Неточные совпадения
—
Нет, — подхватил Чичиков, —
нет, я разумею предмет таков как есть, то есть те души, которые, точно,
уже умерли.
— А,
нет! — сказал Чичиков. — Мы напишем, что они живы, так, как стоит действительно в ревизской сказке. Я привык ни в чем не отступать от гражданских законов, хотя за это и потерпел на службе, но
уж извините: обязанность для меня дело священное, закон — я немею пред законом.
—
Нет, ваше благородие, как можно, чтобы я позабыл. Я
уже дело свое знаю. Я знаю, что нехорошо быть пьяным. С хорошим человеком поговорил, потому что…
—
Нет, этого-то я не думаю. Что ж в них за прок, проку никакого
нет. Меня только то и затрудняет, что они
уже мертвые.
—
Нет,
нет, я
уж покажу, — отвечала девчонка.
—
Нет, ты
уж, пожалуйста, меня-то отпусти, — говорил белокурый, — мне нужно домой.
И что по существующим положениям этого государства, в славе которому
нет равного, ревизские души, окончивши жизненное поприще, числятся, однако ж, до подачи новой ревизской сказки наравне с живыми, чтоб таким образом не обременить присутственные места множеством мелочных и бесполезных справок и не увеличить сложность и без того
уже весьма сложного государственного механизма…
Нет! кто
уж кулак, тому не разогнуться в ладонь!
А
уж куды бывает метко все то, что вышло из глубины Руси, где
нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а всё сам-самородок, живой и бойкий русский ум, что не лезет за словом в карман, не высиживает его, как наседка цыплят, а влепливает сразу, как пашпорт на вечную носку, и нечего прибавлять
уже потом, какой у тебя нос или губы, — одной чертой обрисован ты с ног до головы!
Случись же под такую минуту, как будто нарочно в подтверждение его мнения о военных, что сын его проигрался в карты; он послал ему от души свое отцовское проклятие и никогда
уже не интересовался знать, существует ли он на свете или
нет.
— Ну, что ж ты расходилась так? Экая занозистая! Ей скажи только одно слово, а она
уж в ответ десяток! Поди-ка принеси огоньку запечатать письмо. Да стой, ты схватишь сальную свечу, сало дело топкое: сгорит — да и
нет, только убыток, а ты принеси-ка мне лучинку!
«
Нет, этого мы приятелю и понюхать не дадим», — сказал про себя Чичиков и потом объяснил, что такого приятеля никак не найдется, что одни издержки по этому делу будут стоить более, ибо от судов нужно отрезать полы собственного кафтана да уходить подалее; но что если он
уже действительно так стиснут, то, будучи подвигнут участием, он готов дать… но что это такая безделица, о которой даже не стоит и говорить.
—
Нет,
уж чайку пусть лучше когда-нибудь в другое время.
— Женим, женим! — подхватил председатель. —
Уж как ни упирайтесь руками и ногами, мы вас женим!
Нет, батюшка, попали сюда, так не жалуйтесь. Мы шутить не любим.
И
уж как ни старались потом мужья и родственники примирить их, но
нет, оказалось, что все можно сделать на свете, одного только нельзя: примирить двух дам, поссорившихся за манкировку визита.
Но, как на беду, в это время подвернулся губернатор, изъявивший необыкновенную радость, что нашел Павла Ивановича, и остановил его, прося быть судиею в споре его с двумя дамами насчет того, продолжительна ли женская любовь или
нет; а между тем Ноздрев
уже увидал его и шел прямо навстречу.
Всякий дом казался ей длиннее обыкновенного; белая каменная богадельня с узенькими окнами тянулась нестерпимо долго, так что она наконец не вытерпела не сказать: «Проклятое строение, и конца
нет!» Кучер
уже два раза получал приказание: «Поскорее, поскорее, Андрюшка! ты сегодня несносно долго едешь!» Наконец цель была достигнута.
Параша говорит: „вице-губернаторша“, а я говорю: „ну вот, опять приехала дура надоедать“, и
уж хотела сказать, что меня
нет дома…»
— Она вам тетка еще бог знает какая: с мужниной стороны…
Нет, Софья Ивановна, я и слышать не хочу, это выходит: вы мне хотите нанесть такое оскорбленье… Видно, я вам наскучила
уже, видно, вы хотите прекратить со мною всякое знакомство.
—
Уж извините, Софья Ивановна!
Уж позвольте вам сказать, что за мной подобных скандальозностей никогда еще не водилось. За кем другим разве, а
уж за мной
нет,
уж позвольте мне вам это заметить.
Итак, ничего
нет удивительного, что чиновники невольно задумались на этом пункте; скоро, однако же, спохватились, заметив, что воображение их
уже чересчур рысисто и что все это не то.
Вот
уже и мостовая кончилась, и шлагбаум, и город назади, и ничего
нет, и опять в дороге.
Я поставлю полные баллы во всех науках тому, кто ни аза не знает, да ведет себя похвально; а в ком я вижу дурной дух да насмешливость, я тому нуль, хотя он Солона заткни за пояс!» Так говорил учитель, не любивший насмерть Крылова за то, что он сказал: «По мне,
уж лучше пей, да дело разумей», — и всегда рассказывавший с наслаждением в лице и в глазах, как в том училище, где он преподавал прежде, такая была тишина, что слышно было, как муха летит; что ни один из учеников в течение круглого года не кашлянул и не высморкался в классе и что до самого звонка нельзя было узнать, был ли кто там или
нет.
