Неточные совпадения
— Ишь
ведь как пишет! ишь как языком-то вертит! — восклицала она, — недаром Степка-балбес Иудушкой его прозвал! Ни одного-то
ведь слова верного нет! всё-то он лжет!
и «милый дружок маменька»,
и про тягости-то мои,
и про крест-то мой… ничего он этого не чувствует!
— Да, брат, тяпнул-таки я на своем веку горя, — рассказывает он, — пора
и на боковую! Не объем же
ведь я ее, а куска-то хлеба, чай, как не найтись! Ты как, Иван Михайлыч, об этом думаешь?
— Солоненька, брат, колбаса-то! — говорит он, — впрочем, я неприхотлив! Мать-то
ведь тоже разносолами потчевать не станет: щец тарелку да каши чашку — вот
и всё!
— Ишь
ведь, старая! Пронюхала, что Жуков два рубля, а Фалер рубль девяносто стоит —
и тут десять копеечек ассигнациями в месяц утянула! Верно, нищему на мой счет подать собиралась!
Я
ведь и сама, кабы вовремя, сумела бы за бесценок дом-то приобрести!
И как
ведь милость-то Божия велика!
Подумайте только: если б, при таком моем исступлении, вдруг кто-нибудь на озорство крикнул: тридцать пять тысяч даю! —
ведь я, пожалуй, в беспамятстве-то
и все сорок надавала бы!
—
И все-таки к вам он придет. Наглый
ведь он, голубушка маменька!
— Маслица в лампадку занадобится или Богу свечечку поставить захочется — ан деньги-то
и есть! Так-то, брат! Живи-ко, брат, тихо да смирно —
и маменька будет тобой довольна,
и тебе будет покойно,
и всем нам весело
и радостно. Мать —
ведь она добрая, друг!
Хорошо еще, как живого в дом привезут —
ведь с пьяных-то глаз
и в петлю угодить недолго!
— Ах, дурачок, дурачок! — продолжала Арина Петровна все ласковее
и ласковее, — хоть бы ты подумал, какая через тебя про мать слава пойдет!
Ведь завистников-то у ней — слава Богу!
и невесть что наплетут! Скажут, что
и не кормила-то,
и не одевала-то… ах, дурачок, дурачок!
— Нет, ты не смейся, мой друг! Это дело так серьезно, так серьезно, что разве уж Господь им разуму прибавит — ну, тогда… Скажу хоть бы про себя:
ведь и я не огрызок; как-никак, а
и меня пристроить
ведь надобно. Как тут поступить?
Ведь мы какое воспитание-то получили? Потанцевать да попеть да гостей принять — что я без поганок-то без своих делать буду? Ни я подать, ни принять, ни сготовить для себя — ничего
ведь я, мой друг, не могу!
— Прошлого года, как еще покойник папенька был жив, — продолжала мечтать Арина Петровна, — сидела я у себе в спаленке одна
и вдруг слышу, словно мне кто шепчет: съезди к чудотворцу! съезди к чудотворцу! съезди к чудотворцу!.. да
ведь до трех раз!
— Подпишет он вам «обмокни» — потом
и с судом, пожалуй, не разделаетесь, — прибавил он, —
ведь Иудушка хоть
и очень маменьку уважает, а дело о подлоге все-таки начнет,
и ежели по закону мамашеньку в места не столь отдаленные ушлют, так
ведь он только молебен в путь шествующим отслужит!
— Как бы то ни было… знаю, что сама виновата… Да
ведь и не Бог знает, какой грех… Думала тоже, что сын… Да
и тебе бы можно не попомнить этого матери.
— Да, да, да… раненько бы! раненько!
Ведь я, маменька, хоть
и бодрюсь, а в душе тоже… очень-очень об брате скорблю! Не любил меня брат, крепко не любил, — может, за это Бог
и посылает ему!
— А
ведь я к вам, маменька, погостить приехал, — продолжал он, словно делая маменьке приятный сюрприз, — нельзя, голубушка… по-родственному! Не ровен случай — все же, как брат…
и утешить,
и посоветовать,
и распорядиться…
ведь вы позволите?
