Неточные совпадения
— А позволь, твое благородие, сказать, что я еще думаю! — вновь заводит речь ямщик, — я думаю, что мы против этих немцев очень
уж просты — оттого и задачи нам
нет.
Через полчаса его
уже нет; он все выпил и съел, что видел его глаз, и ушел за другим двугривенным, который
уже давно заприметил в кармане у вашего соседа.
— Да-с, претерпел-таки.
Уж давно думаю я это самое Монрепо побоку — да никому, вишь, не требуется. Пантелею Егорову предлагал: «Купи, говорю! тебе, говорю, все одно, чью кровь ни сосать!» Так
нет, и ему не нужно! «В твоем, говорит, Монрепо не людям, а лягушкам жить!» Вот, сударь, как нынче бывшие холопы-то с господами со своими поговаривают!
— Гм… значит, и я
уж сделался в ваших глазах подозрительным… Скоренько!
Нет, коли так, то рассказывайте. Поймите, что ведь до сих пор вы ничего еще не сказали, кроме того, что дождь — от облаков.
— По здешнему месту эти концы очень часто, сударь, бывают. Смотришь, это, на человека: растет, кажется… ну, так растет! так растет! Шире да выше, краше да лучше, и конца-краю, по видимостям, деньгам у него
нет. И вдруг, это, — прогорит. Словно даже свечка, в одну минуту истает. Либо сам запьет, либо жена сбесится… разумеется, больше от собственной глупости. И пойдет, это, книзу, да книзу,
уже да хуже…
Нигде
уж нет ни почтения, ни преданности, а о потравах и о прочем — и говорить нечего.
Нет, господа, шалите!
уж меня вы не проведете своими «предвкушениями»!
— Что жалеть-то! Вони да грязи мало, что ли, было? После постоялого-то у меня тут другой домок, чистый, был, да и в том тесно стало. Скоро пять лет будет, как вот эти палаты выстроил. Жить надо так, чтобы и светло, и тепло, и во всем чтоб приволье было. При деньгах да не пожить? за это и люди осудят! Ну, а теперь побеседуемте, сударь, закусимте; я
уж вас от себя не пущу! Сказывай, сударь, зачем приехал? нужды
нет ли какой?
— Ну,
нет, это дешевенько. Лучше
уж я посмотрю!
Говорят, что теперь ничего этого
уже нет.
—
Нет, я
уж к Марье Потапьевне…
—
Нет, сударь, это сущую правду он сказал: поколе он жив, все карманы его будут! А которого, он видит, ему сразу не одолеть, он и сам от него на время отойдет, да издали и поглядывает, ровно бы посторонний человек.
Уже так-то вороват, так-то вороват!
— Яд — это так точно-с! Отравы этой они и посейчас промежду черняди довольное число распространили. Довольно, кажется, с ихней стороны было
уж низко из одной чашки с мужиками хлебать — так
нет, и этого мало показалось!
— Живет! Вон окно-то — там и ютится. Был я у него намеднись, нагажено у него, насорено в горнице-то! Ни у дверей, ни у окон настоящих запоров
нет; войди к нему ночью, задуши — никто три дня и не проведает! Да и сам-то он словно
уж не в уме!
— Да
уж где только эта кляуза заведется — пиши пропало. У нас до Голозадова насчет этого тихо было, а поселился он — того и смотри, не под суд, так в свидетели попадешь! У всякого, сударь, свое дело есть, у него у одного
нет; вот он и рассчитывает:"Я, мол, на гулянках-то так его доеду, что он последнее отдаст, отвяжись только!"
Быть может, в то самое время, когда мы сбираем рать на защиту его, — его
уж нет… он потрясен!
Будемте спорить, господа! raisonnons, messieurs, raisonnons! [порассудим, господа, порассудим! (франц.)] Но чтобы, с божьею помощью, выйти с вольными мыслями куда-нибудь на площадь…
Нет, это
уж позвольте, господа! — Это запрещено-с!
Тебеньков тем опасен, что он знает (или, по крайней мере, убежден, что знает), в чем суть либеральных русских идей, и потому, если он раз решится покинуть гостеприимные сени либерализма, то, сильный своими познаниями по этой части, он на все резоны будет
уже отвечать одно: «
Нет, господа! меня-то вы не надуете! я сам был „оным“! я знаю!» И тогда вы не только ничего с ним не поделаете, а, напротив того, дождетесь, пожалуй, того, что он, просто из одного усердия, начнет открывать либерализм даже там, где есть лишь невинность.
Хотя, в сущности, в этом еще
нет ничего определенного, но для нас, русских,
уже одно это очень и очень важно.
