Во втором случае, ежели вы, например, имеете в банке вклад,
то забудьте о своих человеческих немощах и думайте об одном: что вам предназначено судьбою ходить. Кажется, и расписка у вас есть, и все в порядке, что следует, там обозначено, но, клянусь, раньше двух-трех дней процентов не получите! И объявления писать вам придется, и расписываться, и с сторожем разговаривать, и любоваться, как чиновник спичку зажечь не может, как он папироску закуривает, и наконец стоять, стоять и стоять!
Неточные совпадения
—
То есть так я вам благодарен! так благодарен! — заверял я, в свою очередь, весь пунцовый от стыда, — кажется, умирать стану, а услуги вашей не
забуду!
Но ежели нельзя
забыть об этих прожектах,
то, во всяком случае, надобно их сжечь!
Я прочитал до конца, но что после этого было — не помню. Знаю, что сначала я ехал на тройке, потом сидел где-то на вышке (кажется, в трактире, в Третьем Парголове), и угощал проезжих маймистов водкой. Сколько времени продолжалась эта история: день, месяц или год, — ничего неизвестно. Известно только
то, что
забыть я все-таки не мог.
Следовательно, ежели современные российские пенкосниматели и заимствовали у Никодима внешние приемы"оживления столбцов",
то они совершенно
забыли о
той объективности, которая скрывалась за этими приемами.
— Не следует
забывать, господа, — вставляет свое слово вдруг появившийся Менандр, — что в нас воплощается либеральное начало в России! Следовательно, нам прежде всего надо поберечь самих себя, а потом позаботиться и о
том, чтоб у нашего бедного, едва встающего на ноги общества не отняли и
того, что у него уже есть!
— И будут совершенно правы, потому что люди легкомысленные, не умеющие терпеть, ничего другого и не заслуживают. А между
тем это будет потеря очень большая, потому что если соединить в один фокус все
то, что мы имеем,
то окажется, что нам дано очень и очень многое! Вот о чем не следует
забывать, господа!
Прежде всего положение пенкоснимателей относительно так называемых"карательных мер"самое благонадежное, и ежели они за всем
тем жалуются, что им дано мало свободы,
то это происходит отчасти вследствие дурной привычки клянчить, а отчасти вследствие
того, что они все-таки
забывают, что при большей свободе они совсем не могли бы существовать.
Увы! Я должен был согласиться, что план Прокопа все-таки был самый подходящий. О чем толковать, когда никаких своих дел нет? А если не о чем толковать,
то, значит, и дома сидеть незачем. Надо бежать к Палкину, или на Минерашки, или в Шато-де-Флер, одним словом, куда глаза глядят и где есть возможность
забыть, что есть где-то какие-то дела, которых у меня нет. Прибежишь — никак не можешь разделаться с вопросом: зачем прибежал? Убежишь — опять-таки не разделаешься с вопросом: зачем убежал? И все-то так.
— Ну-с, господа! — сказал лжепрезус, — мы исполнили свой долг, вы свой. Но мы не
забываем, что вы такие же люди, как и мы. Скажу более: вы наши гости, и мы обязаны позаботиться, чтоб вам было не совсем скучно. Теперь, за куском сочного ростбифа и за стаканом доброго вина, мы можем вполне беззаботно предаться беседе о
тех самых проектах, за которые вы находитесь под судом. Человек! ужинать! и вдоволь шампанского!
Я упивался моей новой деятельностью, и до
того всецело предался ей, что даже
забыл и о своем заключении, и о
том, что вот уж десятый день, а никто меня никуда не требует и никакой резолюции по моему делу не объявляет.
Еще минута — и в гостиной совершенно неожиданно появился
тот самый молодой адвокат, с которым я уже познакомил читателя в одной из предыдущих глав моего"Дневника"(я
забыл тогда сказать, что фамилия его была Хлестаков, что он был сын
того самого Ивана Александровича Хлестакова, с которым я еще в детстве познакомился у Гоголя, и в честь своего дедушки был назван Александром).
Мы суживаем и расширяем их по своему усмотрению, мы отдаем их в жертву всевозможным жизненным компромиссам,
забыв совершенно, что самое свойство естественных чувств таково, что они не подчиняются ни человеческому произволу, ни
тем менее каким-то компромиссам.
