Неточные совпадения
«Гм… к Разумихину, — проговорил он вдруг совершенно спокойно, как бы в смысле окончательного решения, — к Разумихину я пойду, это конечно… но — не теперь… Я к нему… на другой день
после того пойду, когда уже то будет кончено и когда
все по-новому пойдет…»
Страх охватывал его
все больше и больше, особенно
после этого второго, совсем неожиданного убийства.
Раскольникову показалось, что письмоводитель стал с ним небрежнее и презрительнее
после его исповеди, — но странное дело, — ему вдруг стало самому решительно
все равно до чьего бы то ни было мнения, и перемена эта произошла как-то в один миг, в одну минуту.
Он шел, смотря кругом рассеянно и злобно.
Все мысли его кружились теперь около одного какого-то главного пункта, — и он сам чувствовал, что это действительно такой главный пункт и есть и что теперь, именно теперь, он остался один на один с этим главным пунктом, — и что это даже в первый раз
после этих двух месяцев.
Он остановился вдруг, когда вышел на набережную Малой Невы, на Васильевском острове, подле моста. «Вот тут он живет, в этом доме, — подумал он. — Что это, да никак я к Разумихину сам пришел! Опять та же история, как тогда… А очень, однако же, любопытно: сам я пришел или просто шел, да сюда зашел?
Все равно; сказал я… третьего дня… что к нему
после того на другой день пойду, ну что ж, и пойду! Будто уж я и не могу теперь зайти…»
— Понятное дело; белье можно бы и
после, коль сам не желает… Пульс славный. Голова-то
все еще немного болит, а?
Он вышел,
весь дрожа от какого-то дикого истерического ощущения, в котором между тем была часть нестерпимого наслаждения, — впрочем, мрачный, ужасно усталый. Лицо его было искривлено, как бы
после какого-то припадка. Утомление его быстро увеличивалось. Силы его возбуждались и приходили теперь вдруг, с первым толчком, с первым раздражающим ощущением, и так же быстро ослабевали, по мере того как ослабевало ощущение.
То есть не подумайте, чтоб я опасался чего-нибудь там этакого:
все это произведено было в совершенном порядке и в полной точности: медицинское следствие обнаружило апоплексию, происшедшую от купания сейчас
после плотного обеда, с выпитою чуть не бутылкой вина, да и ничего другого и обнаружить оно не могло…
Хлыст я употребил, во
все наши семь лет,
всего только два раза (если не считать еще одного третьего случая, весьма, впрочем, двусмысленного): в первый раз — два месяца спустя
после нашего брака, тотчас же по приезде в деревню, и вот теперешний последний случай.
Сижу сегодня
после дряннейшего обеда из кухмистерской, с тяжелым желудком — сижу, курю — вдруг опять Марфа Петровна, входит
вся разодетая, в новом шелковом зеленом платье с длиннейшим хвостом: «Здравствуйте, Аркадий Иванович!
— Уйду-с, но одно только последнее слово! — проговорил он, уже почти совсем не владея собою, — ваша мамаша, кажется, совершенно забыла, что я решился вас взять, так сказать,
после городской молвы, разнесшейся по
всему околотку насчет репутации вашей.
Петр Петрович хихикал слушая, но без особого увлечения. Он даже мало и слушал. Он действительно что-то обдумывал другое, и даже Лебезятников, наконец, это заметил. Петр Петрович был даже в волнении, потирал руки, задумывался.
Все это Андрей Семенович
после сообразил и припомнил…
Из яств, кроме кутьи, было три-четыре блюда (между прочим, и блины),
всё с кухни Амалии Ивановны, да сверх того ставились разом два самовара для предполагавшихся
после обеда чаю и пуншу.
От природы была она характера смешливого, веселого и миролюбивого, но от беспрерывных несчастий и неудач она до того яростно стала желать и требовать, чтобы
все жили в мире и радости и не смели жить иначе, что самый легкий диссонанс в жизни, самая малейшая неудача стали приводить ее тотчас же чуть не в исступление, и она в один миг,
после самых ярких надежд и фантазий, начинала клясть судьбу, рвать и метать
все, что ни попадало под руку, и колотиться головой об стену.
«Для кого же
после этого делались
все приготовления?» Даже детей, чтобы выгадать место, посадили не за стол, и без того занявший
всю комнату, а накрыли им в заднем углу на сундуке, причем обоих маленьких усадили на скамейку, а Полечка, как большая, должна была за ними присматривать, кормить их и утирать им, «как благородным детям», носики.
Затем я вас проводил до дверей, —
все в том же, с вашей стороны, смущении, —
после чего, оставшись наедине с Андреем Семеновичем и переговорив с ним минут около десяти, Андрей Семенович вышел, я же снова обратился к столу, с лежавшими на нем деньгами, с целью, сосчитав их, отложить, как и предполагал я прежде, особо.
— Да вы рехнулись иль нет, молокосос? — взвизгнул Лужин, — она здесь сама перед вами, налицо, — она сама здесь, сейчас, при
всех подтвердила, что, кроме десяти рублей, ничего от меня не получала. Каким же образом мог я ей передать
после этого?
Увы, он и по-русски-то не умел объясняться порядочно (не зная, впрочем, никакого другого языка), так что он
весь, как-то разом, истощился, даже как будто похудел
после своего адвокатского подвига.
После первого, страстного и мучительного сочувствия к несчастному опять страшная идея убийства поразила ее. В переменившемся тоне его слов ей вдруг послышался убийца. Она с изумлением глядела на него. Ей ничего еще не было известно, ни зачем, ни как, ни для чего это было. Теперь
все эти вопросы разом вспыхнули в ее сознании. И опять она не поверила: «Он, он убийца! Да разве это возможно?»
Ну… ну, вот я и решил, завладев старухиными деньгами, употребить их на мои первые годы, не мучая мать, на обеспечение себя в университете, на первые шаги
после университета, — и сделать
все это широко, радикально, так чтоб уж совершенно
всю новую карьеру устроить и на новую, независимую дорогу стать…
— Э-эх, Соня! — вскрикнул он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. — Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж
после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и
все! Насмеялся он надо мной, вот я к тебе и пришел теперь! Принимай гостя! Если б я не вошь был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай: когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил… Так и знай!
Оба сидели рядом, грустные и убитые, как бы
после бури выброшенные на пустой берег одни. Он смотрел на Соню и чувствовал, как много на нем было ее любви, и странно, ему стало вдруг тяжело и больно, что его так любят. Да, это было странное и ужасное ощущение! Идя к Соне, он чувствовал, что в ней
вся его надежда и
весь исход; он думал сложить хоть часть своих мук, и вдруг теперь, когда
все сердце ее обратилось к нему, он вдруг почувствовал и сознал, что он стал беспримерно несчастнее, чем был прежде.
Представьте же себе, что эта-то самая ревнивая и честная женщина решилась снизойти,
после многих ужасных исступлений и попреков, на некоторого рода со мною контракт, который и исполняла во
все время нашего брака.
— Это не тот ли лакей, который вам
после смерти трубку приходил набивать… еще сами мне рассказывали? — раздражался
все более и более Раскольников.
Он глубоко задумался о том: «каким же это процессом может так произойти, что он, наконец, пред
всеми ими уже без рассуждений смирится, убеждением смирится! А что ж, почему ж и нет? Конечно, так и должно быть. Разве двадцать лет беспрерывного гнета не добьют окончательно? Вода камень точит. И зачем, зачем же жить
после этого, зачем я иду теперь, когда сам знаю, что
все это будет именно так, как по книге, а не иначе!»