—
Нет, пусть
уж, Христос с ним, с Петенькой поспит!.. Феденьке-то! Матрена! Феденьке-то не забудьте, чтоб графин с квасом на ночь стоял!
—
Нет,
уж ты лучше… да что ты жуешь? что ты все жуешь? — Афоня проворно подносит ко рту руку и что-то выплевывает.
— Ну,
уж нет, бабенька, этак они так об себе возмечтают, что после с ними и не сговоришь!
—
Нет, бабенька,
нет! Я
уж решилась никогда никому никаких снисхождений не делать!
—
Нет, мне, видно, бог
уж за вас заплатит! Один он, царь милосердый, все знает и видит, как материнское-то сердце не то чтобы, можно сказать, в постоянной тревоге об вас находится, а еще пуще того об судьбе вашей сокрушается… Чтобы жили вы, мои дети, в веселостях да в неженье, чтоб и ветром-то на вас как-нибудь неосторожно не дунуло, чтоб и не посмотрел-то на вас никто неприветливо…
Года мои преклонные, да и здоровье нынче
уж не то, что прежде бывало: вот и хочется мне теперь, чтоб вы меня, старуху, успокоили, грех-то с меня этот сняли, что вот я всю жизнь все об маммоне да об маммоне, а на хорошее да на благочестивое — и
нет ничего.
Ротмистр, в твоем описании, выходит очень смешон. И я уверена, что Полина вместе с тобой посмеялась бы над этим напомаженным денщиком, если б ты пришел с своим описанием в то время, когда борьба еще была возможна для нее. Но я боюсь, что роковое решение
уж произнесено, такое решение, из которого
нет другого выхода, кроме самого безумного скандала.
— Очень, очень даже выгодно. Но представь себе: именно все, как говорил покойный Савва Силыч, все так, по его, и сбывается. Еще в то время, как в первый раз вину волю сказали, —
уж и тогда он высказался:"Курить вино —
нет моего совета, а кабаки держать — можно хорошую пользу получить!"
—
Нет, так… Я
уж ему ответила. Умнее матери хочет быть… Однако это еще бабушка надвое сказала… да! А впрочем, и я хороша; тебя прошу не говорить об нем, а сама твержу:"Коронат да Коронат!"Будем-ка лучше об себе говорить. Вот я сперва закуску велю подать, а потом и поговорим; да и наши, того гляди, подъедут. И преприятно денек вместе проведем!
—
Нет,
уж сделай милость, уволь!
— Да, — сказал он после минутного молчания, — какая-нибудь тайна тут есть."Не белы снеги"запоют — слушать без слез не можем, а обдирать народ — это вольным духом, сейчас! Или и впрямь казна-матушка так
уж согрешила, что ни в ком-то к ней жалости
нет и никто ничего не видит за нею!
Уж на что казначей — хранитель, значит! — и тот в прошлом году сто тысяч украл! Не щемит ни в ком сердце по ней, да и все тут! А что промежду купечества теперь происходит — страсть!
— Да, не без приятности для Удодова. Да собственно говоря, он один и приятность-то от всего этого дела получит. Он-то свой процент даже сейчас
уж выручил, а прочим, вот хоть бы тем же Костроминым с братией, кажется, просто без всяких приятностей придется на
нет съехать. Только вот денег много зараз в руках увидят — это как будто радует!
— Ничего стыдного
нет. Рука у него теперь мягкая, словно бархат. И сам он добрее, мягче сделался. Бывало, глаза так и нижут насквозь, а нынче больше все под лоб зрачки-то закатывать стал. Очень
уж, значит, за отечество ему прискорбно! Намеднись мы в клубе были, когда газеты пришли. Бросился, это, Удодов, конверт с «Ведомостей» сорвал:"Держится! — кричит, — держится еще батюшка-то наш!"Это он про Севастополь! Ну, да прощайте! Секрет!
— Коли пулярка, так и говори, что пулярка, а пуле, мол, пожалуйте в Россию кушать. Да опять и пулярка: наша ли пулярка или парижская — об немецких
уж и не говорю! Наша пулярка хоть небольшая, да нежная, тонкая, аромат у ней есть! а тамошняя пулярка — большая, да пресная — черта ли в ней, в этой преснятине! Только говорят:"Савёр да савёр!", а савёру-то именно и
нет!
— Насмотрелся-таки я на ихнюю свободу, и в ресторанах побывал, и в театрах везде был, даже в палату депутатов однажды пробрался — никакой свободы
нет! В ресторан коли ты до пяти часов пришел, ни за что тебе обедать не подадут! после восьми — тоже! Обедай между пятью и восемью! В театр взял билет — так
уж не прогневайся! ни шевельнуться, ни ноги протянуть — сиди, как приговоренный! Во время представления — жара, в антрактах — сквозной ветер. Свобода!