Неточные совпадения
Взгляд ее черных глаз был умен, но в
то же время
того,
что дается образованием и вращением мысли в
более высших сферах человеческих знаний и человеческих чувствований, в нем не было.
— Да, — продолжал Бегушев, все
более и
более разгорячаясь, — я эту песню начал петь после Лондонской еще выставки, когда все чудеса искусств и изобретений свезли и стали их показывать за шиллинг… Я тут же сказал: «Умерли и поэзия, и мысль, и искусство»… Ищите всего этого теперь на кладбищах, а живые люди будут только торговать
тем,
что наследовали от предков.
—
Более чем спорить, я доказать тебе даже могу противное: хоть бы
тот же рабочий вопрос — разве в настоящее время так он нерационально поставлен, как в сорок восьмом году?
Бегушев принадлежал к
тому все
более и
более начинающему у нас редеть типу людей, про которых, пожалуй, можно сказать,
что это «люди не практические, люди слова, а не дела»; но при этом мы все-таки должны сознаться,
что это люди очень умные, даровитые и —
что дороже всего — люди в нравственном и умственном отношении независимые: Бегушев, конечно, тысячекратно промолчал и не высказал
того,
что думал; но зато ни разу не сказал,
чего не чувствовал.
Надобно было иметь силу характера Домны Осиповны, чтобы, живя у Бегушева целую неделю и все почти время проводя вместе с ним, скрывать от него волнующие ее мысли и чувствования,
тем более что сам Бегушев был очень весел, разговорчив и беспрестанно фантазировал,
что вот он, с наступлением зимы, увезет Домну Осиповну в Италию, в которой она еще не бывала, познакомит ее с антиками, раскроет перед ней тайну искусств, — и Домна Осиповна ни одним словом, ни одним звуком не выразила,
что она ожидает совершенно иначе провести грядущую зиму, — напротив, изъявляла удовольствие и почти восторг на все предложения Бегушева.
— А говорю вообще про дворянство; я же — слава богу! — вон у меня явилась способность писать проекты; я их
более шести написал, один из них уже и утвержден, так
что я недели через две пятьдесят тысяч за него получу; но комизм или, правильнее сказать, драматизм заключается в
том,
что через месяц я буду иметь капитал, которого, вероятно, хватит на всю остальную мою жизнь, но теперь сижу совершенно без денег, и взять их неоткуда: у дочери какой был маленький капиталец, перебрал весь; к этим же разным торгашам я обращаться не хочу, потому
что люблю их держать в почтительном отдалении от себя, чтобы они мне были обязаны, а не я им!
— Неужели вы думаете, — продолжал Бегушев все
более и
более раздражительным тоном, —
что медицина на крупицу может увеличить
ту жизненную силу, которая дана мне при моем зарождении?
Если бы Перехватов видел Бегушева в другой,
более бедной, обстановке,
то, может быть, наконец обиделся бы при таком вопросе; тут же опять успокоил себя
тем,
что на слова людей болеющих и раздражительных не стоит обращать внимания.
Дело в
том,
что Олухову его Глаша своей выпивкой, от которой она и дурнела с каждым днем, все
более и
более делалась противна, а вместе с
тем, видя,
что Домна Осиповна к нему добра, ласкова, и при этом узнав от людей,
что она находится с Бегушевым вовсе не в идеальных отношениях, он начал завидовать
тому и мало-помалу снова влюбляться в свою жену.
Домна Осиповна, еще до поездки его в Сибирь, видела,
что он все как-то ласкался к ней, целовал без всякого повода ее руки; тогда это не смущало ее; она даже была отчасти довольна такого рода его вниманием, рассчитывая через
то сохранить на него
более сильное влияние.
Генерал на этот раз был, по заграничному обычаю, в штатском платье и от этого много утратил своей воинственности. Оказалось,
что плечи его в мундире были ваточные, грудь — тоже понастегана. Коротенькое пальто совершенно не шло к нему и неловко на нем сидело, но при всем
том маленькая рука генерала и с высоким подъемом нога, а
более всего мягкие манеры — говорили об его чистокровном аристократическом происхождении. Фамилия генерала была Трахов.
Хорошо,
что седовласый герой мой не слыхал,
что рассказывал Янсутский в настоящие минуты о нем и с Домне Осиповне. О, как бы возненавидел он ее, а еще
более — самого себя, за
то,
что любил подобную женщину!
