Неточные совпадения
А мужик, то есть первый производитель товара, — он
ничего перед собой
не видит, никакой политико-экономической игры в спрос и предложение
не понимает, барышей
не получает, и потому может
сказать только: «наплевать» — и
ничего больше.
— Гм… значит, и я уж сделался в ваших глазах подозрительным… Скоренько! Нет, коли так, то рассказывайте. Поймите, что ведь до сих пор вы
ничего еще
не сказали, кроме того, что дождь — от облаков.
— Я
ничего не могу
сказать, — продолжал он, — насколько важно или
не важно производимое вами дело, потому что действия ваши
не только
не объяснили, но даже запутали и то, что было сделано вашими предместниками.
— Я знаю, что вы хотите
сказать, — остановил он меня, — вы усердны, молодой человек! — в этом отказать вам нельзя! Но вы слишкомусердны, а это такой недостаток, перед которым даже совершенная бездеятельность представляется качеством далеко
не бесполезным. Я более
ничего не имею прибавить вам.
Действительно, с нашим приходом болтовня словно оборвалась; «калегварды» переглядывались, обдергивались и гремели оружием; штатский «калегвард» несколько раз обеими руками брался за тулью шляпы и шевелил губами, порываясь что-то
сказать, но
ничего не выходило; Марья Потапьевна тоже молчала; да, вероятно, она и вообще
не была разговорчива, а более отличалась по части мления.
И в то время мне думалось: а ну, как она
скажет:"какой вы, однако ж, невежа!"Литератор, в некотором роде служитель слова — и
ничего не умеет рассказать! вероятно ли это?
— У господина Анпетова бываю и даже ревнивым оком за ним слежу. До сих пор, однако, душепагубного
ничего не приметил. Ведет себя доброчинно, к церкви божией нельзя
сказать, чтоб особливо прилежен, но и неприлежным назвать нельзя.
Бог им судья, ваше превосходительство! конечно, маленького человека обидеть
ничего не значит, однако я завсегда, можно
сказать, и денно и нощно, словом, всем сердцем…
— Нехороши наши места стали, неприглядны, — говорит мой спутник, старинный житель этой местности, знающий ее как свои пять пальцев, — покуда леса были целы — жить было можно, а теперь словно последние времена пришли. Скоро ни гриба, ни ягоды, ни птицы —
ничего не будет. Пошли сиверки, холода, бездождица: земля трескается, а пару
не дает. Шутка
сказать: май в половине, а из полушубков
не выходим!
— И все-таки
скажу тебе: говоришь ты, ровно балалайка бренчишь, а
ничего в нашем деле
не смыслишь. У нас колесо-то с каких пор заведено? Ты знаешь ли?
— Такая тут у нас вышла история! такая история! Надо вам
сказать, что еще за неделю перед тем встречает меня Петр Петрович в городе и говорит:"Приезжай шестого числа в Вороново, я Машу замуж выдаю!"Ну, я, знаете, изумился, потому
ничего этакого
не видно было…
А если бы захотели, то и в академию бы ездили, и никто бы
не имел
ничего сказать против этого!
— Нет,
не то что привыкла, а так как-то. Я
не принуждала себя, а просто само собой сделалось. Терпелив он был. Вот и хозяйством я занялась — сама
не знаю как. Когда я у папеньки жила,
ничто меня
не интересовало — помнишь? Любила я, правда, помечтать, а спроси, об чем — и сама
сказать не сумею. А тут вдруг…
Смотрит всегда исподлобья, иногда вдруг замурлычет или засмеется, словно хочет
сказать что-то очень колкое, но
ничего не выходит.
Что бы, например, стоило
сказать:"Помилуйте! это я
не об вас говорю!"или хоть так:"О присутствующих, дескать,
не говорят и т. д.", — нет, так-таки и прет:"Стало быть-с!"
Ничем, даже простою,
ничего не стоющею вежливостью поступиться
не хочет!
