Неточные совпадения
Во-вторых, как это ни парадоксально на первый взгляд, но я могу сказать утвердительно, что все эти люди, в кругу которых я обращаюсь и которые взаимно видят друг в друге «политических врагов», — в сущности,
совсем не враги, а просто бестолковые люди, которые
не могут или
не хотят понять, что они болтают совершенно одно и то же.
Вдумайтесь в смысл этого выражения, и вы увидите, что «обуздание»
совсем не равносильно тому, что на местном жаргоне известно под именем «подтягивания», и что действительное значение этого выражения гораздо обширнее и универсальнее.
Есть много постников, которые охотно держат пост, сопровождающийся постною стерляжьей ухою, но которые, наверное,
совсем не так ретиво пропагандировали бы теорию умерщвления плоти, если б она осуществлялась для них в форме ржаного хлеба, приправленного лебедой.
На деле героем обуздания оказывается
совсем не теоретик, а тот бедный простец, который несет на своих плечах все практические применения этого принципа.
Ясно, что при такой обстановке
совсем невозможно было бы существовать, если б
не имелось в виду облегчительного элемента, позволяющего взглянуть на все эти ужасы глазами пьяного человека, который готов и море переплыть, и с колокольни соскочить без всякой мысли о том, что из этого может произойти.
Эти люди
совсем не отрицатели и протестанты; напротив того, они сами
не раз утверждали его в правилах общежития, сами являлись пламенными защитниками тех афоризмов, которыми он, с их же слов, окружил себя.
Не простецов,
не тли, а «крепких» мало, да притом же на современном общественном языке, по какому-то горькому извращению понятий, «крепким» называется
совсем не тот, кто действительно борется за существование, а тот, кто, подобно кукушке, кладет свои яйца в чужие гнезда.
И чем ближе вы подъезжаете к Троицкому посаду и к Москве, этому средоточию русской святыни, тем более убеждаетесь, что немец
совсем не перелетная птица в этих местах, что он
не на шутку задумал здесь утвердиться, что он устроивается прочно и надолго и верною рукой раскидывает мрежи, в которых суждено барахтаться всевозможным Трифонычам, Сидорычам и прочей неуклюжей белужине и сомовине, заспавшейся, опухшей, спившейся с круга.
— Нет, выгода должна быть, только птицы
совсем ноне
не стало. А ежели и есть птица, так некормна, проестлива. Как ты ее со двора-то у мужичка кости да кожа возьмешь — начни-ка ее кормить, она самоё себя съест.
Может быть, они
совсем не его рукой подписаны?
Не успеваем мы проехать трех станций, как в вагоне уже
совсем светло.
— Помилуйте! прекраснейшие люди! С тех самых пор, как умер Скачков… словно рукой сняло! Пить
совсем даже перестал, в подряды вступил, откупа держал… Дальше — больше. Теперь церковь строит… в Елохове-то, изволите знать? — он-с! А благодеяниев сколько! И как, сударь, благодеяния-то делает! Одна рука дает, другая
не ведает!
Но попробуйте сказать ему, что он
совсем не масон…
Редкие светло-рыжие волосы на голове висели в беспорядке; на бороде и усах почти
совсем волос
не было.
— Позвольте, господа!
не в том
совсем вопрос! Что же собственно делает господин Парначев, что могло в такой степени возбудить ваше негодование? Объясните сначала вы, капитан!
Прошлую весну
совсем было здесь нас залило, ну, я, признаться, сам даже предложил: «
Не помолебствовать ли, друзья?» А они в ответ: «Дождь-то ведь от облаков; облака, что ли, ты заговаривать станешь?» От кого, смею спросить, они столь неистовыми мыслями заимствоваться могли?
P. S. Помните ли вы Ерофеева, милая маменька? того самого Ерофеева, который к нам по праздникам из школы хаживал? Теперь он адвокат, и представьте себе, какую штуку удрал! — взял да и объявил себя специалистом по части скопцов! До тех пор у него
совсем дел
не было, а теперь от скопцов отбою нет! На днях выиграл одно дело и получил сорок тысяч. Сорок тысяч, милая маменька!! А ведь он даже
не очень умный!
— Я пришел к тому убеждению, что недостаточность результатов происходит оттого, что тут употребляются
совсем не те приемы. Я
не знаю, что именно нужно, но бессилие старых, традиционных уловок для меня очевидно. Они без пользы ожесточают злоумышленников, между тем как нужно, чтобы дело само собой, так сказать, скользя по своей естественной покатости, пришло к неминуемому концу. Вот мой взгляд. Вы, мой друг, человек новый и современный — вы должны понять меня. Поэтому я решился поручить это дело вам.
P. S. Адвокат Ерофеев третьего скопца заманил и сорвал с него какую-то
совсем уж баснословную сумму. Слышно, что он пятипроцентные бумаги на бирже скупает. Как хотите, а он
не только
не дурак, каким его многие почитают, но, по-моему, даже очень умен".
