Неточные совпадения
Как ни стараются они провести между собою разграничительную черту, как ни уверяют друг друга, что такие-то мнения может иметь лишь несомненный жулик, а такие-то — бесспорнейший идиот, мне все-таки сдается, что мотив у них один и тот же, что вся разница в том, что один делает руладу вверх, другой же обращает ее вниз, и что нет даже повода задумываться над тем,
кого целесообразнее обуздать: мужика или науку.
Ведь примирившийся счастлив — оставьте же его быть счастливым в его бессознательности! не будите в нем напрасного недовольства самим собою, недовольства, которое только производит в нем внутренний разлад, но в конце концов все-таки не сделает его ни более способным к правильной оценке явлений, из которых слагается ни для
кого не интересная жизнь простеца, ни менее беззащитным против вторжения в эту жизнь всевозможных внезапностей.
— Это чтобы обмануть, обвесить, утащить — на все первый сорт. И не то чтоб себе на пользу — всё в кабак! У нас в М. девятнадцать кабаков числится — какие тут прибытки на ум пойдут! Он тебя утром на базаре обманул, ан к полудню, смотришь, его самого кабатчик до нитки обобрал, а там, по истечении времени, гляди, и у кабатчика либо выручку украли, либо безменом по темю — и дух вон.
Так оно колесом и идет. И за дело! потому, дураков учить надо. Только вот что диво: куда деньги деваются, ни у
кого их нет!
— Помилуйте! Скотина! На днях, это, вообразил себе, что он свинья: не ест никакого корма, кроме как из корыта, — да и шабаш! Да ежели этаких дураков не учить,
так кого же после того и учить!
«Вы, — говорит мне господин Парначев, — коли к
кому в гости приходите,
так прямо идите, а не подслушивайте!» А Лука Прохоров сейчас же за шапку и так-таки прямо и говорит: «Мы, говорит, Валериан Павлыч, об этом предмете в другое время побеседуем, а теперь между нами лишнее бревнышко есть».
— Смеется… писатель! Смейтесь, батюшка, смейтесь! И
так нам никуда носу показать нельзя! Намеднись выхожу я в свой палисадник — смотрю, а на клумбах целое стадо Васюткиных гусей пасется. Ну, я его честь честью: позвал-с, показал-с. «Смотри, говорю, мерзавец! любуйся! ведь по-настоящему в остроге сгноить за это тебя мало!» И что ж бы, вы думали, он мне на это ответил? «От мерзавца слышу-с!» Это Васютка-то
так поговаривает! ась? от
кого, позвольте узнать, идеи-то эти к ним лопали?
Кто мыслит „преступление“, тот, в то же время, неизбежно,
так сказать фаталистически, мыслит и „наказание“!
— Чти родителей, потому что без них вашему брату деваться некуда, даром что ты востер. Вот из ученья выйдешь —
кто тебе на прожиток даст? Жениться захочешь —
кто невесту припасет? — всё родители! —
Так ты и утром и вечером за них бога моли: спаси, мол, господи, папыньку, мамыньку, сродственников! Всех, сударь, чти!
А все-таки скажу, в нашем деле как
кому потрафится!
—
Так, балую. У меня теперь почесть четверть уезда земли-то в руках. Скупаю по малости, ежели
кто от нужды продает. Да и услужить хочется — как хорошему человеку не услужить! Все мы боговы слуги, все друг дружке тяготы нести должны. И с твоей землей у меня купленная земля по смежности есть. Твои-то клочки к прочим ежели присовокупить — ан дача выйдет. А у тебя разве дача?
— Я-то сержусь! Я уж который год и не знаю, что за «сердце»
такое на свете есть! На мужичка сердиться! И-и! да от
кого же я и пользу имею, как не от мужичка! Я вот только тебе по-христианскому говорю: не вяжись ты с мужиком! не твое это дело! Предоставь мне с мужика получать! уж я своего не упущу, всё до копейки выберу!
— Поступков не было. И становой, сказывают, писал: поступков, говорит, нет, а ни с
кем не знакомится, книжки читает…
так и ожидали, что увезут! Однако ответ от вышнего начальства вышел: дожидаться поступков. Да барин-то сам догадался, что нынче с становым шутка плохая: сел на машину — и айда в Петербург-с!
— Вот это ты дельное слово сказал. Не спросят — это
так. И ни тебя, ни меня, никого не спросят, сами всё, как следует, сделают! А почему тебя не спросят, не хочешь ли знать? А потому, барин, что уши выше лба не растут, а у
кого ненароком и вырастут сверх меры — подрезать маленечко можно!
