Неточные совпадения
Заранее скажу мое полное мнение: был он просто ранний человеколюбец, и если ударился на монастырскую дорогу,
то потому только, что в
то время она одна поразила его и
представила ему, так сказать, идеал исхода рвавшейся из мрака мирской злобы к свету любви души его.
Физиономия его
представляла к
тому времени что-то резко свидетельствовавшее о характеристике и сущности всей прожитой им жизни.
Просто повторю, что сказал уже выше: вступил он на эту дорогу потому только, что в
то время она одна поразила его и
представила ему разом весь идеал исхода рвавшейся из мрака к свету души его.
И вот —
представьте, я с содроганием это уже решила: если есть что-нибудь, что могло бы расхолодить мою «деятельную» любовь к человечеству тотчас же,
то это единственно неблагодарность.
— Это он отца, отца! Что же с прочими? Господа,
представьте себе: есть здесь бедный, но почтенный человек, отставной капитан, был в несчастье, отставлен от службы, но не гласно, не по суду, сохранив всю свою честь, многочисленным семейством обременен. А три недели
тому наш Дмитрий Федорович в трактире схватил его за бороду, вытащил за эту самую бороду на улицу и на улице всенародно избил, и все за
то, что
тот состоит негласным поверенным по одному моему делишку.
Красота Катерины Ивановны еще и прежде поразила Алешу, когда брат Дмитрий, недели три
тому назад, привозил его к ней в первый раз
представить и познакомить, по собственному чрезвычайному желанию Катерины Ивановны.
Алексей Федорович, я сбиваюсь,
представьте: там теперь сидит ваш брат,
то есть не
тот, не ужасный вчерашний, а другой, Иван Федорович, сидит и с ней говорит: разговор у них торжественный…
— Вот что, Алеша, быть русским человеком иногда вовсе не умно, но все-таки глупее
того, чем теперь занимаются русские мальчики, и
представить нельзя себе. Но я одного русского мальчика, Алешку, ужасно люблю.
Скажи мне сам прямо, я зову тебя — отвечай:
представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот
того самого ребеночка, бившего себя кулачонком в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!
Ибо хотя все собравшиеся к нему в
тот последний вечер и понимали вполне, что смерть его близка, но все же нельзя было
представить, что наступит она столь внезапно; напротив, друзья его, как уже и заметил я выше, видя его в
ту ночь столь, казалось бы, бодрым и словоохотливым, убеждены были даже, что в здоровье его произошло заметное улучшение, хотя бы и на малое лишь время.
Сам отвергнет… не послужит проклятому новшеству… не станет ихним дурачествам подражать, — тотчас же подхватили другие голоса, и до чего бы это дошло, трудно и
представить себе, но как раз ударил в
ту минуту колокол, призывая к службе.
Этот-де самый Корнеплодов, опросив подробно и рассмотрев документы, какие Митя мог
представить ему (о документах Митя выразился неясно и особенно спеша в этом месте), отнесся, что насчет деревни Чермашни, которая должна бы, дескать, была принадлежать ему, Мите, по матери, действительно можно бы было начать иск и
тем старика-безобразника огорошить… «потому что не все же двери заперты, а юстиция уж знает, куда пролезть».
Одним словом, можно бы было надеяться даже-де тысяч на шесть додачи от Федора Павловича, на семь даже, так как Чермашня все же стоит не менее двадцати пяти тысяч,
то есть наверно двадцати восьми, «тридцати, тридцати, Кузьма Кузьмич, а я,
представьте себе, и семнадцати от этого жестокого человека не выбрал!..» Так вот я, дескать, Митя, тогда это дело бросил, ибо не умею с юстицией, а приехав сюда, поставлен был в столбняк встречным иском (здесь Митя опять запутался и опять круто перескочил): так вот, дескать, не пожелаете ли вы, благороднейший Кузьма Кузьмич, взять все права мои на этого изверга, а сами мне дайте три только тысячи…
Не
то с настоящим ревнивцем: трудно
представить себе, с чем может ужиться и примириться и что может простить иной ревнивец!
— Сударыня, — прервал Митя, — я
представляю себе только
то, что я в отчаяннейшем положении и что если вы мне не поможете,
то все провалится, и я провалюсь первый. Простите за тривиальность выражения, но я в жару, я в горячке…
Я одарена этим свойством, все, что я себе ни
представлю,
то и случится.
Но наше дело состоит опять-таки в
том, чтобы вам в подобном теперешнему случае
представить на вид и разъяснить всю
ту степень вреда, который вы сами же себе производите, отказываясь дать
то или другое показание.
Когда подписан был протокол, Николай Парфенович торжественно обратился к обвиняемому и прочел ему «Постановление», гласившее, что такого-то года и такого-то дня, там-то, судебный следователь такого-то окружного суда, допросив такого-то (
то есть Митю) в качестве обвиняемого в том-то и в том-то (все вины были тщательно прописаны) и принимая во внимание, что обвиняемый, не признавая себя виновным во взводимых на него преступлениях, ничего в оправдание свое не
представил, а между
тем свидетели (такие-то) и обстоятельства (такие-то) его вполне уличают, руководствуясь такими-то и такими-то статьями «Уложения о наказаниях» и т. д., постановил: для пресечения такому-то (Мите) способов уклониться от следствия и суда, заключить его в такой-то тюремный замок, о чем обвиняемому объявить, а копию сего постановления товарищу прокурора сообщить и т. д., и т. д.
