Эта смерть произвела скверное, давящее впечатление: быть убитым, не
видя неприятеля, пулею, пролетевшею три тысячи шагов, две версты, казалось всем чем-то роковым, ужасным.
Вызванная этим голосом, мать выбралась из гнезда, где она притаилась было, повела кругом головой и,
увидев неприятеля, отвечает самцу жалобным голосом.
Неточные совпадения
А козаки все до одного прощались, зная, что много будет работы тем и другим; но не повершили, однако ж, тотчас разлучиться, а повершили дождаться темной ночной поры, чтобы не дать
неприятелю увидеть убыль в козацком войске.
Говорят вон, в Севастополе, сейчас после Альмы, [После поражения русской армии в сражении на реке Альме 8 сентября 1854 г. во время Крымской войны (1853–1856).] умные-то люди уж как боялись, что вот-вот атакует
неприятель открытою силой и сразу возьмет Севастополь; а как
увидели, что
неприятель правильную осаду предпочел и первую параллель открывает, так куды, говорят, обрадовались и успокоились умные-то люди-с: по крайности на два месяца, значит, дело затянулось, потому когда-то правильной-то осадой возьмут!
Впрочем, не то еще было! // И не одни господа, // Сок из народа давила // Подлых подьячих орда, // Что ни чиновник — стяжатель, // С целью добычи в поход // Вышел… а кто
неприятель? // Войско, казна и народ! // Всем доставалось исправно. // Стачка, порука кругом: // Смелые грабили явно, // Трусы тащили тайком. // Непроницаемой ночи // Мрак над страною висел… //
Видел — имеющий очи // И за отчизну болел. // Стоны рабов заглушая // Лестью да свистом бичей, // Хищников алчная стая // Гибель готовила ей…
— А, вот он, университет! Вот он, я
вижу, сидит в этих словах! — кричал Александр Иваныч. — Это гуманность наша, наш космополитизм, которому все равно, свой или чужой очаг. Поляки, сударь, вторгались всегда в нашу историю: заводилась ли крамола в царском роде — они тут; шел ли
неприятель страшный, грозный, потрясавший все основы народного здания нашего, — они в передних рядах у него были.
— Если то, чтобы я избегал каких-нибудь опасных поручений, из страха не выполнял приказаний начальства, отступал, когда можно еще было держаться против
неприятеля, — в этом,
видит бог и моя совесть, я никогда не был повинен; но что неприятно всегда бывало, особенно в этой проклятой севастопольской жарне: бомбы нижут вверх, словно ракеты на фейерверке, тут
видишь кровь, там мозг человеческий, там стонут, — так не то что уж сам, а лошадь под тобой дрожит и прядает ушами,
видевши и, может быть, понимая, что тут происходит.