— Тут, главное,
то досадно, — продолжал Тюменев, —
что у этого кухонного генерала половина чиновников хуже графа, а он еще ломается, благородничает!.. Впрочем, будем говорить о чем-нибудь
более приятном… Скажи, madame Мерову ты хорошо знаешь? — заключил он.
Он ее очень любил, но в
то же время она выводила его иногда совершенно из терпения: из очень значительного родительского наследства Бегушев отделил Аделаиде Ивановне втрое
более,
чем ей следовало, и впоследствии благодарил бога,
что не отдал ей половины, как он думал вначале, — Аделаиде Ивановне нисколько бы это не послужило в пользу!
Желание узнать,
что есть ли хоть сотая доля правды в
том,
что наболтал ему Хвостиков, которому он мало верил, узнать, по крайней мере пообстоятельнее, как Домна Осиповна живет, где бывает, с кем видается, — овладевало Бегушевым все
более и
более.
—
Ту картину мою, которую вы видели у меня в Риме и одобряли, я кончаю!.. — говорил художник, простодушно воображавший,
что весь мир
более всего озабочен его картиной. — Не заедете ли ко мне в мастерскую взглянуть на нее… Я помню, какие прекрасные советы вы мне давали.
Псаломщик, в пальто, стриженый и
более похожий на пожилого приказного,
чем на причетника, читал бойко и громко; но уловить из его чтения какую-нибудь мысль было совершенно невозможно: он точно с умыслом останавливался не на запятых, выкрикивал слова ненужные и проглатывал
те, в которых был главный смысл, и делал, кажется, это, во-первых, потому,
что сам плохо понимал,
что читал, а потом и надоело ему чрезвычайно это занятие.
Получив в обладание миллионы, Домна Осиповна начала курить вместо папирос пахитосы; сделала это она, припомнив слова Бегушева, который как-то сказал,
что если женщины непременно хотят курить, так курили бы, по крайней мере, испанские пахитосы, а не этот тошнотворный maryland doux! [сладкий мерилендский табак! (франц.).]. Домна Осиповна вообще очень часто припоминала замечания Бегушева; а еще
более того употребляла его мысли и фразы в разговорах.
Бегушева он застал играющим в шахматы с графом Хвостиковым, который, как и на железной дороге, хотел было удрать, увидав Трахова; но удержался,
тем более что генерал, поздоровавшись или, лучше сказать, расцеловавшись с Бегушевым, поклонился и графу довольно вежливо. Граф, с своей стороны, тоже ответил ему, с сохранением собственного достоинства, почтительным поклоном.
— Именно все скрипим!.. — подтвердил граф Хвостиков, не могший удержаться, чтобы не заговорить с Траховым; а потом, говоря правду, он и скрипел
более,
чем кто-либо, — денежные обстоятельства его были даже
более обыкновенного плохи: издание газеты с Долговым окончательно не удалось;
та газета, где он фельетонствовал, отказала ему за
то,
что он очень сильно налгал в одном из фельетонов, и его даже тянули в суд за оскорбление.
— Все это
тем более неприятно слышать,
что князь у меня и служит, — проговорил он.
Домну Осиповну привели, наконец, в комнату приятельницы; гостья и хозяйка сначала обнялись, расцеловались и потом обе расплакались: кто из них несчастнее был в эти минуты — нищая ли Мерова, истерзанная болезнью, или Домна Осиповна, с каждым днем все
более и
более теряющая перья из своего величия, — сказать трудно; еще за год перед
тем Домна Осиповна полагала,
что она после долгой борьбы вступила в сад, исполненный одних только цветов радости, а ей пришлось наскочить на тернии,
более колючие,
чем когда-либо случалось проходить.
Намек этот был очень оскорбителен для Перехватова,
тем более что прямо на него он и возразить ничего не мог, так как с самой Домны Осиповны побирал порядочные деньги за свои любовно-врачебные посещения.
Средства ее, впрочем, для сей цели ограничивались
тем,
что она начала толковать и долбить мужу,
что он непременно этим двум человекам должен дать места, — на
том основании,
что в настоящее время они гораздо
более нужны,
чем он сам.
Татьяна Васильевна обиделась, не стала
более участвовать в деятельности Общества и услаждала себя только
тем,
что читала журналы духовного содержания и готовила себя к смерти.