Неточные совпадения
У ней была
всего одна дочь, мамзель Полина, девушка, говорят, очень умная и образованная, но, к несчастью, с каким-то болезненным цветом лица и, как ходили слухи,
без двух ребер в одном боку — недостаток, который, впрочем, по наружности почти невозможно было заметить.
Румянцев до невероятности подделывался к новому начальнику. Он бегал каждое воскресенье поздравлять его с праздником, кланялся ему всегда в пояс, когда тот приходил в класс, и, наконец, будто бы даже, как заметили некоторые школьники, проходил мимо смотрительской квартиры
без шапки. Но
все эти искания не достигали желаемой цели: Калинович оставался с ним сух и неприветлив.
Все пустым брандыхлыстом брюхо наливает, а коли дома теперь сидит — как собака голодный, так
без ужина и ляжет.
Как нарочно
все случилось: этот благодетель мой, здоровый как бык, вдруг ни с того ни с сего помирает, и пока еще он был жив, хоть скудно, но все-таки совесть заставляла его оплачивать мой стол и квартиру, а тут и того не стало: за какой-нибудь полтинник должен был я бегать на уроки с одного конца Москвы на другой, и то слава богу, когда еще было под руками; но проходили месяцы, когда сидел я
без обеда, в холодной комнате, брался переписывать по гривеннику с листа, чтоб иметь возможность купить две — три булки в день.
— Чтой-то кормить! — сказала Палагея Евграфовна с насмешкою. — Хоть бы и
без этого, прокормиться было бы чем… Не бесприданницу какую-нибудь взял бы… Много ли, мало ли, а
все больше его. Зарылся уж очень… прокормиться?.. Экому лбу хлеба не добыть!
—
Без сомнения, — подхватил князь, — но, что дороже
всего было в нем, — продолжал он, ударив себя по коленке, — так это его любовь к России: он, кажется, старался изучить всякую в ней мелочь: и когда я вот бывал в последние годы его жизни в Петербурге, заезжал к нему, он почти каждый раз говорил мне: «Помилуй, князь, ты столько лет живешь и таскаешься по провинциям: расскажи что-нибудь, как у вас, и что там делается».
Такова была задняя, закулисная сторона чтения; по наружности оно прошло как следует: автор читал твердо, слушатели были прилично внимательны, за исключением одной генеральши, которая
без всякой церемонии зевала и обводила
всех глазами, как бы спрашивая, что это такое делается и скоро ли будет
всему этому конец?
— Накормим! Пуще
всего не знают
без вас! — отвечала с насмешкой экономка и скрылась, а Настенька принялась накрывать на стол. Калинович просил было ее не беспокоиться.
— Настенька!.. К чему
все эти мелодраматические сцены?.. Ей-богу, тяжело и
без того! — воскликнул Калинович, не могший более владеть собой.
Подвизаясь таким образом около года, он наскочил, наконец, на известного уж нам помещика Прохорова, который, кроме того, что чисто делал артикулы ружьем, еще чище их делал картами, и с ним играть было
все равно, что ходить на медведя
без рогатины: наверняк сломает!
Здесь имеется в виду его известная гравюра с картины итальянского художника Рафаэля Санти (1483—1520) «Преображение».] и, наконец, масляная женская головка, весьма двусмысленной работы, но зато совсем уж с томными и закатившимися глазами, стояли просто
без рамок, примкнутыми на креслах; словом,
все показывало учено-художественный беспорядок, как бы свидетельствовавший о громадности материалов, из которых потом вырабатывались разные рубрики журнала.
Устрашить хочу вас, и для этого выворачиваю глаза, хватаю вас за руки, жму так, что кости трещат, — и
все это, конечно,
без всякой последовательности в развитии страсти, а так, где вздумается, где больше восклицательных знаков наставлено, и потому можете судить, какой из
всего этого выходит наипрелестнейший сумбур.
— Потому что
все это, — начал он, — сосредоточилось теперь в журналах и в руках у редакторов, на которых человеку
без состояния вряд ли можно положиться, потому что они не только что не очень щедро, но даже, говорят, не всегда верно и честно платят.
— Как это жалко! — произнес немец, и когда начали играть, оказался очень плохим мастером этого дела. С первой игры Калинович начал
без церемонии браниться; ставя ремиз, он говорил: «Так нельзя играть; это значит подсиживать!.. У вас
все приемные листы, а вы пасуете».
Под ее влиянием я покинул тебя, мое единственное сокровище, хоть, видит бог, что сотни людей, из которых ты могла бы найти доброго и нежного мужа, — сотни их не в состоянии тебя любить так, как я люблю; но, обрекая себя на этот подвиг, я не вынес его: разбитый теперь в Петербурге во
всех моих надеждах, полуумирающий от болезни, в нравственном состоянии, близком к отчаянию, и, наконец,
без денег, я пишу к тебе эти строчки, чтоб ты подарила и возвратила мне снова любовь твою.
