Неточные совпадения
—
Не угодно ли, мол,
чаю откушать?
Молчит Фейер, только усами, как таракан, шевелит, словно обнюхивает, чем пахнет. Вот и приходит как-то купчик в гостиный двор в лавку, а в зубах у него цигарка. Вошел он в лавку, а городничий в другую рядом: следил уж он за ним шибко, ну, и свидетели на всякий случай тут же. Перебирает молодец товары, и всё швыряет, всё
не по нем, скверно да непотребно, да и все тут; и рисунок
не тот, и доброта скверная, да уж и что это за город такой, что,
чай, и ситцу порядочного найтить нельзя.
— Приезжал уж раз десять! — произнес камердинер Федор, входя в комнату с стаканом
чаю на подносе. — Известно, вы ничего
не видите!
— Ну, да ты
не тово! я это так! А дать господину Желвакову
чаю!
Между тем для Дмитрия Борисыча питие
чая составляло действительную пытку. Во-первых, он пил его стоя; во-вторых,
чай действительно оказывался самый горячий, а продлить эту операцию значило бы сневежничать перед его высокородием, потому что если их высокородие и припускают, так сказать, к своей высокой особе, то это еще
не значит, чтоб позволительно было утомлять их зрение исполнением обязанностей, до дел службы
не относящихся.
Однажды сидит утром исправник дома,
чай пьет; по правую руку у него жена, на полу детки валяются; сидит исправник и блаженствует. Помышляет он о чине асессорском, ловит мысленно таких воров и мошенников, которых пять предместников его да и сам он поймать
не могли. Жмет ему губернатор руку со слезами на глазах за спасение губернии от такой заразы… А у разбойников рожи-то, рожи!..
Усладительно видеть его летом, когда он, усадив на длинные дроги супругу и всех маленьких Порфирьичей и Порфирьевн, которыми щедро наделила его природа, отправляется за город кушать вечерний
чай. Перед вами восстает картина Иакова, окруженного маленькими Рувимами, Иосиями,
не помышляющими еще о продаже брата своего Иосифа.
— Ишь гуляльщик какой нашелся! жене шляпки третий год купить
не может… Ты разве голую меня от родителей брал?
чай, тоже всего напасено было.
—
Чай, и ты, старина,
не мало видал на своем веку? — спросил я.
— Что ж за глупость! Известно, папенька из сидельцев вышли, Аксинья Ивановна! — вступается Боченков и, обращаясь к госпоже Хрептюгиной, прибавляет: — Это вы правильно, Анна Тимофевна, сказали: Ивану Онуфричу денно и нощно бога молить следует за то, что он его, царь небесный, в большие люди произвел. Кабы
не бог, так где бы вам родословной-то теперь своей искать? В червивом царстве, в мушином государстве? А теперь вот Иван Онуфрич, поди-кось, от римских цезарей,
чай, себя по женской линии производит!
— Ишь ведь как изладили! да что, по ресункам, что ли, батюшка?
Не мало тоже,
чай, хлопот было! Вот намеднись Семен Николаич говорит:"Ресунок, говорит, Архипушко, вещь мудреная: надо ее сообразить! линия-то на бумаге все прямо выходит: что глубина, что долина? так надо, говорит, все сообразить, которую то есть линию в глубь пустить, которую в долину, которую в ширь…"Разговорился со мной — такой добреющий господин!
Но Анна Тимофевна, несмотря на все настояния Ивана Онуфрича,
не умеет еще обойтись без блюдечка, потому что
чай обжигает ей губы.
— Ведь вот, кажется, пустой напиток
чай! — замечает благодушно Иван Онуфрич, — а
не дай нам его китаец, так суматоха порядочная может из этого выйти.
— А какая суматоха? — возражает Боченков, —
не даст китаец
чаю, будем и липовый цвет пить! благородному человеку все равно, было бы только тепло! Это вам, брюханам, будет худо, потому что гнилье ваше некому будет сбывать!
