Неточные совпадения
«…Нет, нынче не то, что было в прежнее время; в прежнее время народ как-то проще, любовнее был. Служил я, теперича, в земском суде заседателем, триста рублей бумажками получал, семейством угнетен был, а не хуже людей жил. Прежде знали, что чиновнику тоже пить-есть надо,
ну, и место давали так, чтоб прокормиться было чем… А отчего? оттого, что простота во всем была, начальственное снисхождение было —
вот что!
Вот как видят, что время уходит — полевая-то работа не ждет, —
ну, и начнут засылать сотского: „Нельзя ли, дескать, явить милость, спросить, в чем следует?“ Тут и смекаешь: коли ребята сговорчивые, отчего ж им удовольствие не сделать, а коли больно много артачиться станут,
ну и еще погодят денек-другой.
Убиица-то он один, да знакомых да сватовей у него чуть не целый уезд; ты
вот и поди перебирать всех этих знакомых, да и преступника-то подмасли, чтоб он побольше народу оговаривал: был, мол, в таком-то часу у такого-то крестьянина? не пошел ли от него к такому-то? а часы выбирай те, которые нужно…
ну, и привлекай, и привлекай.
Жил у нас в уезде купчина, миллионщик, фабрику имел кумачную, большие дела вел.
Ну, хоть что хочешь, нет нам от него прибыли, да и только! так держит ухо востро, что на-поди. Разве только иногда чайком попотчует да бутылочку холодненького разопьет с нами —
вот и вся корысть. Думали мы, думали, как бы нам этого подлеца купчишку на дело натравить — не идет, да и все тут, даже зло взяло. А купец видит это, смеяться не смеется, а так, равнодушествует, будто не замечает.
Что же бы вы думали? Едем мы однажды с Иваном Петровичем на следствие: мертвое тело нашли неподалеку от фабрики. Едем мы это мимо фабрики и разговариваем меж себя, что
вот подлец, дескать, ни на какую штуку не лезет. Смотрю я, однако, мой Иван Петрович задумался, и как я в него веру большую имел, так и думаю: выдумает он что-нибудь, право выдумает.
Ну, и выдумал. На другой день, сидим мы это утром и опохмеляемся.
Дело было зимнее; мертвое-то тело надо было оттаять;
вот и повезли мы его в что ни на есть большую деревню,
ну, и начали, как водится, по домам возить да отсталого собирать.
Молчит Фейер, только усами, как таракан, шевелит, словно обнюхивает, чем пахнет.
Вот и приходит как-то купчик в гостиный двор в лавку, а в зубах у него цигарка. Вошел он в лавку, а городничий в другую рядом: следил уж он за ним шибко,
ну, и свидетели на всякий случай тут же. Перебирает молодец товары, и всё швыряет, всё не по нем, скверно да непотребно, да и все тут; и рисунок не тот, и доброта скверная, да уж и что это за город такой, что, чай, и ситцу порядочного найтить нельзя.
—
Ну, то-то же! Впрочем, ты у меня молодец! Ты знаешь, что
вот я завтра от вас выеду, и мне все эта голова показываться будет… так ты меня успокой!
— Мне зачем смущать! я не смущаю! Я
вот только знаю, что Кшеца эта шестьсот шестьдесят шесть означает…
ну, и продаст он вас…
— Ну-с, так
вот здесь все мои капиталы!.. То есть, кроме тех, которые хранятся
вот в этом ломбарде!
— Но, однако ж, воротясь, задал-таки я Сашке трезвону: уповательно полагать должно, помнит и теперь… Впрочем, и то сказать, я с малолетства такой уж прожектер был. Голова, батюшка, горячая; с головой сладить не могу! Это
вот как в критиках пишут, сердце с рассудком в разладе —
ну, как засядет оно туда, никакими силами оттуда и не вытащишь: на стену лезть готов!
— Теперь?
ну, теперь-то мы свои делишки поправим! В Крутогорск, батюшка, едем, в Крутогорск! в страну, с позволения сказать, антропофагов, страну дикую, лесную! Нога, сударь, человеческая там никогда не бывала, дикие звери по улицам ходят! Вот-с мы с вами в какую сторонушку запропастились!
