Неточные совпадения
Уж не начать ли с
того, на что большинство современных «дельцов» смотрят именно как на ненужное и непрактичное?
Я предпочитаю лгуна-лицемера
уже по
тому одному, что он никогда не лжет до конца, но лжет и оглядывается.
— Отчего же у него так запущено? — удивляетесь вы,
уже безотчетно подчиняясь какому-то странному внушению, вследствие которого выражения «немец» и «запущенность» вам самим начинают казаться несовместимыми, тогда как
та же запущенность показалась бы совершенно естественною, если бы рядом с нею стояло имя Павла Павловича господина Величкина.
Восклицание «
уж так нынче народ слаб стал!» составляет в настоящее время модный припев градов и весей российских. Везде, где бы вы ни были, — вы можете быть уверены, что услышите эту фразу через девять слов на десятое. Вельможа в раззолоченных палатах, кабатчик за стойкой, земледелец за сохою — все в одно слово вопиют: «Слаб стал народ!»
То же самое услышали мы и на постоялом дворе.
И не одно это припомнил, но и
то, как я краснел, выслушивая эти восклицания. Не потому краснел, чтоб я сознавал себя дураком, или чтоб считал себя вправе поступать иначе, нежели поступал, а потому, что эти восклицания напоминали мне, что я мог поступать иначе,
то есть с выгодою для себя и в ущерб другим, и что самый факт непользования этою возможностью у нас считается
уже глупостью.
По-видимому, знакомство началось не далее как вчера вечером, но в речах обоих собеседников
уже царствовала
та интимность, которою вообще отличаются излияния людей, вполне чистых сердцем и не имеющих на душе ничего заветного.
Итак, настоящий, серьезный соглядатай — это француз. Он быстр, сообразителен, неутомим; сверх
того, сухощав, непотлив и обладает так называемыми jarrets d'acier. [стальными мышцами (франц.)] Немец, с точки зрения усердия, тоже хорош, но он
уже робок, и потому усердие в нем очень часто извращается опасением быть побитым. Жид мог бы быть отличным соглядатаем, но слишком торопится. О голландцах, датчанах, шведах и проч. ничего не знаю. Но русский соглядатай — положительно никуда не годен.
В сущности, оно до
того вошло в литературный обиход, что никого
уже не пугает.
Все это делало перспективу предстоявшего чаепития до
того несоблазнительною, что я
уж подумывал, не улепетнуть ли мне в более скромное убежище от либерально-полицейских разговоров моего случайного собеседника!
Он довольно часто наезжал к нам и по службе, и в качестве соседа по имению и всегда обращал на себя мое внимание в особенности
тем, что домашние наши как-то
уж чересчур бесцеремонно обращались с ним.
— Какие нонче курчата! — неизменно же ответствовал на это приветствие капитан, — нынешние, сударь, курчата некормленые, а ежели и есть которые покормнее, так на
тех уж давно капитан-исправник петлю закинул.
— В Москве, сударь! в яме за долги года с два высидел, а теперь у нотариуса в писцах, в самых, знаете, маленьких… десять рублей в месяц жалованья получает. Да и какое
уж его писанье! и перо-то он не в чернильницу, а больше в рот себе сует. Из-за
того только и держат, что предводителем был, так купцы на него смотреть ходят. Ну, иной смотрит-смотрит, а между прочим — и актец совершит.
— Гм… значит, и я
уж сделался в ваших глазах подозрительным… Скоренько! Нет, коли так,
то рассказывайте. Поймите, что ведь до сих пор вы ничего еще не сказали, кроме
того, что дождь — от облаков.
Месяц
тому назад я уведомлял вас, что получил место товарища прокурора при здешнем окружном суде. С
тех пор я произнес
уже восемь обвинительных речей, и вот результат моей деятельности: два приговора без смягчающих вину обстоятельств;шесть приговоров, по которым содеянное преступление признано подлежащим наказанию, но с допущением смягчающих обстоятельств; оправданий — ни одного. Можете себе представить, в каком я восторге!!
Двадцати шести, двадцати семи лет я буду прокурором — это почти верно. Я имею полное основание рассчитывать на такое повышение, потому что если
уже теперь начальство без содрогания поручает мне защиту государственного союза от угрожающих ему опасностей,
то ясно, что в будущем меня ожидают очень и очень серьезные служебные перспективы.
Всем этим я обязан вам, милая маменька, или, лучше сказать,
той безграничной проницательности материнской любви, которая сразу умела угадать мое настоящее назначение. Вы удержали меня на краю пропасти в
ту минуту, когда душа моя, по неопытности и легкомыслию,
уже готова была устремиться в зияющие бездны адвокатуры!
