Неточные совпадения
Несколько лет
тому назад
в одном из своих поместий жил старинный русский барин, Кирила Петрович Троекуров.
С крестьянами и дворовыми обходился он строго и своенравно; несмотря на
то, они были ему преданы: они тщеславились богатством и славою своего господина и
в свою очередь позволяли себе многое
в отношении к их соседам, надеясь на его сильное покровительство.
С
тех пор они каждый день бывали вместе, и Кирила Петрович, отроду не удостоивавший никого своим посещением, заезжал запросто
в домишко своего старого товарища.
Кирила Петрович, по обыкновению своему разгоряченный наливками, осердился и вторично послал
того же слугу сказать Андрею Гавриловичу, что если он тотчас же не приедет ночевать
в Покровское,
то он, Троекуров, с ним навеки рассорится.
Кирила Петрович оделся и выехал на охоту с обыкновенной своею пышностию, — но охота не удалась. Во весь день видели одного только зайца, и
того протравили. Обед
в поле под палаткою также не удался, или по крайней мере был не по вкусу Кирила Петровича, который прибил повара, разбранил гостей и на возвратном пути со всею своей охотою нарочно поехал полями Дубровского.
— Врешь, братец, какие тебе документы. На
то указы.
В том-то и сила, чтобы безо всякого права отнять имение. Постой однако ж. Это имение принадлежало некогда нам, было куплено у какого-то Спицына и продано потом отцу Дубровского. Нельзя ли к этому придраться?
— Если бы, например, ваше превосходительство могли каким ни есть образом достать от вашего соседа запись или купчую,
в силу которой владеет он своим имением,
то конечно…
— А наконец 17… года сентября 6-го дня отец его волею божиею помер, а между
тем он проситель генерал-аншеф Троекуров с 17… года почти с малолетства находился
в военной службе и по большой части был
в походах за границами, почему он и не мог иметь сведения, как о смерти отца его, равно и об оставшемся после его имении.
Дубровских назад сему лет 30 от случившегося
в их селении
в ночное время пожара сгорел, причем сторонние люди допускали, что доходу означенное спорное имение может приносить, полагая с
того времени
в сложности, ежегодно не менее как до 2000 р.
А потому сей суд и полагает: означенное имение, ** душ, с землею и угодьями,
в каком ныне положении
тое окажется, утвердить по представленной на оное купчей за генерал-аншефа Троекурова; о удалении от распоряжения оным гвардии поручика Дубровского и о надлежащем вводе во владение за него, г. Троекурова, и об отказе за него, как дошедшего ему по наследству, предписать ** земскому суду.
Дубровских несколько лет
в бесспорном владении, и из дела сего не видно, чтоб со стороны г. Троекурова были какие-либо до сего времени прошения о таковом неправильном владении Дубровскими оного имения, к
тому по уложению велено, ежели кто чужую землю засеет или усадьбу загородит, и на
того о неправильном завладении станут бити челом, и про
то сыщется допрямо, тогда правому отдавать тую землю и с посеянным хлебом, и городьбою, и строением, а посему генерал-аншефу Троекурову
в изъявленном на гвардии поручика Дубровского иске отказать, ибо принадлежащее ему имение возвращается
в его владение, не изъемля из оного ничего.
Вдруг он поднял голову, глаза его засверкали, он топнул ногою, оттолкнул секретаря с такою силою, что
тот упал, и, схватив чернильницу, пустил ею
в заседателя.
Владимир Дубровский несколько раз сряду перечитал сии довольно бестолковые строки с необыкновенным волнением. Он лишился матери с малолетства и, почти не зная отца своего, был привезен
в Петербург на восьмом году своего возраста; со всем
тем он романически был к нему привязан и
тем более любил семейственную жизнь, чем менее успел насладиться ее тихими радостями.
— А бог их ведает, батюшка Владимир Андреевич… Барин, слышь, не поладил с Кирилом Петровичем, а
тот и подал
в суд, хотя по часту он сам себе судия. Не наше холопье дело разбирать барские воли, а ей-богу, напрасно батюшка ваш пошел на Кирила Петровича, плетью обуха не перешибешь.
