Неточные совпадения
— Ай, ай, ай! Как это стыдно даме такие слова
говорить! — возражал Петр Михайлыч. — Супруги должны недостатки друг у друга исправлять
любовью и кротостью, а не бранью.
— А
любовь, — отвечала Настенька, — которая, вы сами
говорите, дороже для вас всего на свете. Неужели она не может вас сделать счастливым без всего… одна… сама собою?
— Послушайте, Калинович! — начала она. — Если вы со мной станете так
говорить… (голос ее дрожал, на глазах навернулись слезы). Вы не смеете со мной так
говорить, — продолжала она, — я вам пожертвовала всем… не шутите моей
любовью, Калинович! Если вы со мной будете этакие штучки делать, я не перенесу этого, —
говорю вам, я умру, злой человек!
— Без сомнения, — подхватил князь, — но, что дороже всего было в нем, — продолжал он, ударив себя по коленке, — так это его
любовь к России: он, кажется, старался изучить всякую в ней мелочь: и когда я вот бывал в последние годы его жизни в Петербурге, заезжал к нему, он почти каждый раз
говорил мне: «Помилуй, князь, ты столько лет живешь и таскаешься по провинциям: расскажи что-нибудь, как у вас, и что там делается».
— Я знаю чему! — подхватила Настенька. — И тебя за это, Жак, накажет бог. Ты вот теперь постоянно недоволен жизнью и несчастлив, а после будет с тобой еще хуже — поверь ты мне!.. За меня тоже бог тебя накажет, потому что, пока я не встречалась с тобой, я все-таки была на что-нибудь похожа; а тут эти сомнения, насмешки… и что пользы? Как отец же Серафим
говорит: «Сердце черствеет, ум не просвещается. Только на краеугольном камне веры, страха и
любви к богу можем мы строить наше душевное здание».
«Не смейте,
говорю, дяденька,
говорить мне про этого человека, которого вы не можете понимать; а в отношении меня,
говорю,
любовь ваша не дает вам права мучить меня.
— Положим, — начал он, — что я становлюсь очень низко, понимая
любовь не по-вашему; на это, впрочем, дают мне некоторое право мои лета; но теперь я просто буду
говорить с вами, как
говорят между собой честные люди.
— Вольно ж вам заставлять меня
говорить о пустяках, тогда как я вижу перед глазами ваши мелькающие ручки, которым сама Киприда [Киприда — одно из имен древнегреческой богини
любви и красоты Афродиты.] позавидовала бы!
В другой раз, видючи, как их молодость втуне пропадает, жалко даже становится, ну, и тоже, по нашему смелому, театральному обращению, прямо
говоришь: «Что это, Настасья Петровна, ни с кем вы себе удовольствия не хотите сделать, хоть бы насчет этой
любви или самых амуров себя развлекли».
Он очень хорошо понимает, что во мне может снова явиться
любовь к тебе, потому что ты единственный человек, который меня истинно любил и которого бы я должна была любить всю жизнь — он это видит и, чтоб ударить меня в последнее больное место моего сердца, изобрел это проклятое дело, от которого, если бог спасет тебя, — продолжала Полина с большим одушевлением, — то я разойдусь с ним и буду жить около тебя, что бы в свете ни
говорили…
— А у меня был
любви достойный супруг, —
говорила она.
— Молюсь! — отвечал Калинович со вздохом. — Какое странное, однако, наше свидание, — продолжал он, взмахнув глаза на Настеньку, — вместо того чтоб
говорить слова
любви и нежности, мы толкуем бог знает о чем… Такие ли мы были прежде?
Неточные совпадения
Хлестаков. Я не шутя вам
говорю… Я могу от
любви свихнуть с ума.
Само собою разумеется, что он не
говорил ни с кем из товарищей о своей
любви, не проговаривался и в самых сильных попойках (впрочем, он никогда не бывал так пьян, чтобы терять власть над собой) и затыкал рот тем из легкомысленных товарищей, которые пытались намекать ему на его связь.
— Не
говори этого, Долли. Я ничего не сделала и не могла сделать. Я часто удивляюсь, зачем люди сговорились портить меня. Что я сделала и что могла сделать? У тебя в сердце нашлось столько
любви, чтобы простить…
— Ясность не в форме, а в
любви, — сказала она, всё более и более раздражаясь не словами, а тоном холодного спокойствия, с которым он
говорил. — Для чего ты желаешь этого?
Для Константина народ был только главный участник в общем труде, и, несмотря на всё уважение и какую-то кровную
любовь к мужику, всосанную им, как он сам
говорил, вероятно с молоком бабы-кормилицы, он, как участник с ним в общем деле, иногда приходивший в восхищенье от силы, кротости, справедливости этих людей, очень часто, когда в общем деле требовались другие качества, приходил в озлобление на народ за его беспечность, неряшливость, пьянство, ложь.