— И
вот все-то я так маюсь по белу свету. Куда ни сунусь, везде какая-нибудь пакость…
Ну, да, слава боту, теперь, кажется, дело на лад пойдет, теперь я покоен… Да вы-то сами уж не из Крутогорска ли?
— Так-с, без этого нельзя-с.
Вот и я тоже туда еду; бородушек этих, знаете, всех к рукам приберем! Руки у меня, как изволите видеть, цепкие, а и в писании сказано: овцы без пастыря — толку не будет. А я вам истинно доложу, что тем эти бороды мне любезны, что с ними можно просто, без церемоний… Позвал он тебя, например, на обед:
ну, надоела борода — и вон ступай.
— Ре-ко-мен-да-цшо! А зачем, смею вас спросить, мне рекомендация? Какая рекомендация? Моя рекомендация
вот где! — закричал он, ударя себя по лбу. — Да, здесь она, в житейской моей опытности! Приеду в Крутогорск, явлюсь к начальству, объясню, что мне нужно… ну-с, и дело в шляпе… А то еще рекомендация!.. Эй, водки и спать! — прибавил он совершенно неожиданно.
— Эка штука деньги! — думает Порфирка, — а у меня их всего два гривенника.
Вот, мол, кабы этих гривенников хошь эко место, завел бы я лавочку, накупил бы пряников. Идут это мальчишки в школу, а я им: «Не побрезгуйте, честные господа, нашим добром!»
Ну, известно, кой пряник десять копеек стоит, а ты за него шесть пятаков.
— Да то, что служить мне у вас больше не приходится: жалованье маленькое, скоро
вот первый чин получу.
Ну, и место это совсем не по моим способностям.
Ощутил лесной зверь, что у него на лбу будто зубы прорезываются. Взял письма, прочитал — там всякие такие неудобные подробности изображаются. Глупая была баба! Мало ей того, чтоб грех сотворить, — нет, возьмет да на другой день все это опишет: «Помнишь ли, мол, миленький, как ты сел
вот так, а я села
вот этак, а потом ты взял меня за руку, а я, дескать, хотела ее отнять,
ну, а ты»… и пошла, и пошла! да страницы четыре мелко-намелко испишет, и все не то чтоб дело какое-нибудь, а так, пустяки одни.
—
Ну да, самое последнее — такое
вот, где все приказывают, а сам никому не приказываешь, где заставляют писать, дежурить…
—
Ну, каким же образом вы сведения собираете? Я что-то этого не понимаю. Сами ведь вы не можете сосчитать всякую овцу, и, однако ж,
вот у вас значится в сведениях, что овец в губернии семьсот одиннадцать тысяч шестьсот шестьдесят три… Как же это?
Вот, например, намеднись оковский исправник совсем одной статьи в своих сведениях не включил;
ну, я, разумеется, сейчас же запрос:"Почему нет статьи о шелководстве?"Он отвечает, что потому этой статьи не включил, что и шелководства нет.
— Так как же тут не поверуешь, сударь! — говорит он, обращаясь уже исключительно ко мне, — конечно, живем мы
вот здесь в углу, словно в языческой стороне, ни про чудеса, ни про знамения не слышим,
ну и бога-то ровно забудем. А придешь, например, хошь в Москву, а там и камни-то словно говорят! пойдут это сказы да рассказы: там, послышишь, целение чудесное совершилось; там будто над неверующим знамение свое бог показал:
ну и восчувствуешь, и растопится в тебе сердце, мягче воску сделается!..
Ну, я на него смотрю, что он ровно как обеспамятел:"Ты что ж, мол, говорю, дерешься, хозяин? драться, говорю, не велено!"
Ну, он и поприутих, лег опять в карандас да и говорит:
вот, говорит, ужо вам будет, разбойники этакие, как чугунку здесь поведут!
