Неточные совпадения
У
каждой почти барышни тогда — я в том уверен — хранилось в заветном ящике комода несколько тетрадей стихов, переписанных с грамматическими, конечно, ошибками, но старательно
и все собственной рукой.
Генеральша была очень богата
и неимоверно скупа: выжимая из имения, насколько можно было из него выжать, она в домашнем хозяйстве заправляла
всем сама
и дрожала над
каждой копейкой.
Все эти капризы
и странности Петр Михайлыч,
все еще видевший в дочери полуребенка, объяснял расстройством нервов
и твердо был уверен, что на следующее же лето
все пройдет от купанья, а вместе с тем неимоверно восхищался, замечая, что Настенька с
каждым днем обогащается сведениями, или, как он выражался, расширяет свой умственный кругозор.
Дочь слушала
и краснела, потому что она была уже поэт
и почти
каждый день потихоньку от
всех писала стихи.
Все тут дело заключалось в том, что им действительно ужасно нравились в Петербурге модные магазины, торцовая мостовая, прекрасные тротуары
и газовое освещение, чего, как известно, нет в Москве; но, кроме того, живя в ней две зимы, генеральша с известною целью давала несколько балов, ездила почти
каждый раз с дочерью в Собрание, причем рядила ее до невозможности; но ни туалет, ни таланты мамзель Полины не произвели ожидаемого впечатления: к ней даже никто не присватался.
Румянцев до невероятности подделывался к новому начальнику. Он бегал
каждое воскресенье поздравлять его с праздником, кланялся ему всегда в пояс, когда тот приходил в класс,
и, наконец, будто бы даже, как заметили некоторые школьники, проходил мимо смотрительской квартиры без шапки. Но
все эти искания не достигали желаемой цели: Калинович оставался с ним сух
и неприветлив.
Они наполняют у него
все рубрики журнала, производя
каждого из среды себя, посредством взаимного курения, в гении; из этого ты можешь понять, что пускать им новых людей не для чего; кто бы ни был, посылая свою статью, смело может быть уверен, что ее не прочтут,
и она проваляется с старым хламом, как случилось
и с твоим романом».
Сам он почти
каждый год два — три месяца жил в Петербурге, а года два назад ездил даже, по случаю болезни жены, со
всем семейством за границу, на воды
и провел там
все лето.
К объяснению
всего этого ходило, конечно, по губернии несколько темных
и неопределенных слухов, вроде того, например, как чересчур уж хозяйственные в свою пользу распоряжения по одному огромному имению, находившемуся у князя под опекой; участие в постройке дома на дворянские суммы, который потом развалился; участие будто бы в Петербурге в одной торговой компании, в которой князь был распорядителем
и в которой потом
все участники потеряли безвозвратно свои капиталы; отношения князя к одному очень важному
и значительному лицу, его прежнему благодетелю, который любил его, как родного сына, а потом вдруг удалил от себя
и даже запретил называть при себе его имя,
и, наконец, очень тесная дружба с домом генеральши,
и ту как-то различно понимали: кто обращал особенное внимание на то, что для самой старухи
каждое слово князя было законом,
и что она, дрожавшая над
каждой копейкой, ничего для него не жалела
и, как известно по маклерским книгам, лет пять назад дала ему под вексель двадцать тысяч серебром, а другие говорили, что m-lle Полина дружнее с князем, чем мать,
и что, когда он приезжал, они, отправив старуху спать, по нескольку часов сидят вдвоем, затворившись в кабинете —
и так далее…
Всему этому, конечно, большая часть знакомых князя не верила; а если кто отчасти
и верил или даже сам доподлинно знал, так не считал себя вправе разглашать, потому что
каждый почти был если не обязан, то по крайней мере обласкан им.
— Без сомнения, — подхватил князь, — но, что дороже
всего было в нем, — продолжал он, ударив себя по коленке, — так это его любовь к России: он, кажется, старался изучить всякую в ней мелочь:
и когда я вот бывал в последние годы его жизни в Петербурге, заезжал к нему, он почти
каждый раз говорил мне: «Помилуй, князь, ты столько лет живешь
и таскаешься по провинциям: расскажи что-нибудь, как у вас,
и что там делается».
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в
каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы
и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом
и, как можно подозревать,
весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию к художникам
и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть
и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом
и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку
и хоть одним лучом его славы осветить себя.
Через несколько минут он подвел запевалу к террасе. По желанию
всех тот запел «Лучинушку».
Вся задушевная тоска этой песни так
и послышалась
и почуялась в
каждом переливе его голоса.
Значит, из
всего этого выходит, что в хозяйстве у вас, на первых порах окажется недочет, а семья между тем, очень вероятно, будет увеличиваться с
каждым годом —
и вот вам наперед ваше будущее в Петербурге: вы напишете, может быть, еще несколько повестей
и поймете, наконец, что
все писать никаких человеческих сил не хватит, а деньги между тем
все будут нужней
и нужней.
