Неточные совпадения
Несмотря на свои пятьдесят лет,
князь мог еще быть назван, по всей справедливости, мужчиною замечательной красоты: благообразный с лица и несколько уж плешивый, что, впрочем, к нему очень шло, среднего роста, умеренно полный, с маленькими, красивыми
руками, одетый всегда молодо, щеголевато и со вкусом, он имел те приятные манеры, которые напоминали несколько манеры ветреных, но милых маркизов.
В настоящий свой проезд
князь, посидев со старухой, отправился, как это всякий раз почти делал, посетить кой-кого из своих городских знакомых и сначала завернул в присутственные места, где в уездном суде, не застав членов, сказал небольшую любезность секретарю, ласково поклонился попавшемуся у дверей земского суда рассыльному, а встретив на улице исправника, выразил самую неподдельную, самую искреннюю радость и по крайней мере около пяти минут держал его за обе
руки, сжимая их с чувством.
— Здоровы ли вы? — сказал
князь, дружески сжимая
руку Петра Михайлыча.
Проговоря это,
князь, с прежним радушием пожав
руку старику, поехал.
— Очень, очень вам благодарен, что доставили удовольствие видеть вас! — начал
князь, идя ему навстречу и беря его за обе
руки, которые крепко сжал.
— Конечно, — подхватил
князь и продолжал, — но, как бы то ни было, он входит к ней в спальню, запирает двери… и какого рода происходила между ними сцена — неизвестно; только вдруг раздается сначала крик, потом выстрелы. Люди прибегают, выламывают двери и находят два обнявшиеся трупа. У Сольфини в
руках по пистолету: один направлен в грудь этой госпожи, а другой он вставил себе в рот и пробил насквозь череп.
— Merci, cousin! [Спасибо, кузен! (франц.).] — сказала Полина и с глубоким чувством протянула
князю руку, которую тот пожал с значительным выражением в лице.
Князь поцеловал у ней за это
руку. Она взглянула на тюрик с конфектами: он ей подал весь и ушел. В уме его родилось новое предположение. Слышав, по городской молве, об отношениях Калиновича к Настеньке, он хотел взглянуть собственными глазами и убедиться, в какой мере это было справедливо. Присмотревшись в последний визит к Калиновичу, он верил и не верил этому слуху. Все это
князь в тонких намеках объяснил Полине и прибавил, что очень было бы недурно пригласить Годневых на вечер.
Петр Михайлыч с издавна заученною им церемониею расшаркался с
князем: к генеральше и Полине подошел к ручке, а прочим дамам отдал, свесивши несколько наперед обе
руки, почтительный поклон.
Желая не конфузиться и быть свободной в обращении, она с какой-то надменностью подала
руку Полине, едва присела
князю, генеральше кивнула головой, а на княгиню и княжну только бегло взглянула.
Подозревая, что все это штуки Настеньки, дал себе слово расквитаться с ней за то после; но теперь, делать нечего, принял сколько возможно спокойный вид и вошел в гостиную, где почтительно поклонился генеральше, Полине и
князю, пожал с обязательной улыбкой
руку у Настеньки, у которой при этом заметно задрожала головка, пожал, наконец, с такою же улыбкою давно уже простиравшуюся к нему
руку Петра Михайлыча и, сделав полуоборот, опять сконфузился: его поразила своей наружностью княжна.
При прощании
князь, пожимая с большим чувством ему
руку, повторил несколько раз...
— Итак, Яков Васильич, значит, по
рукам? — сказал
князь.
— Очень рад, очень рад познакомиться, — отвечал
князь, пожимая ему
руку.
— Благодарю вас, благодарю, — отвечал
князь, сжимая еще раз
руку пристава.
— Знаю, знаю. Но вы, как я слышал, все это поправляете, — отвечал
князь, хотя очень хорошо знал, что прежний становой пристав был человек действительно пьющий, но знающий и деятельный, а новый — дрянь и дурак; однако все-таки, по своей тактике, хотел на первый раз обласкать его, и тот, с своей стороны, очень довольный этим приветствием, заложил большой палец левой
руки за последнюю застегнутую пуговицу фрака и, покачивая вправо и влево головою, начал расхаживать по зале.
Мистрисс Нетльбет в свою очередь тоже встала из-за самовара и, жеманно присев, проговорила поздравительное приветствие
князю и представила ему в подарок что-то свернутое… кажется, связанные собственными ее
руками шелковые карпетки.
— А! Да это славно быть именинником: все дарят. Я готов быть по несколько раз в год, — говорил
князь, пожимая
руку мистрисс Нетльбет. — Ну-с, а вы, ваше сиятельство, — продолжал он, подходя к княгине, беря ее за подбородок и продолжительно целуя, — вы чем меня подарите?
Предводитель сделал насмешливую гримасу, но и сам пошел навстречу толстяку. Княгиня, видевшая в окно, кто приехал, тоже как будто бы обеспокоилась. Княжна уставила глаза на дверь. Из залы послышались восклицания: «Mais comment… Voila c'est un…» [Как… Вот какой… (франц.).]. Наконец, гость, в сопровождении
князя и предводителя, ввалился в гостиную. Княгиня, сидя встречавшая всех дам, при его появлении привстала и протянула ему
руку. Даже генеральша как бы вышла из раздумья и кивнула ему головой несколько раз.