— Намеднись
вот проезжал у нас барин: тихий такой… Ехал-то он на почтовых, да коней-то и не случилось, а сидеть ему неохота. Туда-сюда — вольных… Только и заломил я с него за станцию-то пять серебра, так он ажио глаза вытаращил, однако, подумамши, четыре серебра без гривенника за двадцать верст дал…
Ну, приехали мы на другую станцию, ан и там кони в разгоне… Пытали мы в ту пору промеж себя смеяться!..
— Ив кого это он у меня, сударь, такой лютый уродился! Сына
вот — мнука мне-то — ноне в мясоед женил, тоже у купца дочку взял, да на волю его у графа-то и выпросил…
ну, куда уж, сударь, нам, серым людям, с купцами связываться!..
Вот он теперь, Аким-то Кузьмич, мне, своему дедушке, поклониться и не хочет… даже молодуху-то свою показать не привез!
— Что станешь с ним, сударь, делать! Жил-жил, все радовался, а теперь
вот ко гробу мне-ка уж время, смотри, какая у нас оказия вышла! И чего еще я, сударь, боюсь: Аким-то Кузьмич человек ноне вольной, так Кузьма-то Акимыч, пожалуй, в купцы его выпишет, да и деньги-то мои все к нему перетащит… А
ну, как он в ту пору, получивши деньги-то, отцу вдруг скажет:"Я, скажет, папынька, много вами доволен, а денежки, дескать, не ваши, а мои… прощайте, мол, папынька!"Поклонится ему, да и вон пошел!
Живновский. У меня дело верное. Жил я, знаете, в Воронежской губернии, жил и, можно сказать, бедствовал! Только Сашка Топорков —
вот, я вам доложу, душа-то! — «скатай-ко, говорит, в Крутогорск; там, говорит, винцо тенериф есть — так это точно мое почтение скажешь!» —
ну, я и приехал!
Живновский. Еще бы! насчет этой исполнительности я просто не человек, а огонь! Люблю, знаете, распорядиться!
Ну просто, я вам
вот как доложу: призови меня к себе его сиятельство и скажи: «Живновский, не нравится
вот мне эта борода (указывает на Белугина), задуши его, мой милый!» — и задушу! то есть, сам тут замру, а задушу.
Налетов (горячась).
Ну, нет, Самуил Исакович, ни-ни! Этого вы, пожалуйста, и не подозревайте! Да помогите же вы мне, мой многоуважаемый! Я
вот только хотел его сиятельству почтение сделать, и от него к вам…
Живновский. Отчего не верить! вы, батюшка, меня об этом спросите, как благородные люди на эти удовольствия проживаются! Я сам, да, сам,
вот как вы видите!..
ну, да что об этом вспоминать… зато пожили, сударь!..
Живновский (вступаясь в разговор).
Вот вы изволили давеча выразиться об ананасах… Нет,
вот я в Воронеже, у купца Пазухина видел яблоки —
ну, это точно что мое почтение! Клянусь честью, с вашу голову каждое будет! (Налетову.) Хотите, я семечек для вас выпишу?
Князь Чебылкин (задумчиво). Н-да!
ну, поезжай, поезжай! или
вот что: ты уж сходи к ней, скажи, что ей моцион необходим… а то меня-то она, пожалуй, не послушается… Скажи ей, что я сам с ней пойду пройтись…
Шумилова. Да я насчет дому-то… домишко, ваше сиятельство, старый… так, развалящий от покойника остался.
Ну,
вот только приходят вчерась землемеры… (Заливается.) Тут, говорит, какую-то линию вести надо… ой, батюшки!
Разбитной.
Ну,
вот видите, о каких пустяках вы утруждаете его сиятельство!
Малявка.
Ну!
вот я и говорю, то есть, хозяйке-то своей: «Смотри, мол, Матренушка, какая у нас буренушка-то гладкая стала!»
Ну, и ничего опять, на том и стали, что больно уж коровушка-то хороша. Только на другой же день забегает к нам это сотский."Ступай, говорит, Семен: барин [В некоторых губерниях крестьяне называют станового пристава барином. (Прим. Салтыкова-Щедрина.)] на стан требует".
