Неточные совпадения
Скоро начали нас вызывать поодиночке в другую комнату, где в присутствии министра начался экзамен,
после которого
все постепенно разъезжались.
Все кончилось довольно поздно.
Торжество началось молитвой. В придворной церкви служили обедню и молебен с водосвятием. Мы на хорах присутствовали при служении.
После молебна духовенство со святой водою пошло в Лицей, где окропило нас и
все заведение.
В зале были мы
все с директором, профессорами, инспектором и гувернерами. Энгельгардт прочел коротенький отчет за
весь шестилетний курс,
после него конференц-секретарь Куницын возгласил высочайше утвержденное постановление конференции о выпуске. Вслед за этим
всех нас, по старшинству выпуска, представляли императору с объяснением чинов и наград.
В тот же день,
после обеда, начали разъезжаться: прощаньям не было конца. Я, больной, дольше
всех оставался в Лицее. С Пушкиным мы тут же обнялись на разлуку: он тотчас должен был ехать в деревню к родным; я уж не застал его, когда приехал в Петербург.
После этого мы как-то не часто виделись. Пушкин кружился в большом свете, а я был как можно подальше от него. Летом маневры и другие служебные занятия увлекали меня из Петербурга.
Все это, однако, не мешало нам, при всякой возможности встречаться с прежней дружбой и радоваться нашим встречам у лицейской братии, которой уже немного оставалось в Петербурге; большею частью свидания мои с Пушкиным были у домоседа Дельвига.
Пушкин сел, написал
все контрабандные свои стихи и попросил дежурного адъютанта отнести их графу в кабинет.
После этого подвига Пушкина отпустили домой и велели ждать дальнейшего приказания.
Разве не знаете, что он под двойным надзором — и полицейским и духовным?» — «
Все это знаю; но знаю также, что нельзя не навестить друга
после пятилетней разлуки в теперешнем его положении, особенно когда буду от него с небольшим в ста верстах.
[Не
все декабристы были отправлены сразу
после суда в читинскую тюрьму.
Это несколько случайных документов о дуэли, которые сами по себе не представляют интереса
после исследования П. Е. Щеголева «Дуэль и смерть Пушкина» (1928), где помещены в научной обработке
все документы о трагедии 1837 г.]
Только
после смерти его
все эти, повидимому, ничтожные обстоятельства приняли, в глазах моих, вид явного действия Промысла, который, спасая его от нашей судьбы, сохранил Поэта для славы России.
Не могу тебе ничего сказать важного,
после твоего отъезда, кажется, по несчастью или по счастью,
все в том же положении; мои заботы — о ремонте, [Ремонт — покупка лошадей, деятельность Пущина по службе в Конной артиллерии.] кроме многих других, которые непременно сопряжены с моим существованием.
Я не буду делать никаких вопросов, ибо надеюсь на милость божию, что вы
все живы и здоровы, — страшно
после столь долгой разлуки спросить. Я молился о вас, и это меня утешало.
Трудно и почти невозможно (по крайней мере я не берусь) дать вам отчет на сем листке во
всем том, что происходило со мной со времени нашей разлуки — о 14-м числе надобно бы много говорить, но теперь не место, не время, и потому я хочу только, чтобы дошел до вас листок, который, верно, вы увидите с удовольствием; он скажет вам, как я признателен вам за участие, которое вы оказывали бедным сестрам моим
после моего несчастия, — всякая весть о посещениях ваших к ним была мне в заключение истинным утешением и новым доказательством дружбы вашей, в которой я, впрочем, столько уже уверен, сколько в собственной нескончаемой привязанности моей к вам.
Добились они
всего этого
после долгих и тяжелых страданий, которым подвергались те и другие.
Во
всем узнаю тебя и радуюсь, что мы
после стольких лет разлуки друг друга понимаем, как будто не расставались.
Через два месяца буду сам передавать вам мои мысли. Это первая приятная минута нового, ожидающего меня положения. Будьте снисходительны ко
всему вздору, который я вам буду говорить
после принужденного 13-летнего молчания…
Природа здесь чрезвычайно однообразна,
все плоские места, которые наводят тоску
после разнообразных картин Восточной Сибири, где реки и горы величественны в полном смысле слова.