Впереди всех, например, пошла хозяйка с Четвериковым; за ними покатили генеральшу в креслах, и
князь, делая вид, что как будто бы ведет ее под
руку, пошел около нее.
Князь, выйдя на террасу, поклонился всему народу и сказал что-то глазами княжне. Она скрылась и чрез несколько минут вышла на красный двор, ведя маленького брата за
руку. За ней шли два лакея с огромными подносами, на которых лежала целая гора пряников и куски лент и позументов. Сильфидой показалась княжна Калиновичу, когда она стала мелькать в толпе и, раздавая бабам и девкам пряники и ленты, говорила...
Раздав все подарки, княжна вбежала по лестнице на террасу, подошла и отцу и поцеловала его, вероятно, за то, что он дал ей случай сделать столько добра. Вслед за тем были выставлены на столы три ведра вина, несколько ушатов пива и принесено огромное количество пирогов. Подносить вино вышел камердинер
князя, во фраке и белом жилете. Облокотившись одною
рукою на стол, он обратился к ближайшей толпе...
— Pardon, на одну минуту, — проговорил
князь, вставая, и тотчас же ушел с Полиной в задние комнаты. Назад он возвратился через залу. Калинович танцевал с княжной в шестой фигуре галоп и, кончив, отпустил ее довольно медленно, пожав ей слегка
руку. Она взглянула на него и покраснела.
Да, мой милый молодой человек, — продолжал
князь, беря Калиновича за
руку, — выслушайте вы, бога ради, меня, старика, который вас полюбил, признает в вас ум, образование, талант, — выслушайте несколько моих задушевных убеждений, которые я купил ценою горького собственного опыта!
Последние слова
князь говорил протяжно и остановился, как бы ожидая, не скажет ли чего-нибудь Калинович; но тот молчал и смотрел на него пристально и сурово, так что
князь принужден был потупиться, но потом вдруг взял его опять за
руку и проговорил с принужденною улыбкою...
— И пожалуйста, — продолжал
князь, сжимая и не выпуская его
руку, — чтоб недавний наш разговор остался между нами.
— А! Вы думаете в Петербург? — спросил
князь совершенно простодушным тоном и потом, все еще не выпуская
руки Калиновича, продолжал: — С богом… от души желаю вам всякого успеха и, если встретится какая-нибудь надобность, не забывайте нас, ваших старых друзей: черкните строчку, другую.
— Что вы и как вы? Тысячу вам вопросов и тысячу претензий. Помилуйте! Хоть бы строчку!.. — говорил
князь, пожимая, по обыкновению, обе
руки Калиновича.
— Гм! — произнес
князь. — Как же я рад, что вас встретил! — продолжал он, беря Калиновича за
руку и идя с ним. — Посмотрите, однако, как Петербург хорошеет: через пять лет какие-нибудь приедешь и не узнаешь. Посмотрите: это здание воздвигается… что это за прелесть будет! — говорил
князь, видимо, что-то обдумывая.
— Много, конечно, не нужно. Достаточно выбрать лучшие экземпляры. Где же все! — отвечал
князь. — Покойник генерал, — продолжал он почти на ухо Калиновичу и заслоняясь
рукой, — управлял после польской кампании конфискованными имениями, и потому можете судить, какой источник и что можно было зачерпнуть.
— Завтра же, потому что я сегодня буду в Петергофе и завтра буду иметь честь донести вам, господин будущий владетель миллионного состояния… Превосходнейшая это вещь! — говорил
князь, пожимая ему
руку и провожая его.
Про героя моего я по крайней мере могу сказать, что он искренно и глубоко страдал: как бы совершив преступление, шел он от
князя по Невскому проспекту, где тут же встречалось ему столько спокойных и веселых господ, из которых уж, конечно, многие имели на своей совести в тысячу раз грязнейшие пятна. Дома Калинович застал Белавина, который сидел с Настенькой. Она была в слезах и держала в
руках письмо. Не обратив на это внимания, он молча пожал у приятеля
руку и сел.
— Итак-с? — продолжал
князь, протягивая ей
руку.
— Adieu, — повторила Полина, и когда
князь стал целовать у нее
руку, она не выдержала, обняла его и легла к нему головой на плечо. По щекам ее текли в три ручья слезы.
Князь слушал Калиновича, скрестив
руки.
— Не сердитесь… Я вас, кажется, буду очень любить! — подхватила Полина и протянула ему
руку, до которой он еще в первый раз дотронулся без перчатки; она была потная и холодная. Нервный трепет пробежал по телу Калиновича, а тут еще, как нарочно, Полина наклонилась к нему, и он почувствовал, что даже дыхание ее было дыханием болезненной женщины. Приезд баронессы, наконец, прекратил эту пытку. Как радужная бабочка, в цветном платье, впорхнула она, сопровождаемая
князем, и проговорила...
Князь схватил и начал целовать ее
руку. Она в изнеможении опустилась на его арестантскую кровать.
— Mersi! — произнес
князь, целуя ее
руку и дрожащей
рукой засовывая деньги в халатный карман.
— Сделайте одолжение, — отвечал
князь, скрывая гримасу и с заметно неприятным чувством пожимая протянутую ему Медиокритским
руку, который, раскланявшись, вышел тихой и кроткой походкой.
В прошении
князя подпись его
руки половина секретарей признала, а половина нет.