Неточные совпадения
Смело, бодро выступил профессор политических наук А. П. Куницын и начал
не читать, а
говорить об обязанностях гражданина и воина.
Сидели мы с Пушкиным однажды вечером в библиотеке у открытого окна. Народ выходил из церкви от всенощной; в толпе я
заметил старушку, которая о чем-то горячо с жестами рассуждала с молодой девушкой, очень хорошенькой. Среди болтовни я
говорю Пушкину, что любопытно бы знать, о чем так горячатся они, о чем так спорят, идя от молитвы? Он почти
не обратил внимания на мои слова, всмотрелся, однако, в указанную мною чету и на другой день встретил меня стихами...
Первые трое суток мы ехали на телеге, что было довольно беспокойно; теперь сели на сани, и я очень счастлив.
Не знаю, как будет далее, а
говорят — худа дорога, сделалось очень тепло.
Заметь, в какое время нас отправили, но слава богу, что разделались с Шлиссельбургом, где истинная тюрьма. Впрочем, благодаря вашим попечениям и Плуталову я имел бездну пред другими выгод; собственным опытом убедился, что в человеческой душе на всякие случаи есть силы, которые только надо уметь сыскать.
Последнее наше свидание в Пелле было так скоро и бестолково, что я
не успел выйти из ужасной борьбы, которая во мне происходила от радости вас видеть
не в крепости и горести расстаться, может быть, навек. Я думаю, вы
заметили, что я был очень смешон, хотя и жалок. — Хорошо, впрочем, что так удалось свидеться. Якушкин мне
говорил, что он видел в Ярославле семью свою в продолжение 17 часов и также все-таки
не успел половины сказать и спросить.
Грустно подумать, что мы расстались до неизвестного времени; твоя деревня, как говорится, мне шибко
не нравится;
не смею предлагать тебе Туринска, где, может быть, тоже тоска, но лучше бы вместе доживать век. По крайней мере устройся так, чтобы быть с Трубецкими: они душевно этого желают. Ребиндер хотел на этот счет
поговорить с твоей сестрой — пожалуйста,
не упрямься.
С самого начала,
говоря откровенно, я
не смел надеяться на полное выздоровление, просил бога, чтобы он подкрепил страдалицу в борьбе с тяжкою болезнию. Она приготовилась к перевалу, хотя несознательно встретила этот переход: всякая болезнь имеет своего рода конец.
Я
не говорю о Тюмени, потому что в этом городе до сих пор никто из наших
не был
помещаем, хотя в нем промышленность всякого рода в самом сильном развитии.
…Очень бы хотелось получить письма, которые Шаховский обещал мне из России. Может, там что-нибудь мы бы нашли нового. В официальных мне ровно ничего
не говорят — даже по тону
не замечаю, чтобы у Ивана Александровича была тревога, которая должна всех волновать, если теперь совершается повторение того, что было с нами. Мы здесь ничего особенного
не знаем, как ни хлопочем с Михаилом Александровичем поймать что-нибудь новое: я хлопочу лежа, а он кой-куда ходит и все возвращается ни с чем.
До приезда Бачманова с твоим письмом, любезный друг Матюшкин, то есть до 30 генваря, я знал только, что инструмент будет, но ровно ничего
не понимал, почему ты
не говоришь о всей прозе такого дела, — теперь я и
не смею об ней думать. Вы умели поэтизировать, и опять вам спасибо — но довольно, иначе
не будет конца.
Ты
говоришь, добрая Марья Николаевна, что мое сердце любвеобильно.Ты совершенно справедливо это
замечаешь — оно так создано, следовательно,
не назовешь меня, читая эти строки, гречневой кашей. Бог помог природное настроение
не утратить среди многих толчков, доставшихся и на мою долю. И за это глубокое ему благодарение!
Не знаю, до какой степени плодотворна эта любовь, но знаю, что она и мучение мое и отрада. Ты все это поймешь,
не нужно пояснений. Впрочем, люблю потому, что приятно любить…
Неточные совпадения
Осип (выходит и
говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин
не плотит: прогон,
мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а
не то,
мол, барин сердится. Стой, еще письмо
не готово.
Городничий. Да я так только
заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего
не могу сказать. Да и странно
говорить: нет человека, который бы за собою
не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого
говорят.
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я
не знаю, однако ж, зачем вы
говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы
не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
Лука Лукич. Да, он горяч! Я ему это несколько раз уже
замечал…
Говорит: «Как хотите, для науки я жизни
не пощажу».
Хлестаков. Да, и в журналы
помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже
не помню. И всё случаем: я
не хотел писать, но театральная дирекция
говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь». Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.