Неточные совпадения
У самого простейшего из простецов найдется в жизни
такая минута, которая
разом выведет его из инерции, разобьет в прах его бессознательное благополучие и заставит безнадежно метаться на прокрустовом ложе обуздания.
Ничто не изменилось кругом, ничто не прекратило обычного ликования, и только он, злосчастный простец, тщетно вопиет к небу по делу о побеге его жены с юнкером, с тем самым юнкером, который при нем столько
раз и с
таким искренним чувством говорил о святости семейных уз!
Раз даже княгиню какую-то из бедных вымазали,
так насилу потом за четыре тысячи помирились!
— Сделайте ваше одолжение! зачем же им сообщать! И без того они ко мне ненависть питают!
Такую, можно сказать, мораль на меня пущают: и закладчик-то я, и монетчик-то я! Даже на каторге словно мне места нет! Два
раза дело мое с господином Мосягиным поднимали! Прошлой зимой, в самое, то есть, бойкое время, рекрутский набор был, а у меня, по их проискам, два питейных заведения прикрыли! Бунтуют против меня — и кончено дело! Стало быть, ежели теперича им еще сказать — что же
такое будет!
Когда я докладывал об этом моему генералу, то даже он не мог воздержаться от благосклонной улыбки."А ведь это похоже на дело, мой друг!" — сказал он, обращаясь ко мне. На что я весело ответил:"Всякое заблуждение, ваше превосходительство, имеет крупицу правды, но правды преждевременной, которая по этой причине и именуется заблуждением". Ответ этот
так понравился генералу, что он эту же мысль не
раз после того в Английском клубе от себя повторял.
Ерофеев обещал мне участие в нескольких парах, причем, на первый
раз, на меня возложена будет защита самых легких скопцов, дабы на них я мог,
так сказать, переломить первое мое копье на арене защиты.
— Да не обидел ли я тебя тем, что насчет чтениев-то спроста сказал? — продолжал он, стараясь сообщить своему голосу особенно простодушный тон, —
так ведь у нас, стариков, уж обычай
такой: не все по головке гладим, а иной
раз и против шерсти причесать вздумаем! Не погневайся!
Я все-таки боюсь, и всякий
раз, как приходится проходить мимо конторы нотариуса, мне кажется, что у него на вывеске все еще стоит прежнее:"Здесь стригут, бреют и кровь отворяют".
— Конечно… есть случаи… как это ни прискорбно… когда без кровопускания обойтись невозможно… Это
так! это я допускаю! Но чтобы во всяком случае… сейчас же… с первого же
раза…
так сказать, не разобравши дела… не верьте этому, милостивый государь! не верьте этому никогда! Это… неправда!
Вообще старики нерасчетливо поступают, смешиваясь с молодыми. Увы! как они ни стараются подделаться под молодой тон, а все-таки, под конец, на мораль съедут. Вот я, например, — ну, зачем я это несчастное «Происшествие в Абруццских горах» рассказал? То ли бы дело, если б я провел параллель между Шнейдершей и Жюдик! провел бы весело, умно, с самым тонким запахом милой безделицы! Как бы я всех оживил! Как бы все это
разом встрепенулось, запело, загоготало!
Нагота их
разом всплыла наружу и, для своего прикрытия, потребовала
такой обстановки, которая сообщает этим отношениям характер еще большей пошлости.
— Ан Осип-то Иваныч жаднее всякого жадного вышел, ходит около прикормки да посматривает:"Не трог, говорит, другие сперва потеребят, а я увижу, что на пользу, тогда уже заодно подплыву, да вместе с прикормкой всех
разом и заглону!"И
так этот грек его теперь ненавидит,
так ненавидит!
Генерал не справлялся, откуда и каким образом пришли к нему эти деньги: он был доволен. Он знал, что у него есть где-то какие-то Петухи, какое-то Разуваево, какая-то Летесиха и проч., и знал, что все это никогда не приносило ему ни полушки. Кроме того, он давно уже не имел в руках
разом столько денег. Он был
так доволен, что однажды даже, в порыве гордыни, позволил себе сказать...