Вы, верно, слышали, что мне из Тобольска возвращено было одно письмо мое к Якушкину,
после розысканий о рыбе.Мою карту, которую мы так всегда прежде называли, туда возили и нашли, что выражения двусмысленны и таинственны. Я
все это в шуткахописал сестре. Кажется, на меня сердится Горчаков, впрочем, этоего дело…
…Последняя могила Пушкина! Кажется, если бы при мне должна была случиться несчастная его история и если б я был на месте К. Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь: я бы нашел средство сохранить поэта-товарища, достояние России, хотя не
всем его стихам поклоняюсь; ты догадываешься, про что я хочу сказать; он минутно забывал свое назначение и
все это
после нашей разлуки…
Как сон пролетели приятные минуты нашего свидания. Через 24 часа
после того, как я взглянул в последний раз на вас, добрый мой Иван Дмитриевич, я уже был в объятиях детей и старушки Марьи Петровны. Они
все ожидали меня как необходимого для них человека. Здесь я нашел Басаргина с женой: они переехали к нам до моего возвращения. Наскоро скажу вам, как случилось горестное событие 27 декабря. До сих пор мы больше или меньше говорим об этом дне, лишь только сойдемся.
…В мире
все радостное смешано с горестию. В одно время с известием о детях я узнал о смерти моего доброго лицейского друга Вольховского. Он умер
после 9-дневной нервической горячки. Грустно, почтенный Иван Дмитриевич. Вы знаете меня и поверите с участием моему скорбному чувству…
Я
все говорю и не договариваю, как будто нам непременно должно увидаться с вами. Ах, какое было бы наслаждение! Думая об этом, как-то не сидится. Прощайте. Начал болтать; не знаю, когда кончится и когда до вас дойдет эта болтовня, лишь бы не было —
после ужина горчица!
Впрочем, эта статья давно между мной и Евгением кончена, но она невольным образом проявляется молча во
всех отношениях даже теперь, а
после еще больше проявляться будет.
Если хочешь знать, справедлива ли весть, дошедшая до твоей Александры, то обратись к самому Евгению: я не умею быть историографом пятидесятилетних женихов, особенно так близких мне, как он. Трунить нет духу, а рассказывать прискорбно такие события, которых не понимаешь. Вообще
все это тоска. Может быть, впрочем, я не ясно вижу вещи, но трудно переменить образ мыслей
после многих убедительных опытов.
Вот тебе сведения, не знаю, найдешь ли в них что-нибудь новое. Я думаю, тебе лучше бы
всего через родных проситься на службу, как это сделал Александр Муравьев. Ты еще молод и можешь найти полезную деятельность. Анненкова произвели в 14-й класс. Ты знаешь сам, как лучше устроить. Во всяком случае, желаю тебе успокоиться
после тяжелых испытаний, которые ты имел в продолжение последних восьми лет. Я не смею касаться этих ран, чтобы не возобновить твоих болей.
Батенков привезен в 846-м году в Томск,
после 20-летнего заключения в Алексеевском равелине. Одиночество сильно на него подействовало, но здоровье выдержало это тяжелое испытание — он и мыслью теперь начинает освежаться. От времени до времени я имею от него известия. [Тогда же Пущин писал Я. Д. Казимирскому: «Прошу некоторых подробностей о Гавриле Степановиче [Батенькове]. Как вы его нашли? Каково его расположение духа? Это главное:
все прочее — вздор». См. дальше письма Пущина к Батенькову.]
…В Петербург еще не писал насчет моего предполагаемого путешествия. Жду вдохновения — и признаюсь, при
всем желании ехать, как-то тоскливо просить. Время еще не ушло. Надобно соблюсти
все формальности, взять свидетельство лекаря и по
всем инстанциям его посылать… Главное, надобно найти случай предварить родных, чтобы они не испугались мнимо болезненным моим состоянием… [Пущин выехал,
после длительной переписки между местной и столичной администрации, в середине мая 1849 г.]