— И, сверх
того, я убежден, что с помощью этого ничтожного клочка бумаги, которому, по-видимому, придается такое
узкое значение, можно, при некоторой ловкости, дойти до поразительнейших разветвлений и заключений! — продолжал я, увлекаясь больше и больше и даже незаметно для самого себя переходя в запальчивость.
И за всем
тем, благодаря неутомимой деятельности моих предшественников, дело
уже развилось до четырех
томов при пятнадцати обвиняемых.
Но мы
уж и
тому рады, что он продолжает христианином быть.
В-третьих, город осенью и весной утопал в грязи, а летом задыхался от пыли; теперь — соборную площадь
уж вымостили, да,
того гляди, вымостят и Московскую улицу.
— Господи! — засуетился он около меня, — легко ли дело, сколько годов не видались! Поди,
уж лет сорок прошло с
тех пор, как ты у меня махонькой на постоялом лошадей кармливал!
— Что жалеть-то! Вони да грязи мало, что ли, было? После постоялого-то у меня тут другой домок, чистый, был, да и в
том тесно стало. Скоро пять лет будет, как вот эти палаты выстроил. Жить надо так, чтобы и светло, и тепло, и во всем чтоб приволье было. При деньгах да не пожить? за это и люди осудят! Ну, а теперь побеседуемте, сударь, закусимте; я
уж вас от себя не пущу! Сказывай, сударь, зачем приехал? нужды нет ли какой?
Дом-то барский, сказывают,
уж обвалился; ни замков, ни заслонок, даже кирпичи из печей — и
те повытасканы.
— Да не обидел ли я тебя
тем, что насчет чтениев-то спроста сказал? — продолжал он, стараясь сообщить своему голосу особенно простодушный тон, — так ведь у нас, стариков,
уж обычай такой: не все по головке гладим, а иной раз и против шерсти причесать вздумаем! Не погневайся!
— Забеги, как из Чемезова в обратный поедешь! И с крестьянами коли насчёт земли не поладишь — только слово шепни — Дерунов купит! Только что
уж в
ту пору я пяти тысяч не дам! Ау, брат! Ты с первого слова не взял, а я со второго слова — не дам!
— Одного лозняку тут на всю жизнь протопиться станет! Мы
уж сколько лет им протапливаемся, а все его, каторжного, не убывает. Хитер, толстомясой (
то есть Дерунов)! За всю Палестину пять тысяч надавал! Ах, дуй
те горой! Да тут одного гвоздья… да кирпича… да дров… окромя всего прочего… ах ты, господи!
Я
уже не говорю о стороне «объегоренной»,"облапошенной"и т. д., которая с растерявшимся видом ощупывает себя, как будто с нею наяву произошло что-то вроде сновидения; я думаю, что даже сторона «объегорившая»,"облапошившая"и т. д. — и
та чувствует себя изубытченною, на
том основании, что"мало еще дурака нагрели".
— Христос с вами! Да вы слыхали ли про Бородавкина-то! Он ведь два раза невинно падшим объявлялся! Два раза в остроге сидел и всякий раз чист выходил! На-тко! нашли кого обмануть! Да его и пунштом-то для
того только поят, чтобы он не слишком
уж лют был!
Теперь это искусство «показывания»
уже не меня обездоливало, а, напротив
того, мнепредлагало свои услуги.
— Есть их,"штучек"-то… довольно здесь! Я, впрочем, не столько для них, сколько для
того, что
уж оченно генерал приехать просил.
— Парень-то
уж больно хорош. Говорит:"Можно сразу капитал на капитал нажить". Ну, а мне что ж! Состояние у меня достаточное; думаю, не все же по гривенникам сколачивать, и мы попробуем, как люди разом большие куши гребут. А сверх
того, кстати
уж и Марья Потапьевна проветриться пожелала.
— Знаю я вашу «крошечку». Взглянуть на вас —
уж так-то вы молоды, так-то молоды! Одень любого в сарафан — от девки не отличишь! А как начнете говорить — кажется, и габвахта ваша, и
та от ваших слов со стыда сгореть должна!
Ну-с, только едем мы с Легкомысленным, а в Неаполе между
тем нас предупредили, что разбойники всего чаще появляются под видом мирных пастухов, а потом
уже оказываются разбойниками. Хорошо. Взяли мы с собой запас frutti di mare и una fiasca di vino, едем в коляске и калякаем.