Иной
раз, сядешь, этта, у окошка, плачешь-плачешь:"Господи! думаешь, с моей стороны и услуга, и старание… ну, крикни его превосходительство с того берега… ну,
так бы…
— Позвольте вам, ваше превосходительство, доложить! вы еще не отделенные-с! — объяснил он обязательно, — следственно, ежели какова пора ни мера, как же я в сем
разе должен поступить? Ежели начальство ваше из-за пустяков утруждать — и вам конфуз, а мне-то и вдвое против того!
Так вот, собственно, по этой самой причине, чтобы, значит, неприятного разговору промежду нас не было…
А
так как помещик здесь исстари был властелином лесов, полей, лугов и всего, что на земле, и всего, что под землею, то и выходит, что как будто вся местность
разом ликвидирует…
— Уж такая-то выжига сделался — наскрозь на четыре аршина в землю видит! Хватает, словно у него не две, а четыре руки. Лесами торгует —
раз, двенадцать кабаков держит — два, да при каждом кабаке у него лавочка — три. И везде обманывает. А все-таки, помяните мое слово, не бывать тому, чтоб он сам собой от сытости не лопнул! И ему тоже голову свернут!
Захочется тебе иной
раз во все лопатки ударить (я знаю, и у тебя эти порывы-то бывали!) — ан ты:"Нет, погоди — вот ужо!"Ужо да ужо —
так ты и прокис, и кончил на том, что ухватился обеими руками за кубышку да брюзжишь на Хрисашку, а сам ему же кланяешься!
Под конец адвокат, очевидно, забылся и повторил недавно сказанную им на суде речь. Он делал
так называемые красивые жесты и даже наскакивал на педагога, мня видеть в нем противную сторону. Когда он умолк, в каюте на несколько минут воцарилось всеобщее молчание; даже ликвидаторы как будто усомнились в правильности задуманных ими ликвидации и, с беспокойством взглянув друг на друга,
разом, для храбрости, выпили по большой.
Выслушав это, князь обрубил
разом. Он встал и поклонился с
таким видом, что Тебенькову тоже ничего другого не оставалось как, в свою очередь, встать, почтительно расшаркаться и выйти из кабинета. Но оба вынесли из этого случая надлежащее для себя поучение. Князь написал на бумажке:"Франклин — иметь в виду, как одного из главных зачинщиков и возмутителей"; Тебеньков же, воротясь домой, тоже записал:"Франклин — иметь в виду, дабы на будущее время избегать разговоров об нем".
Наконец и они приехали. Феденька, как соскочил с телеги, прежде всего обратился к Пашеньке с вопросом:"Ну, что, а слюняй твой где?"Петеньку же взял за голову и сряду три
раза на ней показал, как следует ковырять масло. Но как ни спешил Сенечка, однако все-таки опоздал пятью минутами против младших братьев, и Марья Петровна, в радостной суете, даже не заметила его приезда. Без шума подъехал он к крыльцу, слез с перекладной, осыпал ямщика укоризнами и даже пригрозил отправить к становому.
Справедливость, однако ж, заставляет меня сказать, что ни
разу не пришло ему в голову, что каково бы ни было завещание матери, все-таки братьям следует разделить имение поровну.
Тем этот достославный спор и кончился; Сенечка думал удивить маменьку разнообразием познаний и полетом фантазии, но, вместо того, осрамился прежде, нежели успел что-нибудь высказать. После того он несколько
раз порывался ввернуть еще что-нибудь насчет эмансипации (блаженное время! ее тогда не было!), но Марья Петровна
раз навсегда
так дико взглянула на него, что он едва-едва не проглотил язык.
