Неточные совпадения
Петр Великий принял первые меры для введения яицких казаков в общую систему государственного управления. В 1720 году яицкое войско отдано было в ведомство Военной коллегии. Казаки возмутились, сожгли свой городок с намерением бежать в киргизские степи, но были жестоко усмирены полковником Захаровым. Сделана была
им перепись, определена служба и назначено жалованье. Государь
сам назначил войскового атамана.
С
самого 1762 года стороны Логиновской яицкие казаки начали жаловаться на различные притеснения,
ими претерпеваемые от членов канцелярии, учрежденной в войске правительством: на удержание определенного жалованья, самовольные налоги и нарушение старинных прав и обычаев рыбной ловли.
Они покушались довести до сведения
самой императрицы справедливые свои жалобы.
Им нетрудно было, не возбуждая подозрения, прикочевать к
самому берегу Яика.
«Древнейшее, впрочем
самое краткое, описание сих преданий находим в доношении станичного атамана яикского Федора Рукавишникова государственной Коллегии иностранных дел, 1720 года. [Сие доношение, в копии мною найденное в делах архива Оренбургской пограничной комиссии, есть то
самое, о котором говорит Рычков в своей Топографии; но
он Рукавишникова называет Крашенинниковым. Некоторые достойные вероятия жители уральские сказывали мне, что атаман сей носил обе фамилии. Левшин. (Прим. Пушкина.)]
«Показав несправедливость повести, помещенной Рычковым в Оренбургской топографии, примем первые
его об уральском казачьем войске известия, напечатанные в Оренбургской истории; дополним оные сведениями, заключающимися в помянутых доношениях Рукавишникова и Неплюева, и преданиями мною
самим собранными на Урале; сообразим
их с сочинениями знаменитейших писателей и предложим читателям следующее Историческое обозрение уральских казаков».
Отправясь
он, Нечай, в путь свой с теми казаками, до Хивы способно дошел, и, подступя под нее в такое время, когда хивинский хан со всем своим войском был на войне в других тамошних сторонах, а в городе Хиве, кроме малых и престарелых, никого почти не было, без всякого труда и препятствия городом и всем тамошним богатством завладел, а ханских жен в полон побрал, из которых одну
он, Нечай,
сам себе взял и при себе ее содержал.
Калмыки от казаков во всю силу побежали на те
самые места, где было скрытное калмыцкое войско, и так
их навели на калмык, которые все вдруг на
них, казаков, ударили и, помянутого атамана с несколькими казаками захватя, удержали у себя одного атамана для сего токмо, дабы тем удержанием прежде захваченных
ими калмык высвободить; ибо, прочих отпустя, требовали оных своих калмычат к себе обратно; но наказной атаман ответствовал, что у
них атаманов много, а без вожей
им пробыть нельзя, и с тем далее в путь свой отправились; токмо на то место, где прежде с атаманом Нечаем казаки чрез горловину Сыр-Дарьи переправлялись, не потрафили, но, прошибшись выше, угодили к Аральскому морю, где у
них провианта не стало.
При первом повелении правительства о наряде одного или нескольких полков делается раскладка: на сколько человек, считающихся в службе, приходит поставить одного вооруженного, и потом каждый таковой участок общими силами нанимает одного казака с тем, чтобы
он сам себя и обмундировал и вооружил.
Плата тем, кои нанимаются в линейную стражу,
самая малая: потому что
они, имея в форпостах и крепостях свои собственные домы, скотоводство, мену и все имущество, невольно идут оберегать границу, хотя, впрочем, необходимость сия лишает
их права участвовать в общих рыбных промыслах.
Самым достоверным и беспристрастным известием о побеге калмыков обязаны мы отцу Иакинфу, коего глубокие познания и добросовестные труды разлили столь яркий свет на сношения наши с Востоком. С благодарностию помещаем здесь сообщенный
им отрывок из не изданной еще
его книги о калмыках...
«Впрочем, волжские калмыки, по-видимому, вскоре и
сами раскаялись в своем опрометчивом предприятии. В 1791 году получены с китайской стороны разные известия, что калмыки намереваются возвратиться из китайских владений и по-прежнему отдаться в российское подданство. Вследствие оных известий уже предписано было сибирскому начальству дать
им убежище в России и поселить
их на первый случай в Колыванской губернии. [См. Полн. собр. росс. зак., т. XXIII, № 16937. (Прим. Пушкина.)]