— И вестимо, барин: заседателя, слышь, он и
в грош не ставит, исправник у него на посылках. Господа съезжаются к нему на поклон, и
то сказать, было бы корыто, а свиньи-то будут.
Несколько дней спустя после своего приезда молодой Дубровский хотел заняться делами, но отец его был не
в состоянии дать ему нужные объяснения; у Андрея Гавриловича не было поверенного. Разбирая его бумаги, нашел он только первое письмо заседателя и черновой ответ на оное; из
того не мог он получить ясное понятие о тяжбе и решился ожидать последствий, надеясь на правоту самого дела.
Между
тем здоровье Андрея Гавриловича час от часу становилось хуже. Владимир предвидел его скорое разрушение и не отходил от старика, впадшего
в совершенное детство.
Сделалось смятение. Люди бросились
в комнату старого барина. Он лежал
в креслах, на которые перенес его Владимир; правая рука его висела до полу, голова опущена была на грудь, не было уж и признака жизни
в сем теле, еще не охладелом, но уже обезображенном кончиною. Егоровна взвыла, слуги окружили труп, оставленный на их попечение, вымыли его, одели
в мундир, сшитый еще
в 1797 году, и положили на
тот самый стол, за которым столько лет они служили своему господину.
Владимир и
тех же трое слуг понесли его на кладбище
в сопровождении всей деревни.
Между
тем Владимир углублялся
в чащу дерев, движением и усталостию стараясь заглушать душевную скорбь.
Исправник, высокий и толстый мужчина лет пятидесяти с красным лицом и
в усах, увидя приближающегося Дубровского, крякнул и произнес охриплым голосом: «Итак, я вам повторяю
то, что уже сказал: по решению уездного суда отныне принадлежите вы Кирилу Петровичу Троекурову, коего лицо представляет здесь господин Шабашкин.
«Ребята, вязать!» — закричал
тот же голос, — и толпа стала напирать… «Стойте, — крикнул Дубровский. — Дураки! что вы это? вы губите и себя и меня. Ступайте по дворам и оставьте меня
в покое. Не бойтесь, государь милостив, я буду просить его. Он нас не обидит. Мы все его дети. А как ему за вас будет заступиться, если вы станете бунтовать и разбойничать».
Между
тем наступило 1-е октября — день храмового праздника
в селе Троекурова. Но прежде чем приступим к описанию сего торжества и дальнейших происшествий, мы должны познакомить читателя с лицами для него новыми или о коих мы слегка упомянули
в начале нашей повести.
— Как — чего боюсь, батюшка Кирила Петрович, а Дубровского-то;
того и гляди попадешься ему
в лапы. Он малый не промах, никому не спустит, а с меня, пожалуй, и две шкуры сдерет.
— Как за что, батюшка Кирила Петрович? а за тяжбу-то покойника Андрея Гавриловича. Не я ли
в удовольствие ваше,
то есть по совести и по справедливости, показал, что Дубровские владеют Кистеневкой безо всякого на
то права, а единственно по снисхождению вашему. И покойник (царство ему небесное) обещал со мною по-свойски переведаться, а сынок, пожалуй, сдержит слово батюшкино. Доселе бог миловал. Всего-на-все разграбили у меня один анбар, да
того и гляди до усадьбы доберутся.
Исправник смиренно положил
в карман свою бумагу и молча принялся за гуся с капустой. Между
тем слуги успели уже несколько раз обойти гостей, наливая каждому его рюмку. Несколько бутылок горского и цимлянского громко были уже откупорены и приняты благосклонно под именем шампанского, лица начинали рдеть, разговоры становились звонче, несвязнее и веселее.
«Храпит бестия француз, — подумал Антон Пафнутьич, — а мне так сон и
в ум нейдет.
Того и гляди воры войдут
в открытые двери или влезут
в окно, а его, бестию, и пушками не добудишься».
На станции **
в доме смотрителя, о коем мы уже упомянули, сидел
в углу проезжий с видом смиренным и терпеливым, обличающим разночинца или иностранца,
то есть человека, не имеющего голоса на почтовом тракте. Бричка его стояла на дворе, ожидая подмазки.