— Ишь ты, голова, как человек-от дурашлив бывает! вон он в купцы этта вылез, денег большое место нагреб, так и на чай-то уж настоящего дать
не хочет!.. Да ты что ж брал-то?
— Мнукова, сударь, жена… Петрушу-то моего,
чай, знаешь? так вот его-то сына — мнука мне-то — жена… У меня, сударь, шесть сынов, и у каждого сына старший сын Акимом прозывается, и
не сообразишь их!
—
Не пущай, сударь…
чай, гривенничка выпросить хочет! — предостерег меня Аким.
Забиякин. Только он сидит и прихлебывает себе
чай… ну, взорвало, знаете, меня,
не могу я этого выдержать! Пей он
чай, как люди пьют, я бы ни слова — бог с ним! а то, знаете, помаленьку, точно бог весть каким блаженством наслаждается… Ну, я, конечно, в то время его раскровенил.
Живновский. Однако жив самом деле сиятельный-то князь что-то долго поворачивается! У меня, значит, и в животе уж дрожки проехали —
не мешало бы, знаете, выпить и закусить… А вы,
чай, с Настоем Ерофеичем тоже знакомы?
Ты посуди сам: ведь я у них без малого целый месяц всем как есть продовольствуюсь: и обед, и
чай, и ужин — все от них; намеднись вот на жилетку подарили, а меня угоразди нелегкая ее щами залить; к свадьбе тоже все приготовили и сукна купили —
не продавать же.
Марья Гавриловна. Да, дожидайся от него. Ну, а тебе поди,
чай, и
не жалко, что я за Дернова выхожу.
Марья Гавриловна. Ну, ну, пожалуйста, комедий-то
не разыгрывай! Ишь граф какой выискался! без
чаю ему жить невозможно! (Скопищеву.) А ты, борода, какую кровать-то прислал?
Дернов. Нет, уж это тово… я
чаю не пил, так вы эти закуски-то до завтрева оставьте… Я этого Боброва по шеям вытолкаю, я ему бока переломаю… да что тут? я и тебя, слякоть ты этакая, так отделаю, что ты… (Воодушевляясь.) Да ты что думаешь? ты что думаешь? я молчать буду?..
— А что? Все слава богу! чуть
не затискали меня, старуху, совсем! Да
не побрезгуй, барин любезный, зайди ко мне разговеться! Поди,
чай, тебе, сердечному, одному-то в такой праздник как скучно!
— Чего,
чай,"слава всевышнему"! — замечает Иван Гаврилыч, — поди,
чай, дня три
не едал, почтенный! все на вине да на вине, а вино-то ведь хлебом заедать надо.
— Пошто
не объявил! да вот бают, зачем объявил, а зачем корову с вором в полицу
не преставил? А когда его преставишь! Он,
чай, поди-ка троих эких, как я, одной десною придавит… известно, вор!
Положить-то я ее на печку положил, а сам так и трясусь. Вот, думаю, кака над нам беда стряслась; поди,
чай, сотской давно запах носом чует да во стан лыжи навастривает… Добро как оживет убогая, а
не оживет — ну, и плачь тутотка с нею за свою за добродетель. Думаю я это, а хозяйка моя смотрит на меня, словно в мыслях моих угадывает.
— Жалко мне тебя, паренек! парень ты добрый, душа в тебе християнская, а поди каку сам над собой беду состроил!
Чай, теперь и себя в полон отдай, так и то тутотка добром от начальников
не отъедешь.
— Чем
не ладно, — говорю, — поди,
чай, она и с девками к нам на эпархию прибудет?
Пошел я в свою келью, а дорогой у меня словно сердце схватило; пойду, думаю, к отцу Мартемьяну; он хошь и
не любил меня, а все же старика Асафа,
чай, помнит: может, и придумаем с ним что-нибудь на пользу душе.
— Вы его
не обессудьте, ваше благородие, — прервала Мавра Кузьмовна, — он у нас уж такой от рождения, в уме оченно уж недостаточен… Полно, полно, Михеич; пора,
чай, и к домам.
