Неточные совпадения
Про Антипа Ильича все
знали, что аккуратности, кротости и богомолья он был примерного и, состоя тоже вместе с барином в масонстве, носил в оном звание титулярного члена [
То есть члена, который не в состоянии был платить денежных повинностей.
— Зачем? И пешком дойду, — возразил было Антип Ильич,
зная, что барин очень скуп на лошадей; но на этот раз вышло не
то.
— Нельзя этого, нельзя, Антип Ильич! — воскликнул
тем же досадливо-плачевным тоном Егор Егорыч. — Из этого выйдет скандал!.. Это бог
знает что могут подумать!
— Это я
знаю, — подхватил
тот уклончиво, — но при этом я наслышан и о вашей полной независимости от чужих мнений: вы никогда и никому не бываете вполне подчинены!.. Такова, pardon, об вас общая молва.
—
Знаю я! — подхватил сенатор, очень довольный
тем, что
знал это.
От последней мысли своей губернский предводитель даже в лице расцвел, но Марфин продолжал хмуриться и сердиться. Дело в
том, что вся эта предлагаемая Крапчиком система выжидания и подглядывания за сенатором претила Марфину, и не столько по исповедуемой им религии масонства, в которой он
знал, что подобные приемы допускались, сколько по врожденным ему нравственным инстинктам: Егор Егорыч любил действовать лишь прямо и открыто.
— Ах, я не
знаю, что вы способны со мною сделать!.. — Я с женщинами обыкновенно делаю
то, что они сами желают! — возразил Ченцов.
Катрин проводила его до дверей передней, где справилась, есть ли у него лошадь, и когда
узнала, что есть,
то прошла в свою светлицу наверх, но заснуть долго не могла: очень уж ее сначала рассердил и огорчил Ченцов, а потом как будто бы и порадовал!..
— А зачем мне жалованье? — возразил он. — Пусть Егор Егорыч даст нам только комнатку, — а у него их сорок в деревенском доме, — и
тот обедец, которым он дворню свою кормит, и кормит, я
знаю, отлично!
Gnadige Frau сомнительно покачала головой: она очень хорошо
знала, что если бы Сверстов и нашел там практику, так и
то, любя больше лечить или бедных, или в дружественных ему домах, немного бы приобрел; но, с другой стороны, для нее было несомненно, что Егор Егорыч согласится взять в больничные врачи ее мужа не иначе, как с жалованьем, а потому gnadige Frau, деликатная и честная до щепетильности, сочла для себя нравственным долгом посоветовать Сверстову прибавить в письме своем, что буде Егор Егорыч хоть сколько-нибудь найдет неудобным учреждать должность врача при своей больнице,
то, бога ради, и не делал бы
того.
Припугнул,
знаете, его немножко, а
то корова-то уж очень дойная: пожалуй, все бы закуплены были, не выключая даже самого губернатора!..
Евгений при этом усмехнулся и самодовольно погладил свою бороду: заметно было, что он давно и хорошо
знал то, о чем предполагал говорить.
— Но я, ваше преосвященство, говоря откровенно, даже не
знаю хорошенько, в чем и сама-то христовщина состоит, а между
тем бы интересно было это для меня, — извините моей глупой любознательности.
— То-то-с, нынче, кажется, это невозможно, — проговорил губернский предводитель, — я вот даже слышал, что у этого именно хлыста Ермолаева в доме бывали радения, на которые собиралось народу человек по сту; но чтобы происходили там подобные зверства — никто не рассказывает, хотя, конечно, и
то надобно сказать, что ворота и ставни в его большущем доме, когда к нему набирался народ, запирались, и что там творилось, никто из православных не мог
знать.
— Благодарим за
то! — ответил
тот, проглотив залпом наперсткоподобную рюмочку; но Сверстов тянул шнапс медленно, как бы желая продлить свое наслаждение: он
знал, что gnadige Frau не даст ему много этого блага.