— Вы поймите мое положение, —
сказал он, — я и мать — мы смотрим в разные стороны; впрочем, об ней даже нельзя
сказать, смотрит ли она куда-нибудь. А между тем все мое будущее от нее зависит.
Ничего я покуда для себя
не могу.
Не могу,
не могу,
не могу… От одной этой мысли можно голову себе раздробить. Только нет, я своей головы
не раздроблю… во всяком случае! Прощайте. Надеюсь, что я вас
не стеснил.
Сказавши это, она быстро кинула на меня испытующий взгляд,
не слыхал ли, мол, чего, но, должно быть,
ничего не прочитала на моем лице и успокоилась.
— Ну, уж, чай, где
ничего! Состарелась я, голубчик, вот только духом еще бодра, а тело… А впрочем, и то
сказать! Об красоте ли в моем положении думать (она вздохнула)! Живу здесь в углу, никого
не вижу. Прежде хоть Нонночка была, для нее одевалась, а теперь и одеваться
не для кого.
— Я
не имею чести знать Короната Савича, — обратился он ко мне, — и, конечно,
ничего не могу
сказать против выбора им медицинской карьеры. Но, за всем тем, позволяю себе думать, что с его стороны пренебрежение к юридической карьере, по малой мере, легкомысленно, ибо в настоящее время профессия юриста есть самая священная из всех либеральных профессий, открытых современному человеку.
—
Скажите на милость — так вот у вас поп какой. Нет, у нас попик —
ничего, чистенький. Всё «Труды» какие-то читает! Зато, может быть, ваш малым довольствуется, а наш за свадьбы больно дорого берет! Ни на что
не похоже. Вот я земскому-то деятелю жаловалась:"Хоть бы вы, земство, за неимущих вступились!"
— Итак, ты в целой Франции, в ее истории, в ее гении
ничего не видишь, кроме"La belle Helene"? —
сказал я вновь.
Обратитесь к первому попавшемуся на глаза чиновнику-взяточнику и
скажите ему, что действия его дискредитируют государство, что по милости его страдает высшая идея правды и справедливости, оберегать которую призван сенат и Государственный совет, — он посмотрит на вас такими удивленными глазами, что вы, наверное,
скажете себе:"Да, этот человек берет взятки единственно потому, что он
ничего не слыхал ни о государстве, ни о высшей идее правды и справедливости".
Нет! я знаю одно: в бывалые времена, когда еще чудеса действовали, поступки и речи, подобные тем, которые указаны выше, наверное
не остались бы без должного возмездия. Либо земля разверзлась бы, либо огонь небесный опалил бы — словом
сказать, непременно что-нибудь да случилось бы в предостерегательном и назидательном тоне. Но
ничего подобного мы нынче
не видим. Люди на каждом шагу самым несомненным образом попирают идею государственности, и земля
не разверзается под ними. Что же это означает, однако ж?
Зная и видя все это, конечно,
ничего другого
не остается, как радоваться и восклицать: вот благословенные страны, для которых
ничто не остается неразъясненным! вот счастливые люди, которые могут с горделивым сознанием
сказать себе, что каждый их поступок, каждый шаг проникнут идеей государственности!
— Да, —
сказал он после минутного молчания, — какая-нибудь тайна тут есть."
Не белы снеги"запоют — слушать без слез
не можем, а обдирать народ — это вольным духом, сейчас! Или и впрямь казна-матушка так уж согрешила, что ни в ком-то к ней жалости нет и никто
ничего не видит за нею! Уж на что казначей — хранитель, значит! — и тот в прошлом году сто тысяч украл!
Не щемит ни в ком сердце по ней, да и все тут! А что промежду купечества теперь происходит — страсть!
Посреди этой смуты представлений настоящего и будущего, конечно, самое разумное — это довести свой иск к жизни до минимума, то есть
сказать себе:"Удобнее всего быть ни виноватым, ни невиноватым,
не заслуживать ни кары, ни награды; я, дескать, сам по себе, я
ничего не требую,
ничего не ищу и претендую только на то, что имею право жить".