— Вот ты меня бранишь, а я за тебя Богу помолюсь. Я
ведь знаю, что ты это не от себя, а болезнь в тебе говорит. Я, брат, привык прощать — я всем прощаю. Вот
и сегодня — еду к тебе, встретился по дороге мужичок
и что-то сказал. Ну
и что ж!
и Христос с ним! он же свой язык осквернил! А я… да не только я не рассердился, а даже перекрестил его — право!
Ну,
и капитал у тебя… я
ведь, брат, ничего не знаю.
— Ничего… Только целый день плевался
и все словно про себя говорил: шельмы! Ну, мы, разумеется, на свой счет не приняли. А
ведь он, бабушка, вас боится!
— Ишь
ведь какой! Замужем, чай, тетенька-то была; коли что
и было — все муж прикрыл!
— Мало, голубушка; только
и молвил: прощай, брат! А
ведь он, маменька, чувствует! чувствует, что ему плохо приходится!
Все встали
и помолились; затем Арина Петровна со всеми перецеловалась, всех благословила… по-родственному
и, тяжело ступая ногами, направилась к двери. Порфирий Владимирыч, во главе всех домашних, проводил ее до крыльца, но тут при виде тарантаса его смутил бес любомудрия. «А тарантас-то
ведь братцев!» — блеснуло у него в голове.
Что с ними будет? — этот вопрос вставал перед ней назойливо
и ежеминутно; но
ведь ни этим вопросом, ни даже более страшными не удержишь того, кто рвется на волю.
— Министр не министр, а могу Бога благодарить: не растранжирила, а присовокупила. Вот
и теперь поедаю от трудов своих праведных: вишни-то в Головлеве
ведь я развела!
— Бывали
и у меня запасы — не хочу солгать, никогда не была бездомовницей. А что касается до того, что погребов было много, так
ведь тогда
и колесо большое было, ртов-то вдесятеро против нынешнего было. Одной дворни сколько — всякому припаси да всякого накорми. Тому огурчика, тому кваску — понемножку да помаленьку, — ан, смотришь,
и многонько всего изойдет.
— А я все об том думаю, как они себя соблюдут в вертепе-то этом? — продолжает между тем Арина Петровна, —
ведь это такое дело, что тут только раз оступись — потом уж чести-то девичьей
и не воротишь! Ищи ее потом да свищи!
Иудушка вдруг спохватывается, что
ведь и он находится в блудном сожительстве с девицей духовного звания.
— Ах, грех какой! Хорошо еще, что лампадки в образной зажжены. Точно
ведь свыше что меня озарило. Ни праздник у нас сегодня, ни что — просто с Введеньева дня лампадки зажжены, — только подходит ко мне давеча Евпраксеюшка, спрашивает: «Лампадки-то боковые тушить, что ли?» А я, точно вот толкнуло меня, подумал эдак с минуту
и говорю: не тронь! Христос с ними, пускай погорят! Ан вон оно что!
— Чего не можно! Садись! Бог простит! не нарочно
ведь, не с намерением, а от забвения. Это
и с праведниками случалось! Завтра вот чем свет встанем, обеденку отстоим, панихидочку отслужим — все как следует сделаем.
И его душа будет радоваться, что родители да добрые люди об нем вспомнили,
и мы будем покойны, что свой долг выполнили. Так-то, мой друг. А горевать не след — это я всегда скажу: первое, гореваньем сына не воротишь, а второе — грех перед Богом!
—
И какой умный был! Помню я такой случай. Лежит он в кори — лет не больше семи ему было, — только подходит к нему покойница Саша, а он ей
и говорит: мама! мама!
ведь правда, что крылышки только у ангелов бывают? Ну, та
и говорит: да, только у ангелов. Отчего же, говорит, у папы, как он сюда сейчас входил, крылышки были?
Смолчи на этот раз Петенька, прими папенькино замечание с кротостью, а еще лучше, поцелуй у папеньки ручку
и скажи ему: извините меня, добренький, папенька! я
ведь с дороги, устал! —
и все бы обошлось благополучно. Но Петенька поступил совсем как неблагодарный.
А может быть,
и бабушка —
ведь у ней деньги есть!
Ах! поскорее бы эта ночь прошла! Завтра… ну, завтра пусть будет, что будет! Но что он должен будет завтра выслушать… ах, чего только он не выслушает! Завтра… но для чего же завтра?