Результатом предыдущего разговора было то, что князь, несмотря на
все свое старание, никак не мог сохранить с Калиновичем по-прежнему ласковое
и любезное обращение; какая-то холодность
и полувнимательная важность начала проглядывать в
каждом его слове. Тот сейчас же это заметил
и на другой день за чаем просил проводить его.
Мелкая торговля, бьющаяся изо
всех сил вылезти в магазины, так
и стала ему кидаться в глаза со
всех сторон; через
каждые почти десять шагов ему попадался жид,
и из большей части домов несло жареным луком
и щукой; но еще более безобразное зрелище ожидало его на Садовой: там из кабака вывалило по крайней мере человек двадцать мастеровых; никогда
и нигде Калинович не видал народу более истощенного
и безобразного: даже самое опьянение их было какое-то мрачное, свирепое; тут же, у кабака, один из них, свалившись на тротуар, колотился с ожесточением головой о тумбу, а другой, желая, вероятно, остановить его от таких самопроизвольных побоев, оттаскивал его за волосы от тумбы, приговаривая...
«
Каждый, кажется, мужик, — думал он, — способный, как животное, перетаскивать на своих плечах тяжесть, нужней для Петербурга, чем человек думающий, как будто бы ума уж здесь больше
всего накопилось, тогда как в сущности одна только хитрость, коварство
и терпение сюда пролезли.
С Полиной, каковы бы ни были ее прежние чувства к князю, но, в настоящем случае, повторилось то же самое: с
каждым, кажется, часом начала она влюбляться в Калиновича
все больше
и больше.
А вон этот господин, застегнутый, как Домби [Домби — герой романа Ч.Диккенса (1812—1870) «Домби
и сын».], на
все пуговицы, у которого, по мнению врачей, от разливающейся
каждый день желчи окончательно сгнила печенка, — неужели этот аспид человечества приехал веселиться?
А вы, ваше превосходительство, зачем вы так насилуете вашу чиновничью натуру
и стараетесь удерживать вашу адамовскую голову в накрахмаленных воротничках, не склоняя ее земно на
каждом шагу, к чему вы даже чувствуете органическую потребность —
и все это вы делаете, я знаю, из суетного желания показаться вольнодумцем вон этому господину с бородой, задумчиво стоящему у колонны.
Дело
все заключалось в лесном сплаве: до трех тысяч гусянок всякую весну сплавлялось вниз по реке,
и теперь судохозяину дать исправнику, при выправке билета, с
каждого судна, какой-нибудь золотой, заведено было еще исстари, а между тем в итоге это выходило пятнадцать тысяч серебром.
Вице-губернатор
всех их вызвал к себе
и объявил, что если они не станут заниматься думскими делами
и не увеличат городских доходов, то выговоров он не будет делать, а перепечатает их лавки, фабрики, заводы
и целый год не даст им ни продать, ни купить на грош,
и что простотой
и незнанием они не смели бы отговариваться, потому что
каждый из них такой умный плут, что
все знает.
Вот клянусь вам спасителем, — продолжал вице-губернатор, окончательно разгорячившись
и показывая на образ, — что если вы не дадите мне… теперь уж не десять, а пятнадцать тысяч, когда заартачились, если не пожертвуете этой суммой, то
каждое воскресенье,
каждый праздник я велю во
всей губернии запирать кабаки во время обедни
и при малейшем намеке на участие ваших целовальников в воровстве
и буйствах буду держать их в острогах по целым годам!
Между
всеми отличался толстейший магистр Дерптского университета, служивший в канцелярии губернатора, где он дал себе слово
каждый день записывать в свою памятную книжку по десятку подлостей
и по дюжине глупостей, там совершавшихся.
Все эти штуки могли еще быть названы хоть сколько-нибудь извинительными шалостями; но было больше того: обязанный, например, приказанием матери обедать у дяди
каждый день, Козленев ездил потом по
всему городу
и рассказывал, что тетка его, губернаторша,
каждое после-обеда затевает с ним шутки вроде жены Пентефрия […жены Пентефрия.
Даже m-me Потвинова, которая, как известно, любит только молоденьких молодых людей, так что по этой страсти она жила в Петербурге
и брала к себе
каждое воскресенье человек по пяти кадет, —
и та при появлении столь молодого еще начальника губернии спустила будто невзначай с левого плеча мантилью
и таким образом обнаружила полную шею, которою она, предпочтительно перед
всеми своими другими женскими достоинствами, гордилась.
Как светская женщина, говорила она с майором, скромно старалась уклониться от благодарности старика-нищего; встретила, наконец, своих господ, графа
и графиню, хлопотала, когда граф упал в воду; но в то же время
каждый, не выключая, я думаю, вон этого сиволапого мужика, свесившего из райка свою рыжую бороду, —
каждый чувствовал, как
все это тяжело было ей.