Неточные совпадения
Но Палагея Евграфовна, вступив нянькой, прибрала мало-помалу к своим
рукам и все домоправление.
— Что ты? Что ты, братец? — говорил, разводя
руками, Петр Михайлыч. — Этакая лошадь степная! Вот я на тебя недоуздок надену, погоди ты у меня!
У каждой почти барышни тогда — я в том уверен — хранилось в заветном ящике комода несколько тетрадей стихов, переписанных с грамматическими, конечно, ошибками, но старательно и все собственной
рукой.
Настенька прыгала к нему на колени, целовала его, потом ложилась около него на диван и засыпала. Старик по целым часам сидел не шевелясь, чтоб не разбудить ее, по целым часам глядел на нее, не опуская глаз, сам бережно потом брал ее на
руки и переносил в кроватку.
В освещенную залу генеральши, где уж было несколько человек гостей, Петр Михайлыч вошел, ведя дочь под
руку.
Вошла m-lle Полина, только что еще кончившая свой туалет; она прямо подошла к матери, взяла у ней
руку и поцеловала.
Она читала все, что только ей попадалось под
руку.
Он был, конечно, в целой губернии первый стрелок и замечательнейший охотник на медведей, которых собственными
руками на своем веку уложил более тридцати штук.
Петр Михайлыч и учителя вошли в горенку, в которой нашли дверь в соседнюю комнату очень плотно притворенною. Ожидали они около четверти часа; наконец, дверь отворилась, Калинович показался. Это был высокий молодой человек, очень худощавый, с лицом умным, изжелта-бледным. Он был тоже в новом, с иголочки, хоть и не из весьма тонкого сукна мундире, в пике безукоризненной белизны жилете, при шпаге и с маленькой треугольной шляпой в
руках.
Калинович подал ему конец
руки.
Калинович обратил глаза на Румянцева, который, не дождавшись вопроса и приложив
руки по швам, проговорил без остановки...
Калинович подал ему всю
руку и вежливо проводил до самых дверей.
Сбруя, купленная тоже собственными
руками экономки, отличалась более прочностью, чем изяществом.
— Я живу здесь по моим делам и по моей болезни, чтоб иметь доктора под
руками. Здесь, в уезде, мое имение, много родных, хороших знакомых, с которыми я и видаюсь, — проговорила генеральша и вдруг остановилась, как бы в испуге, что не много ли лишних слов произнесла и не утратила ли тем своего достоинства.
Из числа этих олимпийских богов осталась Минерва без правой
руки, Венера с отколотою половиной головы и ноги какого-то бога, а от прочих уцелели одни только пьедесталы.
Все это, освещенное довольно уж низко спустившимся солнцем, которое то прорезывалось местами в аллее и обозначалось светлыми на дороге пятнами, то придавало всему какой-то фантастический вид, освещая с одной стороны безглавую Венеру и бездланную Минерву, — все это, говорю я, вместе с миниатюрной Настенькой, в ее черном платье, с ее разбившимися волосами, вместе с усевшимся на ступеньки беседки капитаном с коротенькой трубкой в
руках, у которого на вычищенных пуговицах вицмундира тоже играло солнце, — все это, кажется, понравилось Калиновичу, и он проговорил...
Капитан с заметным удовольствием исполнил эту просьбу: он своими
руками раскрыл стол, вычистил его, отыскал и положил на приличных местах игранные карты, мелки и даже поставил стулья. Он очень любил сыграть пульку и две в карты.
— Матери мои! — говорила она, растопыривая обе
руки. — Что это за человек! Умница, скромница… прелесть, прелесть мужчина!
Он был в перчатках, но без галстука и без фуражки, которую держал в
руках.
Вон в маленьком домике честолюбивый писец магистрата, из студентов семинарии, чтоб угодить назавтра секретарю, отхватывает вечером седьмой лист четким почерком, как будто даже не чувствует усталости, но, приостановясь на минутку, вытянет разом стоящую около него трубку с нежинскими корешками, плюнет потом на пальцы, помотает
рукой, чтоб разбить прилившую кровь, и опять начинает строчить.
Петр Михайлыч потихоньку и очень проворно сунул ему в
руку десять рублей серебром.
Экзархатов вместо ответа хотел было поймать у него
руку и поцеловать, но Годнев остерегся.
Медиокритский держал в
руках гитару.
— Постой! — перебил Медиокритский, подняв
руку кверху. — Голова моя отчаянная, в переделках я бывал!.. Погоди! Я ее оконфужу!.. Перед публикой оконфужу! — И затем что-то шепнул приятелю на ухо.
— Что же вас так интересует это письмо? — заговорил он. — Завтра вы будете иметь его в
руках ваших. К чему такое домогательство?
Весь вечер и большую часть дня он ходил взад и вперед по комнате и пил беспрестанно воду, а поутру, придя в училище, так посмотрел на стоявшего в прихожей сторожа, что у того колени задрожали и
руки вытянулись по швам.
Часа в два молодой смотритель явился, наконец, мрачный. Он небрежно кивнул головой капитану, поклонился Петру Михайлычу и дружески пожал
руку Настеньке.
Петр Михайлыч только разводил
руками. Настенька задумалась. Капитан не так мрачно смотрел на Калиновича. Вообще он возбудил своим рассказом к себе живое участие.