В самый день смерти была в институте утром, со
всеми почти прощалась и
после обеда, около вечернего чая, ее нашли на диване мертвую.
Все наши здешние обоего пола и разных поколений здравствуют. Трубецкому,
после его падения спеленанному, наконец, развязали руку, но еще он не действует ею.
Все вас приветствуют.
…
Вся наша ялуторовская артель нетерпеливо меня ждет. Здесь нашел я письма. Аннушка
всех созвала на Новый год. Я начну дома это торжество благодарением богу за награду
после 10 лет [10-ти лет — ссылки на поселение.] за возобновление завета с друзьями — товарищами изгнания… Желаю вам, добрый друг,
всего отрадного в 1850 году.
Всем нашим скажите мой дружеский оклик: до свиданья! Где и как, не знаю, но должны еще увидеться…
Прекрасно сделали, что приютили Толя. По правде, это наше дело — мы, старожилы сибирские, должны новых конскриптов [Внесенных в списки «государственных преступников».] сколько-нибудь опекать, беда только в том, что не
всех выдают. В Омске продолжается то же для них житье, хоть несколько помягче,
после смены плац-майора Кривцова.
Все сохранно дошло — очень нарядный инструмент, о звуке будет речь
после.
И в наших инвалидных рядах
после смерти Александра четыре новых креста: Мухановв Иркутске, Фонвизинв Марьине, где только год прожил и где теперь осталась оплакивать его Наталья Дмитриевна, Василий Норовв Ревеле, Николай Крюковв городе Минусинске. Под мрачным впечатлением современности началось с некролога. Эта статья нынче стала чаще являться в наших летописях. Ты, может быть,
все это давно слышал. Извини, если пришлось повторить.
Вскоре
после отъезда П. С. с нас и с поляков отбирали показания: где семейство находится и из кого состоит. Разумеется, я отвечал, что семейство мое состоит из сестер и братьев, которые живут в Петербурге, а сам холост. По-моему, нечего бы спрашивать, если думают возвратить допотопных.Стоит взглянуть на адреса писем, которые XXX лет идут через III отделение. Все-таки видно, что чего-то хотят, хоть хотят не очень нетерпеливо…
Два часа
после прощания с Натальей Дмитриевной принесли мне, добрый друг Нарышкин, твое письмо от 30 августа. Оно было прочтено с кафедры
всей колонии, и,
все вместе со мной благодарят тебя за дружбу. Будь уверен, что никто не минует Высокого. Лишь бы тронуться с места, а там
все в наших руках.
Исторический рассказ 24 сентября,в 6 часов
после обеда, я с Матвеем отправились в Тобольск в виде опыта, чтобы достать визы
всем малолетним дворянам Ялуторовска. Утром заставил их
всех написать просьбы в губернское правление. Это было вследствие письма Лебедя, который мне сказал, наконец, что местная власть, не знаю почему, ждет прошения от лиц под благотворным действием манифеста. Значит, не
все одинаково понимают его действие.
Н. И. Тургенева я не видал, хоть в одно время были в Петербурге и в Москве. Он ни у кого из наших не был, а я, признаюсь, при
всем прежнем моем уважении к нему, не счел нужным его отыскивать
после его книги.Матвей случайно встретился с ним в тверском дебаркадере. Обнялись. Тургенев его расспрашивал обо
всех, познакомил его с сыном и дочерью и по колокольчику расстались. Он опять уехал в Париж и вряд ли возвратится в Россию. Я не очень понимаю, зачем он теперь приезжал…
Ваня целует Николая, тебя и
всех твоих малолетних — он Николая порядочно тормошил. Теперь скоро будет за настоящим делом. 4-го числа ему минет 8 лет.
После будем собираться с ним в Москву.
…Что ты мне ничего не говоришь о перемещении Пирогова в Киев. Ребиндеру будет трудно
после него в Одессе, где Пирогова
все ценили и любили. Дуров мне много о нем говорил…