Еще на днях один становой-щеголь мне говорил:"По-настоящему, нас не становыми приставами, а начальниками станов называть бы надо, потому что я, например, за весь свой стан отвечаю: чуть ежели
кто ненадежен или в мыслях нетверд — сейчас же к сведению должен дать знать!"Взглянул я на него — во всех статьях куроед! И глаза врозь, и руки растопырил, словно курицу поймать хочет, и носом воздух нюхает. Только вот мундир — мундир, это точно, что ловко сидит! У прежних куроедов
таких мундирчиков не бывало!
Ведь сам же он, и даже не без самодовольства, говорил давеча, что по всему округу сеть разостлал? Стало быть, он кого-нибудь в эту сеть ловит?
кого ловит? не
таких ли же представителей принципа собственности, как и он сам? Воля ваша, а есть тут нечто сомнительное!
— И Дерунов загребет, и другой загребет. Главная причина: у
кого голова на плечах состоит, тот и загребет. Да парки что! Вот ужо запряжем мерина, в Филипцево съездим, лес посмотрим — вот
так лес!
— Наша должность, ваше благородие, осмелюсь вам доложить, даже очень довольно строгая. Смотрите, примерно, теперича хоть вы, или другой
кто: гуляет, мол, Федор, в баклуши бьет! А я, между прочим, нисколько не гуляю, все промежду себя обдумываю. Как, значит,
кому угодить и
кому что, к примеру, требуется. Все это я завсегда на замечании держать должен. К примеру, хошь бы
такой случай: иной купец сам доходит, а другой — через прикащиков.
Обращение это застало меня совершенно впрасплох. Вообще я робок с дамами; в одной комнате быть с ними — могу, но разговаривать опасаюсь. Все кажется, что вот-вот онаспросит что-нибудь
такое совсем неожиданное, на что я ни под каким видом ответить не смогу. Вот «калегвард» — тот ответит; тот, напротив, при мужчине совестится, а дама никогда не застанет его врасплох. И будут онивместе разговаривать долго и без умолку, будут смеяться и —
кто знает — будут, может быть, и понимать друг друга!
Видно было, что при этом он имел в виду одну цель:
так называемое"заговариванье зубов", но, как человек умный, он и тут различал людей и знал,
кому можно"заговаривать зубы"и наголо и
кому с тонким оттенком юмора, придающего речи приятный полузагадочный характер.
— Да вы спросите,
кто медали-то ему выхлопотал! — ведь я же! — Вы меня спросите, что эти медали-то стоят! Может, за каждою не один месяц, высуня язык, бегал… а он с грибками да с маслицем! Конечно, я за большим не гонюсь… Слава богу! сам от царя жалованье получаю… ну, частная работишка тоже есть… Сыт, одет… А все-таки, как подумаешь: этакой аспид, а на даровщину все норовит! Да еще и притесняет! Чуть позамешкаешься — уж он и тово… голос подает: распорядись… Разве я слуга… помилуйте!
Способности были у него богатые; никто не умел
так быстро обшарить мышьи норки,
так бойко клясться и распинаться,
так ловко объегорить, как он; ни у
кого не было в голове
такого обилия хищнических проектов; но ни изобретательность, ни настойчивая деятельность лично ему никакой пользы не приносили: как был он голяк,
так и оставался голяком до той минуты, когда пришел его черед.
— Еще бы! Разумеется,
кому же лучше знать! Я об том-то и говорю: каковы в Петербурге сведения! Да-с, вот извольте с
такими сведениями дело делать! Я всегда говорил:"Господа! покуда у вас нет живогоисследования, до тех пор все равно, что вы ничего не имеете!"Правду я говорю? правду?
—
Кому много дано, с того много и взыщется. Так-то, мой друг!
— Не то что проворуется, а нынче этих прожженных, словно воронья, развелось. Кусков-то про всех не хватает,
так изо рту друг у дружки рвут. Сколько их в здешнем месте за последние года лопнуло, сколько через них, канальев, народу по миру пошло,
так, кажется,
кто сам не видел — не поверит!
—
Кого это он
так величает? — спросил я Софрона Матвеича.
— Это
кто? фамилия, что ли,
такая?
— Прост-то прост. Представьте себе, украдется как-нибудь тайком в общую залу, да и рассказывает, как его Бобоша обделала! И
так его многие за эти рассказы полюбили, что даже потчуют.