Вы знаете мои правила! Вам известно, что я
не могу быть предан
не всецело! Ежели я кому-нибудь предаюсь, то делаю это безгранично… беззаветно! Я весь тут. Я люблю, чтоб начальник ласкал меня, и ежели он ласкает, то отдаюсь ему
совсем! Если сегодня я отдаюсь душой судебному генералу, то его одного и люблю, и всех его соперников ненавижу! Но ежели завтра меня полюбит контрольный генерал, то я и его буду любить одного, и всех его соперников буду ненавидеть!
Рассказывает, что нынче на все дороговизна пошла, и пошла оттого, что"прежние деньги на сигнации были, а теперьче на серебро счет пошел"; рассказывает, что дело торговое тоже трудное, что"рынок на рынок
не потрафишь: иной раз дорого думаешь продать, ан ни за что спустишь, а другой раз и
совсем, кажется, делов нет, ан вдруг бог подходящего человека послал"; рассказывает, что в скором времени"объявления набору ждать надо"и что хотя набор — "оно конечно"…"одначе и без набору быть нельзя".
В-шестых, наконец, прежде
совсем не было адвокатов, а были люди, носившие название «ябедников»,"приказных строк","крапивного семени"и т. д., которые ловили клиентов по кабакам и писали неосновательные просьбы за косушку. Нынче и в Т*** завелось до десяти «аблакатов», которые и за самую неосновательную просьбу меньше красненькой
не возьмут.
Ежели, бы я, например, и
совсем за землей
не смотрел, так у меня крестьянин синь пороха
не украдет.
— Вот это самое и он толковал, да вычурно что-то. Много, ах, много нынче безместных-то шляется! То с тем, то с другим. Намеднись тоже Прокофий Иваныч — помещик здешний, Томилиным прозывается — с каменным углем напрашивался: будто бы у него в имении
не есть этому углю конца. Счастливчики вы, господа дворяне! Нет-нет да что-нибудь у вас и окажется!
Совсем было капут вам — ан вдруг на лес потребитель явился. Леса извели — уголь явился. Того гляди, золото окажется — ей-богу, так!
— Старший сын, Николай, дельный парень вышел. С понятием. Теперь он за сорок верст, в С***, хлеб закупать уехал! С часу на час домой жду. Здесь-то мы хлеб нынче
не покупаем; станция, так конкурентов много развелось, приказчиков с Москвы насылают, цены набивают. А подальше — поглуше. Ну, а младший сын, Яков Осипыч, — тот с изъянцем. С год места на глаза его
не пущаю, а по времени, пожалуй, и
совсем от себя отпихну!
Прибавь Дерунов от себя только десять следующих слов:"и при сем, якобы армий
совсем не нужно, говорил" — и дело в шляпе.
Я удивляюсь даже, что Деруновы до такой степени скромны и сдержанны. Имей я их взгляды на бунты и те удобства, которыми они пользуются для проведения этих взглядов, я всякого бы человека, который мне нагрубил или просто
не понравился, со свету бы сжил. Писал бы да пописывал:"И при сем, якобы армий
совсем не нужно, говорил!"И наверное получил бы удовлетворение…
Как-то вдруг для меня сделалось
совсем ясно, что мне
совсем не к лицу ни продавать, ни покупать, ни даже ликвидировать. Что мое место
совсем не тут,
не в мире продаж, войн, трактатов и союзов, а где-то в безвестном углу, из которого мне никто
не препятствовал бы кричать вслед несущейся мимо меня жизни: возьми всё — и отстань!..
—
Не видал я ее, Осип Иваныч,
не привелось в ту пору. А красавица она у вас, сказывают. Так, значит, вы
не одни? Это отлично. Получите концессию, а потом, может быть, и
совсем в Петербурге оснуетесь. А впрочем, что ж я! Переливаю из пустого в порожнее и
не спрошу, как у вас в К., все ли здоровы? Анна Ивановна? Николай Осипыч?
— Да все то же. Вино мы с ним очень достаточно любим. Да
не зайдете ли к нам, сударь: я здесь, в Европейской гостинице, поблизности, живу. Марью Потапьевну увидите; она же который день ко мне пристает: покажь да покажь ей господина Тургенева. А он, слышь, за границей. Ну, да ведь и вы писатель — все одно, значит. Э-эх! загоняла меня
совсем молодая сношенька! Вот к французу послала, прическу новомодную сделать велела, а сама с «калегвардами» разговаривать осталась.
— Да вот, Осип Иваныч, хотим вам на Марью Потапьевну пожаловаться! никакого хорошего разговору
не допускает! сразу так оборвет — хоть на Кавказ переводись, — ответил один юный корнет, с самым легким признаком усов, совсем-совсем херувим.
Обращение это застало меня совершенно впрасплох. Вообще я робок с дамами; в одной комнате быть с ними — могу, но разговаривать опасаюсь. Все кажется, что вот-вот онаспросит что-нибудь такое
совсем неожиданное, на что я ни под каким видом ответить
не смогу. Вот «калегвард» — тот ответит; тот, напротив, при мужчине совестится, а дама никогда
не застанет его врасплох. И будут онивместе разговаривать долго и без умолку, будут смеяться и — кто знает — будут, может быть, и понимать друг друга!