Во-первых, его осаждала прискорбная мысль, что все усилия, какие он ни делал, чтоб заслужить маменькино расположение, остались тщетными; во-вторых, Петенька всю ночь метался на постели и испускал какое-то совсем неслыханное мычание; наконец, кровать его была до
такой степени наполнена блохами, что он чувствовал себя как бы окутанным крапивою и несколько
раз не только вскакивал, но даже произносил какие-то непонятные слова, как будто бы приведен был сильными мерами в восторженное состояние.
И
таким образом прошел целый мучительный день, в продолжение которого Сенечка мог в сотый
раз убедиться, что подаваемые за обедом дупеля и бекасы составляют навсегда недостижимый для него идеал.
Право, жизнь совсем не
так сложна и запутанна, как ты хочешь меня уверить. Но ежели бы даже она и была такова, то существует очень простая манера уничтожить запутанности — это разрубить тот узел, который мешает больше других. Не знаю, кто первый употребил в дело эту манеру, — кажется, князь Александр Иванович Македонский, — но знаю, что этим способом он
разом привел армию и флоты в блистательнейшее положение.
Я уж не впервые слышу эту угрозу из уст Лукьяныча. Всякий
раз, как я приезжаю в Чемезово, он считает своим долгом пронзить меня ею. Мало того: я отлично знаю, что он никогда не решится привести эту угрозу в действие, что с его стороны это только попытка уязвить меня, заставить воспрянуть духом, и ничего больше. И за всем тем, всякий
раз, как я слышу эту просьбу «ослобонить», я невольно вздрагиваю при мысли о той беспомощности, в которой я найдусь, если вдруг, паче чаяния, стрясется надо мной
такая беда.
Я вновь взглянул на нее, но на этот
раз не столько с любовью, сколько с любопытством.
Такая маленькая, худенькая, совсем-совсем куколка — и вдруг говорит:"большие деньги","нажива"…
— Не говори, мой родной! люди
так завистливы, ах, как завистливы! Ну, он это знал и потому хранил свой капитал в тайне, только пятью процентами в год пользовался. Да и то в Москву каждый
раз ездил проценты получать. Бывало, как первое марта или первое сентября,
так и едет в Москву с поздним поездом. Ну, а процентные бумаги — ты сам знаешь, велика ли польза от них?
— Это в древности было, голубчик! Тогда действительно было
так, потому что в то время все было дешево. Вот и покойный Савва Силыч говаривал:"Древние христиане могли не жать и не сеять, а мы не можем". И батюшку, отца своего духовного, я не
раз спрашивала, не грех ли я делаю, что присовокупляю, — и он тоже сказал, что по нынешнему дорогому времени некоторые грехи в обратном смысле понимать надо!
— Очень, очень даже выгодно. Но представь себе: именно все, как говорил покойный Савва Силыч, все
так, по его, и сбывается. Еще в то время, как в первый
раз вину волю сказали, — уж и тогда он высказался:"Курить вино — нет моего совета, а кабаки держать — можно хорошую пользу получить!"
— Не скучно, а
так… — как-то лениво промолвила Машенька, и на сей
раз я положительно утверждаю, что она сказала это слово неспроста, а с желанием пококетничать с Филофеем.
Но Коронат приходил не больше двух-трех
раз в год, да и то с
таким видом, как будто его задолго перед тем угнетала мысль:"И создал же господь бог родственников, которых нужно посещать!"Вообще это был молодой человек несообщительный и угрюмый; чем старше он становился, тем неуклюжее и неотесаннее делалась вся его фигура.
А что ж, впрочем… нет! какой в последний
раз приезжал,
таким и теперь остался!
— Но матери кажется, что Коронат, поступая
таким образом, выходит из повиновения родительской власти, что если она
раз, по каким-то необъяснимым соображениям, сказала себе, что ее сын будет юристом, то он и должен быть таковым. Одним словом, что он — непочтительный.