Кто пива бутылку спросит,
кто графинчик, а
кто и шампанского. Ну, а ей это на руку: пускай, мол, болтают, лишь бы вина больше пили! Я даже подозреваю, не с ее ли ведома он и вылазки-то в общую залу делает.
Кто-то когда-то сделал что-то не совсем
так, как он имел честь почтительнейше полагать.
Какая опасность может предстоять для общества от того, что женщины желают учиться, стремятся посещать Медико-хирургическую академию, слушать университетские курсы? Допустим даже самый невыгодный исход этого дела: что они ничемуне научатся и потратят время задаром — все-таки спрашивается:
кому от этого вред?
Кто пострадает от того, что они задаром проведут свое и без того даровое время?
Тебеньков уже изменил «ты» на «вы» —
кто же мог поручиться, что он вдруг, в виду городового (не с намерением, конечно, а
так, невзначай), не начнет обличать меня в безверии и попрании авторитетов?
Другой пример:
кто не знает, что похищение чужой собственности есть прямое нарушение гражданских законов, но ежели бы X., благодаря каким-нибудь формальным упущениям со стороны Z., оттягал у последнего с плеч рубашку, разве кто-нибудь скажет, что
такой исход процесса есть отрицание права собственности!
Тем не менее сердце Марьи Петровны ни к
кому из детей
так не лежало, как к Феденьке.
— Ты… ты… ты всей смуте заводчик! Если б не доброта моя, давно бы тебя в суздаль-монастырь упечь надо! не посмотрела бы, что ты генерал, а
так бы вышколила, что позабыл бы, да и другим бы заказал в семействе смутьянничать! Натко, прошу покорно, в одном городе живут, вместе почти всю дорогу ехали и не могли друг дружке открыться, какой
кто матери презент везет!
Право, жизнь совсем не
так сложна и запутанна, как ты хочешь меня уверить. Но ежели бы даже она и была такова, то существует очень простая манера уничтожить запутанности — это разрубить тот узел, который мешает больше других. Не знаю,
кто первый употребил в дело эту манеру, — кажется, князь Александр Иванович Македонский, — но знаю, что этим способом он разом привел армию и флоты в блистательнейшее положение.
Может быть, он и тогда, при жизни мужа, уж думал:"Мерзавец этот Савка! какую штучку поддел! вон как она ходит! ишь! ишь!
так по струнке и семенит ножками!"И
кто же знает, может быть, он этому Савке, другу своему, даже подсыпал чего-нибудь, чтоб поскорей завладеть этою маленькою женщиной, которая
так охотно пойдет за тем,
кто первый возьмет ее за ручку, и потом всю жизнь будет семенить ножками по струнке супружества!
— Скажу хоша про себя: на нынешнее трехлетие званием председателя управы меня почтили. Дело оно, конечно, небольшое, а все же пользишку принести можно.
Кто желает, и в
таком деле пищу для труда найдет. А труд, я вам доложу, великая вещь: скуку он разгоняет. Вот и Марья Петровна трудятся — и им не скучно.
И
так она за эти «правила» держится, что, словно львица разъяренная, готова всякому горло зубами перервать и кровь выпить,
кто к ним без сноровки подойдет!
— В том ли смысле или в другом — это как хочешь,
так и можешь понимать. А только я всегда, и как мать и как христианка, скажу:
кто об своих делах не радеет, тот и богу не слуга.
Словом сказать, все те скандалы, которыми
так обильно было существование недавно канувшего в вечность Национального собрания и которые
так ясно доказали, что политическая арена слишком легко превращается в арену для разрешения вопроса: при,
ком или при чем выгоднее? — благоразумно при этом умалчивая: для
кого?
— Удодов — по преимуществу. Много тут конкурентов было: и голова впрашивался, и батальонный командир осведомлялся, чем пахнет, — всех Удодов оттер. Теперь он Набрюшникова
так настегал, что тот
так и лезет, как бы на
кого наброситься. Только и твердит каждое утро полициймейстеру:"Критиков вы мне разыщите! критиков-с! А врагов мы, с божьею помощью, победим-с!"
— Да, — сказал он после минутного молчания, — какая-нибудь тайна тут есть."Не белы снеги"запоют — слушать без слез не можем, а обдирать народ — это вольным духом, сейчас! Или и впрямь казна-матушка
так уж согрешила, что ни в ком-то к ней жалости нет и никто ничего не видит за нею! Уж на что казначей — хранитель, значит! — и тот в прошлом году сто тысяч украл! Не щемит ни в
ком сердце по ней, да и все тут! А что промежду купечества теперь происходит — страсть!