Как нарочно все случилось: этот благодетель мой, здоровый как бык, вдруг ни с того ни с сего помирает, и пока еще он был жив, хоть скудно, но все-таки совесть заставляла его оплачивать мой стол и квартиру, а тут и того не стало: за какой-нибудь полтинник должен был я бегать на уроки с одного конца Москвы на другой, и то слава богу, когда еще было под
руками; но проходили месяцы, когда сидел я без обеда, в холодной комнате, брался переписывать по гривеннику с листа, чтоб иметь возможность купить две — три булки в день.
— Помиримтесь! — сказал Калинович, беря и целуя ее
руки. — Я знаю, что я, может быть, неправ, неблагодарен, — продолжал он, не выпуская ее
руки, — но не обвиняйте меня много: одна любовь не может наполнить сердце мужчины, а тем более моего сердца, потому что я честолюбив, страшно честолюбив, и знаю, что честолюбие не безрассудное во мне чувство. У меня есть ум, есть знание, есть, наконец, сила воли, какая немногим дается, и если бы хоть раз шагнуть удачно вперед, я ушел бы далеко.
— Не знаю… вряд ли! Между людьми есть счастливцы и несчастливцы. Посмотрите вы в жизни: один и глуп, и бездарен, и ленив, а между тем ему плывет счастье в
руки, тогда как другой каждый ничтожный шаг к успеху, каждый кусок хлеба должен завоевывать самым усиленным трудом: и я, кажется, принадлежу к последним. — Сказав это, Калинович взял себя за голову, облокотился на стол и снова задумался.
— Послушайте, Калинович, что ж вы так хандрите? Это мне грустно! — проговорила Настенька вставая. — Не извольте хмуриться — слышите? Я вам приказываю! — продолжала она, подходя к нему и кладя обе
руки на его плечи. — Извольте на меня смотреть весело. Глядите же на меня: я хочу видеть ваше лицо.
С лица капитана капал крупными каплями пот;
руки делали какие-то судорожные движения и, наконец, голова затекла, так что он принужден был приподняться на несколько минут, и когда потом взглянул в скважину, Калинович, обняв Настеньку, целовал ей лицо и шею…
Калинович, кажется, совершенно не понял слов Петра Михайлыча, но не показал виду. Настеньке он протянул по обыкновению
руку; она подала ему свою как бы нехотя и потупилась.
— Что ж им беспокоиться? Позвольте мне сходить, — проговорил Калинович и, войдя вслед за Настенькой в кабинет, хотел было взять ее за
руку, но она отдернула.
— Душегубка! Где была и пропадала — сказывай! — говорила госпожа, растопыривая пред ней
руки.
У Годневых тоже услыхали. Первая выскочила на улицу, с фонарем в
руках, неусыпная Палагея Евграфовна и осветила капитана с его противником, которым оказался Медиокритский. Узнав его, капитан еще больше озлился.
Капитан, вероятно, нескоро бы еще расстался с своей жертвой; но в эту минуту точно из-под земли вырос Калинович. Появление его, в свою очередь, удивило Флегонта Михайлыча, так что он выпустил из
рук кисть и Медиокритского, который, воспользовавшись этим, вырвался и пустился бежать. Калинович тоже был встревожен. Палагея Евграфовна, сама не зная для чего, стала раскрывать ставни.
Она только развела
руками.
Петра Михайлыча они застали тоже в большом испуге. Он стоял, расставивши
руки, перед Настенькой, которая в том самом платье, в котором была вечером, лежала с закрытыми глазами на диване.
— Непременно, — подтвердил Калинович и тотчас написал своей
рукой, прямо набело, рапорт губернатору в возможно резких выражениях, к которому городничий и исправник подписались.
— Ах, как я рада! — сказала Настенька и закрыла глаза
руками.
Когда богомольцы наши вышли из монастыря, был уже час девятый. Калинович, пользуясь тем, что скользко и темно было идти, подал Настеньке
руку, и они тотчас же стали отставать от Петра Михайлыча, который таким образом ушел с Палагеею Евграфовной вперед.
— Как же, говорю, в этом случае поступать? — продолжал старик, разводя
руками. — «Богатый, говорит, может поступать, как хочет, а бедный должен себя прежде обеспечить, чтоб, женившись, было чем жить…» И понимай, значит, как знаешь: клади в мешок, дома разберешь!
— Я верю тебе! — проговорила Настенька, крепко сжимая ему
руку.
Калинович подал Палагее Евграфовне деньги и при этом случае пожал ей с улыбкою
руку. Он никогда еще не был столько любезен с старою девицею, так что она даже покраснела.
— Руки-то есть, старый хрен: стукнись. Пошел, пошел скорей! Выспишься еще; ночь-то длинна, — говорила Палагея Евграфовна.
— Ну! — отвечал на это Терка и, захватив крепко в
руку записочку, поплелся, а Палагея Евграфовна велела кухарке разложить таган и сама принялась стряпать.
Терка чрез полчаса возвратился с одной только запиской в
руках.
Перед лещом Петр Михайлыч, налив всем бокалы и произнеся торжественным тоном: «За здоровье нашего молодого, даровитого автора!» — выпил залпом. Настенька, сидевшая рядом с Калиновичем, взяла его
руку, пожала и выпила тоже целый бокал. Капитан отпил половину, Палагея Евграфовна только прихлебнула. Петр Михайлыч заметил это и заставил их докончить. Капитан дохлебнул молча и разом; Палагея Евграфовна с расстановкой, говоря: «Ой будет, голова заболит», но допила.