Отъехали мы верст десять — и вдруг гроза. Ветер; снег откуда-то взялся; небо черное, воздух черный и молнии,
совсем не такие, как у нас, а толстые-претолстые. Мы к проводникам:"Долго ли, мол, этак будет?" —
не понимают. А сами между тем по-своему что-то лопочут да посвистывают.
Оказалось, что наши хозяева
совсем не разбойники, а действительно добродушные пастухи, которые на другой день опять накормили нас сыром и лепешками и даже напутствовали своими благословениями.
Очевидно, что Дерунов уж оставил всякую оглядку, что он
не будет впредь ни колоколов лить, ни пудовых свечей к образам ставить, что он
совсем бросил мысль о гривенниках и пятаках и задумал грабить наголо и в более приличной форме.
— Да что говорить, ваше превосходительство, — подзадоривал Осип Иваныч, — я сам тамошний житель и верно это знаю. Сделай теперича генерал направление влево, к тому, значит, месту, где и без того готовый мост через Вьюлку выстроен, первое дело —
не нужно бы
совсем переправы делать, второе дело — кровопролития
не было бы, а третье дело — артиллерия осталась бы цела!
— А
не то, может быть, вы закусить бы предпочли? — продолжал он, возвратившись, — и закуска в передней
совсем готовая стоит. У нас все так устроено, чтоб по первому манию… Угодно?
— Да, батюшка! — говорил он Антошке, — вы правду сказывали! Это
не промышленник, а истукан какой-то! Ни духа предприимчивости, ни понимания экономических законов… ничего! Нет-с! нам
не таких людей надобно! Нам надобно
совсем других людей… понимаете? Вот как мы с вами, например! А? Понимаете? вот как мы с вами?
Тем
не менее сначала это была борьба чисто платоническая. Генерал один на один беседовал в кабинете с воображаемым нигилистом, старался образумить его, доказывал опасность сего, и хотя постоянно уклонялся от объяснения, что следует разуметь под словом сие,но по тем огонькам, которые бегали при этом в его глазах, ясно было видно, что дело идет
совсем не о неведомом каком-то нигилизме, а о совершившихся новшествах, которые, собственно, и составляли неизбывную обиду, подлежавшую генеральскому отмщению.
Генерал бросился было вперед, но Антон уже
не на цыпочках, а полным ходом ушел из дому, а затем и
совсем из усадьбы.
Решивши таким образом насущные вопросы, он с таким апломбом пропагандировал свои «идеи», что
не только Сережа и Володя, но даже и некоторые начальники уверовали в существование этих «идей». И когда это мнение установилось прочно, то он легко достиг довольно важного второстепенного поста, где имел своих подчиненных, которым мог вполне развязно говорить:"Вот вам моя идея! вам остается только развить ее!"Но уже и отсюда он прозревал далеко и видел в будущем перспективу
совсем иного свойства…
Только по временам он прерывал тяжелое молчание (он, впрочем,
не чувствовал его тяжести и фыркал
совсем хладнокровно, как ни в чем
не бывало), чтобы высказать поучение вроде следующего...
— Ну, все-таки… Впрочем, это дело прошлое, я
не об том… Скажите, неужели же у отца совсем-совсем никакого лесу
не осталось?.. Ну, понимаете, который бы продать было можно?
Прежде
совсем делов
не было, а нынче уж слишним их много, а настоящего, постоянного дела все-таки нету — все с наскоку.
—
Совсем не те слова говорит, какие хочет. Хочет сказать, к примеру, сено, а говорит — телега. Иного и
совсем не поймешь.
Не знает даже, что у него под ногами: земля ли, крыша ли, река ли. Да вон, смотрите, через поле молодец бежит… ишь поспешает! Это сюда, в кабак.
— Здешний житель — как
не знать! Да
не слишком ли шибко завертелось оно у вас, колесо-то это? Вам только бы сбыть товар, а про то, что другому, за свои деньги, тоже в сапогах ходить хочется, вы и забыли
совсем! Сказал бы я тебе одно слово, да боюсь,
не обидно ли оно для тебя будет!
И я мог недоумевать!"), или, что одно и то же, как только приступлю к написанию передовой статьи для"Старейшей Российской Пенкоснимательницы"(статья эта начинается так:"Есть люди, которые
не прочь усумниться даже перед такими бесспорными фактами, как, например, судебная реформа и наши всё еще молодые, всё еще неокрепшие, но тем
не менее чреватые благими начинаниями земские учреждения"и т. д.), так сейчас, словно буря, в мою голову вторгаются
совсем неподходящие стихи...
«Нет, милостивый государь! — сказал бы я, — вы ошибаетесь! я хожу к Бергу
совсем не для юпок и проч., а для того, чтоб видеть французскую веселость, la bonne et franche gaite franГaise!» [милую, свободную французскую веселость! (франц.)]
Когда Марья Петровна ела, то
совсем не жевала, а проглатывала пищу, как щука; напротив того, Сенечка любил всякий кусок рассмотреть, разжевать, просмаковать, посыпать разговорцем и, к довершению всего, разрезывал кушанье на маленькие кусочки, а с огурца непременно срезывал кожу.