Калинович написал это письмо со
всей искренностью,
без всякой задней мысли порисоваться, написал потому, что желала того душа его, потому что в эти минуты действительно он любил Настеньку.
— Да, — отвечал тот, не
без досады думая, что
все это ему очень нравилось, особенно сравнительно с тем мутным супом и засушенной говядиной, которые им готовила трехрублевая кухарка. То же почувствовал он, выпивая стакан мягкого и душистого рейнвейна, с злобой воображая, что дома, по предписанию врача, для здоровья, ему следовало бы пить такое именно хорошее вино, а между тем он должен был довольствоваться шестигривенной мадерой.
— Хорошо, смотрите — я вам верю, — начал он, — и первое мое слово будет: я купец, то есть человек, который ни за какое дело не возьмется
без явных барышей; кроме того, отнимать у меня время, употребляя меня на что бы то ни было,
все равно, что брать у меня чистые деньги…
Условливается это, конечно, отчасти старым знакомством, родственными отношениями, участием моим во
всех ихних делах, наконец, установившеюся дружбой в такой мере, что ни один человек не приглянулся Полине
без того, что б я не знал этого, и уж, конечно, она никогда не сделает такой партии, которую бы я не опробовал; скажу даже больше: если б она, в отношении какого-нибудь человека, была ни то ни се, то и тут в моей власти подлить масла на огонь — так?
Ты
все это перенес, но теперь и тебе, оставленному при одних только павлиньих перьях,
без сознания той силы, которая некогда заключалась в твоей подписи, и тебе неловко!
Если назначить следствие, то эти дураки мужики, пожалуй, еще разболтают про
все те жалобы, которые подавали они ему на исправника и которым, однако, не давалось никакого ходу; но, с другой стороны — основаться на словесном обвинении вице-губернатора и
без следствия пожертвовать чиновником, неукоснительно исполнявшим свои прямые и косвенные обязанности!..
Значит,
все равно, что свинья, бесчувственный, и то
без слез не могу быть, когда оне играть изволят; слов моих лишаюсь суфлировать по тому самому, что
все это у них на чувствах идет; а теперь, хоть бы в Калуге, на пробных спектаклях публика тоже была
все офицеры, народ буйный, ветреный, но и те горести сердца своего ощутили и навзрыд плакали…
В продолжение дороги кучеру послышался в экипаже шум, и он хотел было остановиться, думая, не господа ли его зовут; но вскоре
все смолкло. У подъезда Калинович вышел в свой кабинет. Полину человек вынул из кареты почти
без чувств и провел на ее половину. Лицо ее опять было наглухо закрыто капюшоном.
«Пускай, говорит, в арестантскую роту сажают,
все без телесного наказания».
Куда стремился Калинович — мы знаем, и, глядя на него, нельзя было не подумать, что богу еще ведомо, чья любовь стремительней: мальчика ли неопытного, бегущего с лихорадкой во
всем теле, с пылающим лицом и с поэтически разбросанными кудрями на тайное свидание, или человека с солидно выстриженной и поседелой уже головой, который десятки лет прожил
без всякой уж любви в мелких служебных хлопотах и дрязгах, в ненавистных для души поклонах, в угнетении и наказании подчиненных, — человека, который по опыту жизни узнал и оценил
всю чарующую прелесть этих тайных свиданий, этого сродства душ, столь осмеянного практическими людьми, которые, однако, платят иногда сотни тысяч, чтоб воскресить хоть фальшивую тень этого сердечного сродства с какой-нибудь не совсем свежей, немецкого или испанского происхождения, m-lle Миной.
— Наконец — господи боже мой! — я тебе узнала цену, сравнив его с тобой! — воскликнула Настенька. — Ты тоже эгоист, но ты живой человек, ты век свой стремишься к чему-нибудь, страдаешь ты, наконец, чувствуешь к людям и к их известным убеждениям либо симпатию, либо отвращение, и сейчас же это выразишь в жизни; а Белавин никогда: он обо
всем очень благородно рассудит и дальше не пойдет! Ему легко жить на свете, потому что он тряпка,
без крови,
без сердца, с одним только умом!..
— Говорили, разумеется, что ты взяток не берешь, что человек очень умный, знающий, но деспот и строгий
без милосердия… Что общество ты ненавидишь и что в театре ты, вероятно, ни разу не будешь, потому что предпочитаешь казни на площади сценическим представлениям; словом,
все похвалы были очень серьезные, а обвинения — сущий вздор, на который я тебе советую не обращать никакого внимания, — присовокупила Настенька, снова заметив, что последние слова были неприятны Калиновичу.
— При рекрутских наборах я тоже бывал печальным свидетелем, как эта, и
без того тяжелая обязанность наших низших классов, составляет сенокос, праздник для волостных голов, окружных начальников, рекрутских присутствий и докторов в особенности! — сказал губернатор и, как
все заметили, прямо при этом посмотрел на кривошейку инспектора врачебной управы, который в свою очередь как-то
весь съежился, сознавая сам в душе, что при наборах касательно интереса он действительно был не человек, а дьявол.