Сам же я, говорил
он, уже царствовать не желаю.
Пугачев на хуторе Кожевникова находился три дня; Зарубин и Мясников приехали за
ним и увезли
его на Усихину Россашь, где и намерен
он был скрываться до
самой плавни.
Все жители видели, как
он расставил там свои пушки и
сам направил
их на крепость.
Крестьянин Семен Филиппов содержался под караулом до
самого 1775 года. По окончании следствия над Пугачевым и
его сообщниками велено было
его освободить и сверх того о награждении
его, Филиппова, яко доносителя в Малыковке о начальном прельщении злодея Пугачева, представить на рассмотрение Правительствующему сенату. (См. сентенцию 10 января 1775 года.)
В сем городе находилось до трех тысяч войска и до семидесяти орудий. С таковыми средствами можно и должно было уничтожить мятежников. К несчастию, между военными начальниками не было ни одного, знавшего свое дело. Оробев с
самого начала,
они дали время Пугачеву усилиться и лишили себя средств к наступательным движениям. Оренбург претерпел бедственную осаду, коей любопытное изображение сохранено
самим Рейнсдорпом.
В
нем было сказано, что о злодействующем с яицкой стороны носится слух, якобы
он другого состояния, нежели как есть; но что
он в
самом деле донской казак Емельян Пугачев, за прежние преступления наказанный кнутом с поставлением на лице знаков.
Он был освобожден, явился прямо к Пугачеву и вручил
ему самому все губернаторские бумаги.
Он тотчас двинулся вперед и под пушечными выстрелами поставил одну батарею на паперти церкви у
самого предместия, а другую в загородном губернаторском доме.
Рейнсдорп, желая воспользоваться сим случаем, несколько ободрившим
его войско, хотел на другой день выступить противу Пугачева; но все начальники единогласно донесли
ему, что на войско никаким образом положиться было невозможно: солдаты, приведенные в уныние и недоумение, сражались неохотно; а казаки на
самом месте сражения могли соединиться с мятежниками, и следствия
их измены были бы гибелью для Оренбурга.
Между тем человек тысяча из
его пехоты, со стороны реки закравшись в погреба выжженного предместья, почти у
самого вала и рогаток, стреляли из ружей и сайдаков.
Сам Пугачев
ими предводительствовал.
Пугачев в начале своего бунта взял к себе в писаря сержанта Кармицкого, простив
его под
самой виселицей.
В числе главных мятежников отличался Зарубин (
он же и Чика), с
самого начала бунта сподвижник и пестун Пугачева.
«Опасаюсь только, — писал
он графу З. Г. Чернышеву, — чтобы сии разбойники, сведав о приближении команд, не обратились бы в бег, не допустя до себя оных, по тем же
самым местам, отколь
они появились».
Кар поспешил пресечь
ему дорогу и 7 ноября послал секунд-майора Шишкина с четырьмястами рядовых и двумя пушками в деревню Юзееву, а
сам с генералом Фрейманом и премиер-майором Ф. Варнстедом, только что подоспевшими из Калуги, выступил из Сарманаевой.
В истине последнего показания Чернышев не мог усомниться: гренадеры были отправлены
им самим из Симбирска, где
они находились при отводе рекрут.
В то же
самое время бригадир Корф вступал в Оренбург с двумя тысячами четырьмястами человек войска и с двадцатью орудиями. Пугачев напал и на
него, но был отражен городскими казаками.
В 1766 году, когда составлялась Комиссия нового уложения,
он председательствовал в Костроме на выборах;
сам был избран депутатом и потом назначен в предводители всего собрания.
Меновой двор, на котором с азиатскими народами чрез все лето до
самой осени торг и мена производятся, построен на степной стороне реки Яика, в виду из города, расстоянием от берега версты с две; ближе строить
его было невозможно, потому что прилегло все место низменное и водопоемное.
Узнав о том, Пугачев
сам поспешил на помощь Хлопуше и, соединясь с
ним 26 ноября утром, подступил тот же час к крепости.
30 ноября
он снова окружил крепость и целый день стрелял по ней из пушек, покушаясь на приступ то с той, то с другой стороны. Демарин, для ободрения своих, целый день стоял на валу,
сам заряжая пушку. Пугачев отступил и хотел идти противу Станиславского, но, перехватив оренбургскую почту, раздумал и возвратился в Бердскую слободу.