— А коли
не пустишь! Сами,
чай, видели, каков он есть человек…
не пусти, так, пожалуй, и гнездо-то наше огнем разорит. Да выкушайте хоть виноградного-то!
— Я
чаю не буду пить, Мавра Кузьмовна, теперь уже поздно, да и дело мне есть до тебя.
— Тебе, мол, будет,
чаи, сподручнее, как ни от кого в твоей промышленности помешательства
не будет?
— Господи! жили-жили, радели-радели, и ну-тка, ступай теперь вон, говорят! да вы, отцы, жирны, что ли, уж больно стали, что там обесились! Теперича хоть и я: стара-стара, а все же утроба,
чай, есть просит! я ведь, почтенный, уж
не молоденькая постничать-то! А то, поди-тка, Андрюшке свое место уступи! ведь известно,
не станет он задаром буркулами-то вертеть, почнет тоже к себе народ залучать, так мы-то при чем будем?
— И добро бы доподлинно
не служили! А то, кажется, какой еще службы желать! Намеднись его высокородие говорит:"Ты, говорит, хапанцы свои наблюдай, да помни тоже, какова совесть есть!"Будто мы уж и «совести»
не знаем-с! Сами,
чай, изволите знать, про какую их высокородие «совесть» поминают-с! так мы завсегда по мере силы-возможности и себя наблюдали, да и начальников без призрения
не оставляли… Однако сверх сил тяготы носить тоже невозможно-с.
— Какая, сударь, неволя! он, сударь,
чай, и теперь еще с похмелья
не проспался.
— Что ж, пришла! известно, пришла, как приходят: родитель привез, своею охотой привез… да ты что больно вступаешься? тут,
чай, господин чиновник разговаривает, а
не ты с суконным своим с рылом.
— Чтой-то, матушка, будто уж смиренной Варсонофии
не припомните?
чай,
не день и
не два с вами жили.
— Куда,
чай, узнать? — отозвалась Варвара с горечью, — мы люди темные, подначальные, поколь в глазах, дотоль нас и знают… А вспомните, может, матушка, как вы меня в холодном чулане без пищи держивали, за косы таскивали… али вам
не в диковину такие-то дела, али много за вами этого водилось, что и на памяти ничего
не удержалось?..
— Что ж,
чай, тоже забеременела, скитница?! — заметила Кузьмовна, — такое хорошее дело и
не в месяц сделать можно!
Думывал я иногда будто сам про себя, что бы из меня вышло, если б я был, примерно, богат или в чинах больших. И, однако, бьешься иной раз целую ночь думавши, а все ничего
не выдумаешь.
Не лезет это в голову никакое воображение, да и все тут. Окроме нового виц-мундира да разве
чаю в трактире напиться — ничего другого
не сообразишь. Иное время даже зло тебя разберет, что вот и хотенья-то никакого у тебя нет; однако как придет зло, так и уйдет, потому что и сам скорее во сне и в трудах забыться стараешься.
— Хорошо вам, Алексей Васильич, так-ту говорить! Известно, вы без горя живете, а мне, пожалуй, и задавиться — так в ту же пору; сами,
чай, знаете, каково мое житье! Намеднись вон работала-работала на городничиху, целую неделю рук
не покладывала, а пришла нонче за расчетом, так"как ты смеешь меня тревожить, мерзавка ты этакая! ты, мол, разве
не знаешь, что я всему городу начальница!". Ну, и ушла я с тем… а чем завтра робят-то накормлю?
— Да, — говорит, — это точно касательство
не малое… И документы,
чай, у вашего благородия насчет этого есть?.. Вы меня, старика,
не обессудьте, что я в эвтом деле сумнение имею: дело-то оно такое, что к нам словно очень уж близко подходит, да и Иван Демьяныч ничего нас о такой напасти
не предуведомляли…
— И
чай есть? — спрашиваю я Гришу
не без тайного намерения побесить его; но он только жмется на облучке и
не считает даже за нужное отвечать.