В ней лежал маленький чемодан, тощее доказательство не весьма достаточного состояния. Проезжий не спрашивал себе ни чаю, ни кофею, поглядывал
в окно и посвистывал к великому неудовольствию смотрительши, сидевшей за перегородкою.
— Послушайте, — прервал он француза, — что, если бы вместо этой будущности предложили вам десять тысяч чистыми деньгами с
тем, чтоб сей же час отправились обратно
в Париж.
Но, заключив из
того, что немец сошел с ума, ямщик поблагодарил его усердным поклоном и, не рассудив за благо въехать
в город, отправился
в известное ему увеселительное заведение, коего хозяин был весьма ему знаком.
Прошло около месяца от его вступления
в звание учительское до достопамятного празднества, и никто не подозревал, что
в скромном молодом французе таился грозный разбойник, коего имя наводило ужас на всех окрестных владельцев. Во все это время Дубровский не отлучался из Покровского, но слух о разбоях его не утихал благодаря изобретательному воображению сельских жителей, но могло статься и
то, что шайка его продолжала свои действия и
в отсутствие начальника.
— Благодарю вас, — сказал он ей тихим и печальным голосом, — что вы не отказали мне
в моей просьбе. Я был бы
в отчаянии, если б вы на
то не согласились.
Между
тем француза не находили. Кирила Петрович ходил взад и вперед по зале, грозно насвистывая Гром победы раздавайся. Гости шептались между собою, исправник казался
в дураках, француза не нашли. Вероятно, он успел скрыться, быв предупрежден. Но кем и как? это оставалось тайною.
Несмотря на
то, наружность его была приятна, замечательна, а привычка быть всегда
в обществе придавала ему некоторую любезность, особенно с женщинами.
После обеда Кирила Петрович предложил ехать верхом, но князь извинился, указывая на свои бархатные сапоги и шутя над своею подагрой; он предпочел прогулку
в линейке, с
тем чтоб не разлучаться с милою своей соседкою.
— И жив, и на воле, и покамест у нас будут исправники заодно с ворами, до
тех пор не будет он пойман; кстати, князь, Дубровский побывал ведь у тебя
в Арбатове?
Марья Кириловна сидела
в своей комнате, вышивая
в пяльцах, перед открытым окошком. Она не путалась шелками, подобно любовнице Конрада, которая
в любовной рассеянности вышила розу зеленым шелком. Под ее иглой канва повторяла безошибочно узоры подлинника, несмотря на
то ее мысли не следовали за работой, они были далеко.
— Бедная, бедная моя участь, — сказал он, горько вздохнув. — За вас отдал бы я жизнь, видеть вас издали, коснуться руки вашей было для меня упоением. И когда открывается для меня возможность прижать вас к волнуемому сердцу и сказать: ангел, умрем! бедный, я должен остерегаться от блаженства, я должен отдалять его всеми силами… Я не смею пасть к вашим ногам, благодарить небо за непонятную незаслуженную награду. О, как должен я ненавидеть
того, но чувствую, теперь
в сердце моем нет места ненависти.
— Если решитесь прибегнуть ко мне, — сказал он, —
то принесите кольцо сюда, опустите его
в дупло этого дуба, я буду знать, что делать.
Она позвонила, девка вошла и на вопросы ее отвечала, что Кирила Петрович вечером ездил
в Арбатово и возвратился поздно, что он дал строгое приказание не выпускать ее из ее комнаты и смотреть за
тем, чтоб никто с нею не говорил, что, впрочем, не видно никаких особенных приготовлений к свадьбе, кроме
того, что велено было попу не отлучаться из деревни ни под каким предлогом.
Мальчик поднял кольцо, во весь дух пустился бежать и
в три минуты очутился у заветного дерева. Тут он остановился задыхаясь, оглянулся во все стороны и положил колечко
в дупло. Окончив дело благополучно, хотел он
тот же час донести о
том Марье Кириловне, как вдруг рыжий и косой оборванный мальчишка мелькнул из-за беседки, кинулся к дубу и запустил руку
в дупло. Саша быстрее белки бросился к нему и зацепился за его обеими руками.
Между
тем тележка въехала на двор, и знакомый уже нам исправник вошел
в комнату весь запыленный.