Сами осажденные смеялись над сею военной хитростию, хотя
им было не до смеха; а Падуров, в одном из своих писем, язвительно упрекал губернатора
его неудачной выдумкой, предрекая
ему гибель и насмешливо советуя покориться самозванцу.
Положение Оренбурга становилось ужасным. У жителей отобрали муку и крупу и стали
им производить ежедневную раздачу. Лошадей давно уже кормили хворостом. Большая часть
их пала и употреблена была в пищу. Голод увеличивался. Куль муки продавался (и то
самым тайным образом) за двадцать пять рублей. По предложению Рычкова (академика, находившегося в то время в Оренбурге) стали жарить бычачьи и лошадиные кожи и, мелко изрубив, мешать в хлебы. Произошли болезни. Ропот становился громче. Опасались мятежа.
Из показаний
самого Пугачева, в конце 1772 года приведенного в Канцелярию дворцовых дел, известно уже было, что после своего побега скрывался
он за польской границей, в раскольничьей слободе Ветке; потом взял паспорт с Добрянского форпоста, сказавшись выходцем из Польши, и пробрался на Яик, питаясь милостыней.
7. В октябре месяце 772 года
он, оставивши ее с детьми, неведомо куда бежал, и где был, и какие от
него происходили дела, об ином, как
он ничего не сказывал, так и
сама не знала; а
8. 773 года, в великом посту, тот муж ее тайным образом пришел к хуторскому
их дому вечером под окошко, которого она и пустила; но того ж
самого часа объявила казакам, а
они, взявши
его, повели к станичному атаману, а он-де отправил в Верхнюю Чирскую станицу к старшине, но о имени
его не упомнит, а оттуда в Черкасский; но не довезя, однако ж, до оного, в Цымлянской станице бежал и потому, где теперь находится, не ведает.
Сама же та Пугачева жена, казачья дочь, и отец ее был Есауловской станицы служилый казак, Дмитрий, по прозванию Недюжин, а отчества не припомнит, потому что она после
него осталась в малолетстве, и после ж которого остались и теперь вживе находятся дочери
его, а ей сестры родные, первая Анна Дмитриева, в замужестве Есауловской станицы за казаком Фомою Андреевым, по прозванию Пилюгиным, который и находится в службе тому ныне 8-й год, а в которой армии, не знает.
Майор Муфель с одною полевою командою 29 декабря приближился к Самаре, занятой накануне шайкою бунтовщиков, и, встреченный
ими, разбил и гнал
их до
самого города.
«Попадутся
сами нам в руки», — отвечал
он своим сообщникам, когда настойчиво звали
они его навстречу приближающихся отрядов.
20 января
он сам предводительствовал достопамятным приступом.
Бывшие же в
самом верхнем ярусе шесть часовых при пушке свалились оттоле живы; а один из
них, в то время спавший, опустился не только без всякого вреда, но даже не проснувшись.
Мятежники, притаясь, подпустили
их к
самой крепости и вдруг сделали сильную вылазку, но были удержаны двумя эскадронами, подкреплявшими первых.
Голицын, узнав о такой дерзости чрез полковника Хорвата, преследовавшего Пугачева от
самой Татищевой, усилил свое войско бывшими в Оренбурге пехотными отрядами и казаками; взяв для
них последних лошадей у своих офицеров, немедленно пошел навстречу самозванцу и встретил
его в Каргале.
Симонов принял
их,
сам не веря своему избавлению.
[Бунтовщики держали себя так тихо в Татищевой, что
сам князь сомневался, действительно ли
они там.
Сердце доброе
его готово было к услугам и к помощи друзьям своим, даже и с пожертвованием собственных своих польз; твердый нрав, верою и благочестием подкрепленный, доставлял
ему от всех доверенность, в которой
он был неколебим; любил словесность и
сам весьма хорошо писал на природном языке; знал немецкий и французский язык и незадолго пред смертию выучил и английский; умел выбирать людей, был доступен и благоприветлив всякому; но знал, однако, важною своею поступью, соединенною с приятностию, держать подчиненных своих в должном подобострастии.
Михельсон разбил
их снова, отнял у
них пушки, положил на месте до трехсот человек, рассеял остальных и спешил к Уйскому заводу, надеясь настигнуть
самого Пугачева; но вскоре узнал, что самозванец находился уже на Белорецких заводах.
В
самом деле, 22 мая утром, приближаясь к Варламову,
он встретил передовые отряды Пугачева.