— А вы рассуждайте так, — улыбнулся Алеша, — в театр, например, ездят же взрослые, а в театре тоже
представляют приключения всяких героев, иногда тоже с разбойниками и с войной — так разве это не
то же самое, в своем, разумеется, роде?
Ниночка, безногая, тихая и кроткая сестра Илюшечки, тоже не любила, когда отец коверкался (что же до Варвары Николаевны,
то она давно уже отправилась в Петербург слушать курсы), зато полоумная маменька очень забавлялась и от всего сердца смеялась, когда ее супруг начнет, бывало, что-нибудь
представлять или выделывать какие-нибудь смешные жесты.
Вот вдруг я сижу одна,
то есть нет, я тогда уж лежала, вдруг я лежу одна, Михаил Иванович и приходит и,
представьте, приносит свои стишки, самые коротенькие, на мою больную ногу,
то есть описал в стихах мою больную ногу.
Духи не замерзают, но уж когда воплотился,
то… словом, светренничал, и пустился, а ведь в пространствах-то этих, в эфире-то, в воде-то этой, яже бе над твердию, — ведь это такой мороз…
то есть какое мороз — это уж и морозом назвать нельзя, можешь
представить: сто пятьдесят градусов ниже нуля!
На вопрос же прокурора о
том, какие у него основания утверждать, что Федор Павлович обидел в расчете сына, Григорий Васильевич, к удивлению всех, основательных данных совсем никаких не
представил, но все-таки стоял на
том, что расчет с сыном был «неправильный» и что это точно ему «несколько тысяч следовало доплатить».
Замечу кстати, что этот вопрос — действительно ли Федор Павлович недоплатил чего Мите? — прокурор с особенною настойчивостью предлагал потом и всем
тем свидетелям, которым мог его предложить, не исключая ни Алеши, ни Ивана Федоровича, но ни от кого из свидетелей не получил никакого точного сведения; все утверждали факт, и никто не мог
представить хоть сколько-нибудь ясного доказательства.
Но когда опрос перешел к защитнику,
тот, почти и не пробуя опровергать показание, вдруг завел речь о
том, что ямщик Тимофей и другой мужик Аким подняли в Мокром, в этот первый кутеж, еще за месяц до ареста, сто рублей в сенях на полу, оброненные Митей в хмельном виде, и
представили их Трифону Борисовичу, а
тот дал им за это по рублю.
Затем,
представив свои соображения, которые я здесь опускаю, он прибавил, что ненормальность эта усматривается, главное, не только из прежних многих поступков подсудимого, но и теперь, в сию даже минуту, и когда его попросили объяснить, в чем же усматривается теперь, в сию-то минуту,
то старик доктор со всею прямотой своего простодушия указал на
то, что подсудимый, войдя в залу, «имел необыкновенный и чудный по обстоятельствам вид, шагал вперед как солдат и держал глаза впереди себя, упираясь, тогда как вернее было ему смотреть налево, где в публике сидят дамы, ибо он был большой любитель прекрасного пола и должен был очень много думать о
том, что теперь о нем скажут дамы», — заключил старичок своим своеобразным языком.
А о
том, что какой-нибудь предмет в этом роде может послужить оружием, — это мы уже целый месяц
представляли себе.
И между
тем обвинение на Смердякова ходило и держалось, и держится — можно этому поверить, можно это
представить?»
Видите ли, господа присяжные заседатели, в доме Федора Павловича в ночь преступления было и перебывало пять человек: во-первых, сам Федор Павлович, но ведь не он же убил себя, это ясно; во-вторых, слуга его Григорий, но ведь
того самого чуть не убили, в-третьих, жена Григория, служанка Марфа Игнатьевна, но
представить ее убийцей своего барина просто стыдно.
Мне самому стыдно делать такие предположения, а между
тем,
представьте себе это, именно ведь подсудимый это самое и утверждает: после меня, дескать, когда я уже вышел из дому, повалив Григория и наделав тревоги, он встал, пошел, убил и ограбил.
Мало
того: правосудие и земная казнь даже облегчают казнь природы, даже необходимы душе преступника в эти моменты как спасение ее от отчаяния, ибо я и
представить себе не могу
того ужаса и
тех нравственных страданий Карамазова, когда он узнал, что она его любит, что для него отвергает своего „прежнего“ и „бесспорного“, что его, его, „Митю“, зовет с собою в обновленную жизнь, обещает ему счастье, и это когда же?
Я
представляю себе, что с ним было нечто похожее на
то, когда преступника везут на смертную казнь, на виселицу: еще надо проехать длинную-длинную улицу, да еще шагом, мимо тысяч народа, затем будет поворот в другую улицу и в конце только этой другой улицы страшная площадь!
Если б даже искать на пари: что можно сказать и
представить неправдоподобнее, —
то и тогда нельзя бы было выдумать хуже этого.
И
представьте себе, именно это самое соображение, эту догадку о
том, как бы мог поступить Карамазов с пакетом, я уже слышал ровно за два дня до
того от самого Смердякова, мало
того, он даже
тем поразил меня: мне именно показалось, что он фальшиво наивничает, забегает вперед, навязывает эту мысль мне, чтоб я сам вывел это самое соображение, и мне его как будто подсказывает.
Чем, чем неправдоподобно все
то, что я вам сейчас
представил и изобразил?