Что занимаюсь философией да иной раз
нет времени, так
уж я и не отец? ан вот
нет же, отец! отец, черт их побери, отец!
Но мы стали говорить довольно громко, позабыв, что герой наш, спавший во все время рассказа его повести,
уже проснулся и легко может услышать так часто повторяемую свою фамилию. Он же человек обидчивый и недоволен, если о нем изъясняются неуважительно. Читателю сполагоря, рассердится ли на него Чичиков или
нет, но что до автора, то он ни в каком случае не должен ссориться с своим героем: еще не мало пути и дороги придется им пройти вдвоем рука в руку; две большие части впереди — это не безделица.
— Жена — хлопотать! — продолжал Чичиков. — Ну, что ж может какая-нибудь неопытная молодая женщина? Спасибо, что случились добрые люди, которые посоветовали пойти на мировую. Отделался он двумя тысячами да угостительным обедом. И на обеде, когда все
уже развеселились, и он также, вот и говорят они ему: «Не стыдно ли тебе так поступить с нами? Ты все бы хотел нас видеть прибранными, да выбритыми, да во фраках.
Нет, ты полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит».
—
Нет, это
уже слишком, — сказал Чичиков, когда выехали они со двора. — Это даже по-свински. Не беспокойно ли вам, Платон Михалыч? Препокойная была коляска, и вдруг стало беспокойно. Петрушка, ты, верно, по глупости, стал перекладывать? отовсюду торчат какие-то коробки!
— Да
нет, братец, я
уж двадцать раз вам повторял: не возите больше. У меня материалу столько накопилось, что девать некуда.
— Об этом я
уже слышал. Мне к нему и дела
нет. Но так как генерал Бетрищев — близкий приятель и, даже так сказать, благотворитель… так
уж как-то и неловко.
— Да я и строений для этого не строю; у меня
нет зданий с колоннами да фронтонами. Мастеров я не выписываю из-за границы. А
уж крестьян от хлебопашества ни за что не оторву. На фабриках у меня работают только в голодный год, всё пришлые, из-за куска хлеба. Этаких фабрик наберется много. Рассмотри только попристальнее свое хозяйство, то увидишь — всякая тряпка пойдет в дело, всякая дрянь даст доход, так что после отталкиваешь только да говоришь: не нужно.
Что сами благодаря этой роскоши стали тряпки, а не люди, и болезней черт знает каких понабрались, и
уж нет осьмнадцатилетнего мальчишки, который бы не испробовал всего: и зубов у него
нет, и плешив, — так хотят теперь и этих заразить.
—
Нет, Павел Иванович, — сказал он, —
уж если хотите знать умного человека, так у нас, действительно, есть один, о котором, точно, можно сказать: «умный человек», которого я и подметки не стою.
— Всенепременно. У него теперь приращенье должно идти с быстротой невероятной. Это ясно. Медленно богатеет только тот, у кого какие-нибудь сотни тысяч; а у кого миллионы, у того радиус велик: что ни захватит, так вдвое и втрое противу самого себя. Поле-то, поприще слишком просторно. Тут
уж и соперников
нет. С ним некому тягаться. Какую цену чему ни назначит, такая и останется: некому перебить.
— Кто родился с тысячами, воспитался на тысячах, тот
уже не приобретет: у того
уже завелись и прихоти, и мало ли чего
нет!
— Есть у меня, пожалуй, трехмиллионная тетушка, — сказал Хлобуев, — старушка богомольная: на церкви и монастыри дает, но помогать ближнему тугенька. А старушка очень замечательная. Прежних времен тетушка, на которую бы взглянуть стоило. У ней одних канареек сотни четыре. Моськи, и приживалки, и слуги, каких
уж теперь
нет. Меньшому из слуг будет лет шестьдесят, хоть она и зовет его: «Эй, малый!» Если гость как-нибудь себя не так поведет, так она за обедом прикажет обнести его блюдом. И обнесут, право.
— Ну
нет, в силах! У тетушки натура крепковата. Это старушка — кремень, Платон Михайлыч! Да к тому ж есть и без меня угодники, которые около нее увиваются. Там есть один, который метит в губернаторы, приплелся ей в родню… бог с ним! может быть, и успеет! Бог с ними со всеми! Я подъезжать и прежде не умел, а теперь и подавно: спина
уж не гнется.
— Ну
нет. Он чересчур
уже заважничал. Я к нему не поеду. Поезжай, если хочешь, ты.
— А дело, по-настоящему, вздор. У него
нет достаточно земли, — ну, он и захватил чужую пустошь, то есть он рассчитывал, что она не нужна, и о ней хозяева <забыли>, а у нас, как нарочно,
уже испокон века собираются крестьяне праздновать там Красную горку. По этому-то поводу я готов пожертвовать лучше другими лучшими землями, чем отдать ее. Обычай для меня — святыня.
— Да-с, — прибавил купец, — у Афанасия Васильевича при всех почтенных качествах непросветительности много. Если купец почтенный, так
уж он не купец, он некоторым образом есть
уже негоциант. Я
уж тогда должен себе взять и ложу в театре, и дочь
уж я за простого полковника — нет-с, не выдам: я за генерала, иначе я ее не выдам. Что мне полковник? Обед мне
уж должен кондитер поставлять, а не то что кухарка…
У него
уж набралось бы опять, да он говорит: «
Нет, Афанасий Иванович, [То есть Васильевич.] служу я теперь
уж не себе и <не> для себя, а потому, что Бог так <судил>.