Припомнились мне также некоторые подробности из деятельности"православного жида": как он за сутки до судоговорения залез в секретное место, предназначенное исключительно для присяжных заседателей (кажется, это было в Ахалцихе Кутаисском), как сначала пришел туда один заседатель и через минуту вышел вон, изумленный, утешенный и убежденный,
забыв даже, зачем отлучался из комнаты заседателей; как он вошел обратно в эту комнату и мигнул; как, вслед за
тем, все прочие заседатели по очереди направлялись, под конвоем, в секретную, и все выходили оттуда изумленные, утешенные и убежденные…
Большинство выражало этот либерализм
тем, что стыдилось и каялось, меньшинство —
тем, что прощало и
забывало прошлое (оставляя, впрочем, за собой право, — по временам поддразнивать покаявшихся).
Но, сверх
того, не следует
забывать, что и для
того, чтобы разорять, надо все-таки еще случай иметь, надо быть поставленными в такие условия, при которых подлинно разорять можно. Но разве большинство Дракиных находится в таких11 условиях? — Нет, громадная масса их может относиться к разорению лишь платонически. Она может только облизываться, поощрять, кричать: браво! — но ничего более…
Думаю: как это я до сих пор не догадался! а про
то и
забыл, что для этой операции нужно законы тоже знать, а зачем мне их было знать, коли мне незачем?
«Не спится, няня: здесь так душно! // Открой окно да сядь ко мне». — // «Что, Таня, что с тобой?» — «Мне скучно, // Поговорим о старине». — // «О чем же, Таня? Я, бывало, // Хранила в памяти не мало // Старинных былей, небылиц // Про злых духов и про девиц; // А нынче всё мне тёмно, Таня: // Что знала,
то забыла. Да, // Пришла худая череда! // Зашибло…» — «Расскажи мне, няня, // Про ваши старые года: // Была ты влюблена тогда?» —
Фамилию его называли тоже различно: одни говорили, что он Иванов, другие звали Васильевым или Андреевым, третьи думали, что он Алексеев. Постороннему, который увидит его в первый раз, скажут имя его —
тот забудет сейчас, и лицо забудет; что он скажет — не заметит. Присутствие его ничего не придаст обществу, так же как отсутствие ничего не отнимет от него. Остроумия, оригинальности и других особенностей, как особых примет на теле, в его уме нет.
— Вы уверяете, что слышали, а между тем вы ничего не слышали. Правда, в одном и вы справедливы: если я сказал, что это дело «очень простое»,
то забыл прибавить, что и самое трудное. Все религии и все нравственности в мире сводятся на одно: «Надо любить добродетель и убегать пороков». Чего бы, кажется, проще? Ну-тка, сделайте-ка что-нибудь добродетельное и убегите хоть одного из ваших пороков, попробуйте-ка, — а? Так и тут.
Неточные совпадения
Какою рыбой сглонуты // Ключи
те заповедные, // В каких морях
та рыбина // Гуляет — Бог
забыл!..»
[Ныне доказано, что тела всех вообще начальников подчиняются
тем же физиологическим законам, как и всякое другое человеческое тело, но не следует
забывать, что в 1762 году наука была в младенчестве.
К счастию, однако ж, на этот раз опасения оказались неосновательными. Через неделю прибыл из губернии новый градоначальник и превосходством принятых им административных мер заставил
забыть всех старых градоначальников, а в
том числе и Фердыщенку. Это был Василиск Семенович Бородавкин, с которого, собственно, и начинается золотой век Глупова. Страхи рассеялись, урожаи пошли за урожаями, комет не появлялось, а денег развелось такое множество, что даже куры не клевали их… Потому что это были ассигнации.
Сначала он распоряжался довольно деятельно и даже пустил в дерущихся порядочную струю воды; но когда увидел Домашку, действовавшую в одной рубахе впереди всех с вилами в руках,
то"злопыхательное"сердце его до такой степени воспламенилось, что он мгновенно
забыл и о силе данной им присяги, и о цели своего прибытия.
Был у нее, по слухам, и муж, но так как она дома ночевала редко, а все по клевушка́м да по овинам, да и детей у нее не было,
то в скором времени об этом муже совсем
забыли, словно так и явилась она на свет божий прямо бабой мирскою да бабой нероди́хою.