Это было ясно. В сущности, откуда бы ни отправлялись мои друзья, но они, незаметно для самих себя, фаталистически всегда приезжали к одному и тому же выходу, к одному и тому же практическому результату. Но это была именно та «поганая» ясность, которая всегда
так глубоко возмущала Плешивцева. Признаюсь, на этот
раз она и мне показалась не совсем уместною.
— Позволь на этот
раз несколько видоизменить формулу моего положения и ответить на твой вопрос
так: я не знаю, должныли сербы и болгары любить Турецкую империю, но я знаю, что Турецкая империя имеет правозаставить болгар и сербов любить себя. И она делает это, то есть заставляетнастолько, насколько позволяет ей собственная состоятельность.
— Ну, вот и слава богу! — отвечала почтенная старушка, — теперь, стало быть, ты как захочешь,
так и будешь решать! А у меня кстати с птенцовскими мужиками дело об лугах идет; двадцать лет длится — ни взад, ни вперед! То мне отдадут во владенье, то опять у меня отнимут и им отдадут. Да этак
раз с десять уж. А теперь, по крайности, хоть конец будет: как тебе захочется,
так ты и решишь.
И тогда край несомненно процветет", — но все-таки он поспел в департамент как
раз за пять минут до того, как прибыл туда директор.
Несмотря на
такой исход, государственная карьера Горохова была уже подорвана. Мир был заключен, но на условиях, очень и очень нелегких. Наденька потребовала, во-первых, чтоб в кабинете мужа была поставлена кушетка; во-вторых, чтоб Володька, всякий
раз, как идет в кабинет заниматься, переносил и ее туда на руках и клал на кушетку, и, в-третьих, чтобы Володька, всякий
раз, как Наденьке вздумается, сейчас же бросал и свои гадкие бумаги, и свое противное государство и садился к ней на кушетку.
И
таким образом, благодаря Наденьке, государство лишилось одного из лучших слуг своих. И на этот
раз узкий индивидуализм победил государственность. Спрашивается, могла ли бы Наденька
таким образом поступать, если бы в институте ей было своевременно преподано ясное и отчетливое понятие о том, что
такое государство? Но, увы! не о государстве и его требованиях толковали ей, а на все лады пели...
Кормилицу мою, семидесятилетнюю старуху Домну, бог благословил семейством. Двенадцать человек детей у нее, всё — сыновья, и все как на подбор — один другого краше. И вот, как только, бывало, пройдет в народе слух о наборе,
так старуха начинает тосковать. Четырех сынов у нее в солдаты взяли, двое послужили в ополченцах. Теперь очередь доходит до внуков. Плачет старуха, убивается каждый
раз, словно по покойнике воет.
И что,
таким образом, для них откроется возможность иметь
разом"две высших правды и два верных подданства".
А между тем этот человек существует (cogito ergo sum [мыслю — значит, существую (лат.)]), получает жалованье, устроивает, как может, свои дела, и я даже положительно знаю, что 20-го февраля он подал голос за республиканца. И все это он делает, ни
разу в жизни не спросив себя: «Что
такое государство?»
Прежде всего его поразила цифра. Всего, всего тут было много: и холста, и сукна, и сапожных подметок, не говоря уже о людях. Ядреная, вкусная, сочная, эта цифра
разом разрешила связывавшие его узы,
так что прежде даже, нежели он мог хорошенько сообразить, какое количество изюма, миндаля и икры представляет она, уста его уже шептали...
Какая страна может
разом выставить
такую массу операционного материала?
— Уж
так аккуратен!
так аккуратен!
Разом со всего подряда двадцать процентов учел. Святое дело. Да еще что: реестриков разных Радугину со всех сторон наслали: тот то купить просит, тот — другое. Одних дамских шляпок из Москвы пять штук привезти обязался. Признаться сказать, я даже пожалел его:"Купи, говорю, кстати, и мне в Москве домишко какой-нибудь немудрящий; я, говорю, и надпись на воротах
такую изображу: подарен, дескать, в знак ополчения".