Ну, мы еще и в ту пору с хозяйкой маленько посумнились: «Пошто, мол, становому на стан меня требовать!..»
— "А эквилибристика, говорит,
вот какая наука, чтоб перед начальником всегда в струне ходить, чтобы ноги у тебя были не усталые, чтоб когда начальство тебе говорит: «Кривляйся, Сашка!» —
ну, и кривляйся! а «сиди, Сашка, смирно» —
ну, смирно и сиди, ни единым суставом не шевели, а то неравно у начальства головка заболит.
Дернов. То-то
вот и есть, что наш брат хам уж от природы таков: сперва над ним глумятся, а потом, как выдет на ровную-то дорогу,
ну и норовит все на других выместить. Я, говорит, плясал,
ну, пляши же теперь ты, а мы, мол,
вот посидим, да поглядим, да рюмочку выкушаем, покедова ты там штуки разные выкидывать будешь.
Змеищев.
Ну, конечно, конечно, выгнать его; да напишите это так, чтоб энергии, знаете, побольше, а то у вас все как-то бесцветно выходит — тара да бара, ничего и не поймешь больше. А вы напишите, что
вот, мол, так и так, нарушение святости судебного приговора, невинная жертва служебной невнимательности, непонимание всей важности долга… понимаете! А потом и повесьте его!..
Ну, а того-то, что скрыл убийство…
Рыбушкин. Увести! меня увести! Сашка! смотри на него! (Указывая на Боброва.) Это ты знаешь ли кто? не знаешь?
Ну, так это тот самый титулярный советник… то есть, для всех он писец, а для Машки титулярный советник. Не связывайся ты, Сашка, с нею… ты на меня посмотри:
вот я гуляю, и ты тоже гуляй. (Поет.) Во-о-озле речки…
Рыбушкин (почти засыпает).
Ну да… дда! и убью!
ну что ж, и убью! У меня, брат Сашка, в желудке жаба, а в сердце рана… и все от него… от этого титулярного советника… так
вот и сосет, так и сосет… А ты на нее не смотри… чаще бей… чтоб помнила, каков муж есть… а мне… из службы меня выгнали… а я, ваше высоко… ваше высокопревосходительство… ишь длинный какой — ей-богу, не виноват… это она все… все Палашка!.. ведьма ты! ч-ч-ч-е-орт! (Засыпает; Дернов уводит его.)
Змеищев.
Ну,
вот вы и пришли, душенька…
Ижбурдин. А оттого это, батюшка, что на все свой резон есть-с. Положим,
вот хоть я предприимчивый человек. Снарядил я, примерно, карабь, или там подрядился к какому ни на есть иностранцу выставить столько-то тысяч кулей муки. Вот-с, и искупил я муку, искупил дешево — нече сказать, это все в наших руках, — погрузил ее в барки… Ну-с, а потом-то куда ж я с ней денусь?
А то
вот не хочешь ли на мели посидеть, или совсем затонуть; или
вот рабочие у тебя с барок поубегут —
ну, и плати за всё втридорога.
Праздношатающийся.
Ну, а скажите, пожалуйста,
вот вы начали говорить о судорабочих: каким образом вы их нанимаете?
«Я, говорит, негоциант, а не купец; мы, говорит, из Питера от Руча комзолы себе выписываем —
вот, мол, мы каковы!» Ну-с, отцам-то, разумеется, и надсадно на него смотреть, как он бороду-то себе оголит, да в кургузом кафтанишке перед людьми привередничает.
А ну-ка, паренек,
вот ты востёр больно; расскажи-кась нам, как это нам с тобой, в малолетствии без отца-матери век прожить, в чужих людях горек хлеб снедаючи, рукавом слезы утираючи?..
—
Ну, это, видно, после дождичка в четверг будет! я сам сдачи не займую. А
вот, ей-богу, я здесь останусь… хошь из-за угла эту плаксу шарахну.
— Так-то, — шамкает дедушка, — так-то
вот, детки, стар, стар, а все пожить хочется… Все бы хоть годиков с десяток протянул, право-ну!
—
Ну, вот-с, извольте прислушать.