Неточные совпадения
— Вся ваша воля, сударыня; мы никогда вам ни
в чем не противны. Полноте-ка, извольте лучше лечь
в постельку, я вам ножки поглажу, — сказала изворотливая горничная и, уложив старуху, до тех
пор гладила ноги, что та заснула, а она опять куда-то отправилась.
— Нам с вами,
в наши лета,
пора бы и другие книжки уж почитывать, — проговорил он.
—
В самом деле, господа,
пора на покой, — сказал судья.
Значит, из всего этого выходит, что
в хозяйстве у вас, на первых
порах окажется недочет, а семья между тем, очень вероятно, будет увеличиваться с каждым годом — и вот вам наперед ваше будущее
в Петербурге: вы напишете, может быть, еще несколько повестей и поймете, наконец, что все писать никаких человеческих сил не хватит, а деньги между тем все будут нужней и нужней.
Капитан действительно замышлял не совсем для него приятное: выйдя от брата, он прошел к Лебедеву, который жил
в Солдатской слободке, где никто уж из господ не жил, и происходило это, конечно, не от скупости, а вследствие одного несчастного случая, который постиг математика на самых первых
порах приезда его на службу: целомудренно воздерживаясь от всякого рода страстей, он попробовал раз у исправника поиграть
в карты, выиграл немного — понравилось… и с этой минуты карты сделались для него какой-то ненасытимой страстью: он всюду начал шататься, где только затевались карточные вечеринки; схватывался с мещанами и даже с лакеями
в горку — и не корысть его снедала
в этом случае, но ощущения игрока были приятны для его мужественного сердца.
Неуклонно с тех
пор начал он
в уплату долга отдавать из своего жалованья две трети, поселившись для того
в крестьянской почти избушонке и ограничив свою пищу хлебом, картофелем и кислой капустой. Даже
в гостях, когда предлагали ему чаю или трубку, он отвечал басом: «Нет-с; у меня дома этого нет, так зачем уж баловаться?» Из собственной убитой дичи зверолов тоже никогда ничего не ел, но, стараясь продать как можно подороже, копил только деньгу для кредитора.
Законы, я полагаю, пишутся для всех одинакие, и мы тоже их мало-мальски знаем: я вот тоже поседел и оплешивел на царской службе, так
пора кое-что мараковать; но как собственно объяснял я и
в докладной записке господину министру, что все мое несчастье единственно происходит по близкому знакомству господина начальника губернии с госпожою Марковой, каковое привести
в законную ясность я и ходатайствовал перед правительством неоднократно, и почему мое домогательство оставлено втуне — я неизвестен.
— Не по вине моей какой-нибудь, — продолжал он, — погибаю я, а что место мое надобно было заменить господином Синицким, ее родным братом, равно как и до сих
пор еще вакантная должность бахтинского городничего исправляется другим ее родственником, о котором уже и производится дело по случаю учиненного смертоубийства его крепостною девкою над собственным своим ребенком, которого она бросила
в колодезь; но им это было скрыто, потому что девка эта была его любовница.
Конечно, ей, как всякой девушке, хотелось выйти замуж, и, конечно, привязанность к князю, о которой она упоминала, была так
в ней слаба, что она, особенно
в последнее время, заметив его корыстные виды, начала даже опасаться его; наконец, Калинович
в самом деле ей нравился, как человек умный и даже наружностью несколько похожий на нее: такой же худой, бледный и белокурый; но
в этом только и заключались, по крайней мере на первых
порах, все причины, заставившие ее сделать столь важный шаг
в жизни.
Портреты генерала, чтоб не терзали они очей ее, словно дрова, велел
в печке пережечь и, как змей-искуситель, с тех же
пор залег им
в сердце и до конца их жизни там жил и командовал.
Хвалить на первых
порах начальника составляет один из самых характерных признаков чиновников, и только
в этом случае они могут быть разделены на три разряда: одни — это самые молодые и самые, надобно сказать, благородные, которые хвалят так, сами не зная за что… потому только, что новый, а не старый, который одной своей начальнической физиономией надоел им хуже горькой редьки.
— Ни слова! Нисколько! — подтвердил губернатор. — Это забелка — лучший человек
в министерстве, какого именно я просил, потому что
пора же мне иметь помощника, какого я желаю.
Первый изменил мнение
в его пользу председатель казенной палаты, некогда военный генерал, только два года назад снявший эполеты и до сих
пор еще сохранивший чрезвычайно благородную наружность; но, несмотря на все это, он до того унизился, что приехал к статскому советнику и стал просить у него извинения за участие
в обеде губернатору, ссылаясь на дворянство, которое будто бы принудило ею к тому как старшину-хозяина.
По беспристрастию историка, я должен сказать, что
в этой светской даме, до сих
пор не обнаружившей пред нами никаких человеческих чувств, как бы сразу откликнулась горячая и нежная душа женщины.
— У вас, кажется, помещение нехорошо; я постараюсь поместить вас удобнее, — продолжал Калинович. — Ну, я за тобой приехал,
пора уж! Поедем
в моей карете, — прибавил он, обращаясь к Полине.
Толстый кучер советника питейного отделения, по правам своего барина, выпив даром
в ближайшем кабаке водки, спал на пролетке. Худощавая лошадь директора гимназии, скромно питаемая пансионским овсом, вдруг почему-то вздумала молодцевато
порыть землю ногою и тем ужасно рассмешила длинновязого дуралея, асессорского кучера.
Читатель, может быть, знает тот монолог, где барон Мейнау, скрывавшийся под именем Неизвестного, рассказывает майору, своему старому другу, повесть своих несчастий, монолог,
в котором шепот покойного Мочалова до сих
пор еще многим снится и слышится
в ушах.
А Иволга, милая моя, иначе на это смотрел: то, что я актриса, это именно и возвышало меня
в глазах его: два года он о том только и мечтал, чтоб я сделалась его женой, и дядя вот до сих
пор меня бранит, отчего я за него не вышла.
По всему было заметно, что Калинович никак не ожидал удара с этой стороны. Удивленный, взбешенный и
в то же время испуганный мыслью об общественной огласке и другими соображениями, он на первых
порах как бы совершенно потерялся и, сам не зная, что предпринять, судорожно позвонил.
Здесь, опустившись
в кресло и с каким-то бессмысленным выражением
в лице, он пробыл до тех
пор, пока не вошла с беспокойным лицом Настенька, за которою он и посылал карету.
Пора молодости, любви и каких бы то ни было новых сердечных отношений для него давно уже миновалась, а служебную деятельность, которая была бы теперь свойственна его возрасту и могла бы вызвать его снова на борьбу, эту деятельность он должен был покинуть навсегда и, как подстреленный орел, примкнув к числу недовольных, скромно поселиться вместе с Настенькой и капитаном
в Москве.