шла обычная дорожная возня, причем мой vis-Ю-vis [сидевший напротив спутник] не утерпел-таки сказать: «а у нас-то что делается — чудеса!» — фразу, как будто сделавшуюся форменным приветствием при встрече русских
в последнее
время. И затем все окунулось
в безмолвие.
Но даже
в самые трудные
времена злобная ограниченность, пошлость и приниженность стремлений не выступали
так нагло вперед, не выказывали
так явно своей властности.