ведь есть
и еще целый день впереди…
Ведь он выговорил себе два дня собственно для того, чтобы иметь время убедить, растрогать… Черта с два! убедишь тут, растрогаешь! Нет уж…
— Ну, ну, зачем проклинать! Попроси
и так. Попроси, мой друг!
Ведь ежели отцу
и лишний разок поклонишься, так
ведь голова на отвалится: отец он! Ну,
и он с своей стороны увидит… сделай-ка это! право!
— А потому, во-первых, что у меня нет денег для покрытия твоих дрянных дел, а во-вторых —
и потому, что вообще это до меня не касается. Сам напутал — сам
и выпутывайся. Любишь кататься — люби
и саночки возить. Так-то, друг. Я
ведь и давеча с того начал, что ежели ты просишь правильно…
— То-то! так ты так
и говори!
Ведь Бог знает, что у тебя на уме: может быть, ты из присутствующих кого-нибудь так честишь!
— Ну да, то есть вы
и тут по своему обыкновению поступили. У вас
ведь каждое слово десять значений имеет; поди угадывай!
— Ах, Петька, Петька! — говорил он, — дурной ты сын! нехороший!
Ведь вот что набедокурил… ах-ах-ах!
И что бы, кажется, жить потихоньку да полегоньку, смирненько да ладненько, с папкой да бабушкой-старушкой — так нет! Фу-ты! ну-ты! У нас свой царь в голове есть! своим умом проживем! Вот
и ум твой! Ах, горе какое вышло!
— Приедут
и сиротки. Дайте срок — всех скличем, все приедем. Приедем да кругом вас
и обсядем. Вы будете наседка, а мы цыплятки… цып-цып-цып! Все будет, коли вы будете паинька. А вот за это вы уж не паинька, что хворать вздумали.
Ведь вот вы что, проказница, затеяли… ах-ах-ах! чем бы другим пример подавать, а вы вот как! Нехорошо, голубушка! ах, нехорошо!
— Ах да! четвертому, пятому, шестому… я
и забыла!
И все это Бог распределяет… так
ведь?
— Ну, не с гитарой, а около того. С торбаном, что ли. Впрочем,
ведь ты меня первая обидела, глупым назвала, а мне, старику,
и подавно можно правду тебе высказать.
— Зачем нанимать? свои лошади есть! Ты, чай, не чужая! Племяннушка… племяннушкой мне приходишься! — всхлопотался Порфирий Владимирыч, осклабляясь «по-родственному», — кибиточку… парочку лошадушек — слава те Господи! не пустодомом живу! Да не поехать ли
и мне вместе с тобой!
И на могилке бы побывали,
и в Погорелку бы заехали!
И туда бы заглянули,
и там бы посмотрели,
и поговорили бы,
и подумали бы, чту
и как… Хорошенькая
ведь у вас усадьбица, полезные в ней местечки есть!
— Нет, я уж одна… зачем вам? Кстати:
ведь и Петенька тоже умер?
— Да, писал. Уж после суда, когда решение вышло. Писал, что он три тысячи проиграл,
и вы ему не дали.
Ведь вы, дядя, богатый?
— Что ж делать! Любите или не любите, а что сделано, того не переделаешь.
Ведь, по-вашему,
и тут Бог!
— Да
ведь мы
и не требуем — это так, к слову сказалось. А все-таки, дядя, страшно: как это так — из-за трех тысяч человек пропал!
— То-то «кажется»! Нам всегда «кажется», а посмотришь да поглядишь —
и тут кривйнько,
и там гниленько… Вот так-то мы
и об чужих состояниях понятия себе составляем: «кажется»! все «кажется»! А впрочем, хорошенькая у вас усадьбица; преудобно вас покойница маменька устроила, немало даже из собственных средств на усадьбу употребила… Ну, да
ведь сиротам не грех
и помочь!
— Что ж делать!
И перед таким помолись! Богу
ведь не киот, а молитва твоя нужна! Коли ты искренно приступаешь, так
и перед плохенькими образами молитва твоя дойдет! А коли ты только так: болты-болты! да по сторонам поглядеть, да книксен сделать — так
и хорошие образа тебя не спасут!