В первом смысле, никто не мог подать более делового совета, как в данном случае поступить (разумеется, можно было следовать или не следовать этому совету — это
уже зависело от большей или меньшей нравственной брезгливости, — но нельзя было не сознавать, что при известных условиях это именно
тот самый совет, который наиболее выгоден); во втором смысле, никто не знал столько"Приключений в Абруццских горах"и никто не умел рассказать их так занятно.
И вот, хотя отвлеченный грабеж, по-видимому, гораздо меньше режет глаза и слух, нежели грабеж, производимый в форме операции над живым материалом, но глаза Осипа Иваныча почему-то
уже не смотрят так добродушно-ясно, как сматривали во время оно, когда он в"худой одёже"за гривенник доезжал до биржи; напротив
того, он старается их скосить вбок, особливо при встрече с старым знакомым.
Он как бы чувствует, что его
уже не защищает больше ни «глазок-смотрок», ни"колупание пальцем", ни
та бесконечная сутолока, которой он с утра до вечера, в качестве истого хозяина-приобретателя, предавался и которая оправдывала его в его собственном мнении, а пожалуй, и в мнении других.
— Что вы! что вы! да Осип Иваныч обидится! Не
те уж мы нынче, что прежде были! — прибавил он,
уже стоя, мне на ухо.
Тот пока с духом собирается, а наш, смотри,
уже и дело сделал.
Одно только обстоятельство заставляло генерала задуматься: в
то время
уже сильно начали ходить слухи об освобождении крестьян. Но Петенька, который, посещая в Петербурге танцклассы, был, как говорится, au courant de toutes les choses, [в курсе всех дел (франц.)] удостоверил его, что никакого освобождения не будет, а будет «только так».
А между
тем грозный час не медлил, и в конце 1857 года
уже сделан был первый шаг к разрешению крестьянского вопроса.
Тем не менее на глазах генерала работа по возведению новой усадьбы шла настолько успешно, что он мог
уже в июле перейти в новый, хотя далеко еще не отделанный дом и сломать старый. Но в августе он должен был переселиться в губернский город, чтобы принять участие в работах комитета, и дело по устройству усадьбы замялось. Иону и Агнушку генерал взял с собой, а староста, на которого было возложено приведение в исполнение генеральских планов, на все заочные понуждения отвечал, что крестьяне к труду охладели.
Собственно говоря, ломали все, без исключения; но генерал сделался до
того уже прозорлив, что в самой манере ломания усматривал очень тонкие, почти неуловимые оттенки.
— Это насчет
того, чтобы перенять, что ли-с? Ваше сиятельство! помилуйте! да покажите хоть мне! Скажите:"Сделай, Антон Верельянов, вот эту самую машину… ну,
то есть вот как!"с места, значит, не сойду, а
уж дойду и представлю!
И так далее. Исследование обходило все предметы местного производства, и притом не только
те, которые
уже издавна получили право промысловой гражданственности, но и
те, которые даже вовсе не были в данной местности известны, но, при обращении на них должного внимания, могли принести значительные выгоды. В заключение исследователь обыкновенно спрашивал...
Хотя же первые два слуха так и остались слухами, а последний осуществился лишь гораздо позднее,
тем не менее репутация Антошки установилась
уже настолько прочно, что даже самому Дерунову не приходило в голову называть его по-прежнему Антошкою.
В параграфе:"Видимое происхождение нигилизма и тайные предтечи его" — говорилось:"Явное месторождение нигилизма открыто недавно в Москве, на Цветном бульваре, в доме Селиванова, в гостинице «Крым», в особом оной отделении, именуемом «Ад»; тайные же предтечи оного
уже с 1856 года изливали свой яд в
той же Москве, в редакции некоторого повременного издания, впоследствии принесшего в
том раскаяние".
Генерал не справлялся, откуда и каким образом пришли к нему эти деньги: он был доволен. Он знал, что у него есть где-то какие-то Петухи, какое-то Разуваево, какая-то Летесиха и проч., и знал, что все это никогда не приносило ему ни полушки. Кроме
того, он давно
уже не имел в руках разом столько денег. Он был так доволен, что однажды даже, в порыве гордыни, позволил себе сказать...
— А ежели что насчет услуги касается, так
уж на что способнее! Только кликните отселе: Антон! а
уж я на
том берегу и слышу-с!
Мало-помалу отношения выяснились. Зиму 1862/1863 года Антон,"для-ради признательности", еще оставался у генерала, но
уже исподволь заготовлял лес для построек. Когда же окончательно сказали вину волю,
то он не вытерпел и явился за расчетом.
С начала марта, несмотря на не вполне стаявший снег, на
той стороне реки
уже кипела необычайная деятельность.