Неточные совпадения
Была вдова Поползновейкина, да и
та спятила: «Ишь, говорит, какие у тебя ручищи-то! так, пожалуй, усахаришь, что в могилу ляжешь!» Уж я каких ей резонов не
представлял: «Это, говорю, сударыня, крепость супружескую обозначает!» — так куда тебе!
— И между
тем,
представьте, как он страдает! Вы знаете Катерину Дмитриевну? — бедненький!
mais vous concevez, mon cher, делай же он это так, чтоб читателю приятно было; ну,
представь взяточника, и изобрази там… да в конце-то, в конце-то приготовь ему возмездие, чтобы знал читатель, как это не хорошо быть взяточником… а
то так на распутии и бросит — ведь этак и понять, пожалуй, нельзя, потому что, если возмездия нет, стало быть, и факта самого нет, и все это одна клевета…
Зато Аксинья Ивановна (о! сколь много негодовал на себя Иван Онуфрич за
то, что произвел это дитя еще в
те дни, когда находился в «подлом» состоянии, иначе нарек ли бы он ее столь неблагозвучным именем!)
представляет из себя тип тонной и образованной девицы.
Но и постоялый двор, и самая дорога, на которой он стоит, как-то особенно любезны моему сердцу, несмотря на
то что, в сущности, дорога эта не
представляет никаких привлекательных качеств, за которые следовало бы ее любить…
И если над всем этим
представить себе неблагоуханные туманы, которые, особливо по вечерам, поднимаются от окрестных болот,
то картина будет полная и, как видится, непривлекательная.
На
той неделе и
то Вера Панкратьевна, старуха-то, говорит: «Ты у меня смотри, Александра Александрыч, на попятный не вздумай; я, говорит, такой счет в правленье
представлю, что угоришь!» Вот оно и выходит, что теперича все одно: женись — от начальства на тебя злоба, из службы, пожалуй, выгонят; не женись — в долгу неоплатном будешь, кажный обед из тебя тремя обедами выйдет, да чего и во сне-то не видал, пожалуй, в счет понапишут.
Отчего же, несмотря на убедительность этих доводов, все-таки ощущается какая-то неловкость в
то самое время, когда они представляются уму с такою ясностью? Несомненно, что эти люди правы, говорите вы себе, но
тем не менее действительность
представляет такое разнообразное сплетение гнусности и безобразия, что чувствуется невольная тяжесть в вашем сердце… Кто ж виноват в этом? Где причина этому явлению?
Но Крутогорск не
представляет никакого поприща для моей филантропической деятельности, и я тщетно ищу в нем Fleur-de-Marie, потому что проходящие мимо меня мещанки видом своим более напоминают
тех полногрудых нимф, о которых говорит Гоголь, описывая общую залу провинцияльной гостиницы [51].
Слова нет, надо между ними вводить какие-нибудь новости, чтоб они видели, что тут есть заботы, попечения, и все это, знаете, неусыпно, — но какие новости? Вот я, например,
представил проект освещения изб дешевыми лампами. Это и само по себе полезно, и вместе с
тем удовлетворяет высшим соображениям, потому что l’armée, mon cher, demande des soldats bien portants, [армия, дорогой мой, требует здоровых солдат (франц.).] а они там этой лучиной да дымом бог знает как глаза свои портят.
Скажу даже, что в
то время, когда я произвожу травлю, господин NN, который, в сущности,
представляет для меня лицо совершенно постороннее, немедленно делается личным моим врагом, врагом
тем более для меня ненавистным, чем более он употребляет средств, чтобы оборониться от меня.
И я принял это дело в
том виде, как мне
представляли его факты.
— Я полагаю, что это от
того происходит, что ты
представляешь себе жизнь слишком в розовом цвете, что ты ждешь от нее непременно чего-то хорошего, а между
тем в жизни требуется труд, и она дает не
то, чего от нее требуют капризные дети, а только
то, что берут у нее с боя люди мужественные и упорные.
— Больше, нежели вы предполагаете… Однако ж в сторону это. Второе мое занятие — это лень. Вы не можете себе вообразить, вы, человек деятельный, вы, наш Немврод, сколько страшной, разнообразной деятельности
представляет лень. Вам кажется вот, что я, в халате, хожу бесполезно по комнате, иногда насвистываю итальянскую арию, иногда поплевываю, и что все это, взятое в совокупности, составляет
то состояние души, которое вы, профаны, называете праздностью.
— Сумасшедшие, хотите вы сказать?.. договаривайте, не краснейте! Но кто же вам сказал, что я не хотел бы не
то чтоб с ума сойти — это неприятно, — а быть сумасшедшим? По моему искреннему убеждению, смерть и сумасшествие две самые завидные вещи на свете, и когда-нибудь я попотчую себя этим лакомством. Смерть я не могу себе
представить иначе, как в виде состояния сладкой мечтательности, состояния грез и несокрушимого довольства самим собой, продолжающегося целую вечность… Я понимаю иногда Вертера.
— Да ты, братец, скажи человеку, чтоб завертел хорошенько! — прибавил от себя Горехвастов, — а
то они его так теплое и подают — vous n'avez pas l’idée comme ils sont brutes, ces gens-là! [вы не можете себе
представить, как они тупы, эти люди! (франц.)]
Один арестант выступил робко вперед с засаленною бумажкой в руках.
То был маленький, жалконький мужичонка, вроде
того, которого я имел уже случай
представить читателю в первом острожном рассказе.
Физиономия его не
представляла ничего особенно замечательного; это была одна из
тех тусклых, преждевременно пораженных геморроем физиономий, какие довольно часто встречаются в чиновническом мире.
Так куда! затопал ногами и слышать никаких резонов не хочет! И точно,
представили. Расписал он это самым наижалостнейшим образом: и про женитьбу-то упомянул, и про стыд девический, и про лета молодые, неопытные — все тут было; только в настоящую точку, в
ту самую, в которую спервоначала бить следовало, попасть забыл: не упомянул, что приговор на предмет двенадцатилетней, а не осьмнадцатилетней девки написан. Ну, и вышло точно так, как секретарь сказывал.