От всех этих картин на душе у Сверстова становилось необыкновенно светло и весело: он был истый великорусе; но gnadige Frau, конечно, ничем этим не интересовалась,
тем более, что ее занимала и отчасти тревожила мысль о
том, как их встретит Марфин, которого она так мало
знала…
— Дурно тут поступила не девица, а я!.. — возразил Марфин. — Я должен был
знать, — продолжал он с ударением на каждом слове, — что брак мне не приличествует ни по моим летам, ни по моим склонностям, и в слабое оправдание могу сказать лишь
то, что меня не чувственные потребности влекли к браку, а более высшие: я хотел иметь жену-масонку.
— Да, а пока удержи твой язык хулить
то, чего ты не
знаешь!.. — поучал его
тот.
Сверстов между
тем, воскликнув: «
Узнаешь ли ты меня, Антип Ильич?» — подошел к старику с распростертыми объятиями.
— Как, сударь, не
узнать, — отвечал
тот добрым голосом, и оба они обнялись и поцеловались, но не в губы, а по-масонски, прикладывая щеку к щеке, после чего Антип Ильич, поклонившись истово барину своему и гостю, ушел.
—
Знаю, что не ничтожен, но мне-то он не по моему душевному настроению, — ответил
тот с тоской в голосе.
— Я не
знаю, что такое шулер и не шулер, — проговорила, гордо сложив руки на груди, Катрин, — но я слышала сама, что вы приказывали принести вина, когда Ченцов и без
того уже был пьян.
Перед
тем как Рыжовым уехать в Москву, между матерью и дочерью, этими двумя кроткими существами, разыгралась страшная драма, которую я даже не
знаю, в состоянии ли буду с достаточною прозрачностью и силою передать: вскоре после сенаторского бала Юлия Матвеевна совершенно случайно и без всякого умысла, но
тем не менее тихо, так что не скрипнула под ее ногой ни одна паркетинка, вошла в гостиную своего хаотического дома и увидала там, что Людмила была в объятиях Ченцова.
—
Знаю и понимаю это! — подхватила адмиральша, обрадованная, что Сусанна согласно с нею смотрит. — Ты вообрази одно: он давно был благодетелем всей нашей семьи и будет еще потом, когда я умру, а
то на кого я вас оставлю?.. Кроме его — не на кого!
Когда от Рыжовых оба гостя их уехали, Людмила ушла в свою комнату и до самого вечера оттуда не выходила: она сердилась на адмиральшу и даже на Сусанну за
то, что они,
зная ее положение, хотели, чтобы она вышла к Марфину; это казалось ей безжалостным с их стороны, тогда как она для долга и для них всем, кажется, не выключая даже Ченцова, пожертвовала.
Да-с, — продолжал капитан, — я там не
знаю, может быть, в артиллерии, в инженерах, между штабными есть образованные офицеры, но в армии их мало, и если есть,
то они совершенно не ценятся…
Петр Григорьич исполнился восторга от такой чести: он, человек все-таки не бог
знает какого высокого полета, будет обедать у сильнейшего в
то время вельможи, и обедать в небольшом числе его друзей.
— А,
то другое дело! — сказал с важностью Сергей Степаныч. — Даровитые художники у нас есть, я не спорю, но оригинальных нет, да не
знаю, и будут ли они!
— Непременно, завтра же! — поспешно проговорил
тот. — Одно несчастье, что Карл Павлыч ведет чересчур артистическую жизнь… Притом так занят разными заказами и еще более
того замыслами и планами о новых своих трудах, что я не
знаю, когда он возьмется это сделать!
— Вашего губернатора я отчасти
знаю, потому что сам был губернатором в смежной с ним губернии, и мне всегда казалось странным: как только я откажу от места какому-нибудь плутоватому господину, ваш губернатор сейчас же примет его к себе, и наоборот: когда он выгонял от себя чиновника, я часто брал
того к себе, и по большей части оказывалось, что чиновник был честный и умный.
Между
тем бестактная ошибка его заметно смутила Федора Иваныча и Сергея Степаныча, которые оба
знали это обстоятельство, и потому они одновременно взглянули на князя, выражение лица которого тоже было не совсем довольное, так что Сергей Степаныч нашел нужным заметить Крапчику...
Тогда-то вступаем в сумрак веры, тогда-то не
знаем более ничего и ждем вечного света непосредственно свыше, и если упорствуем в этом ожидании,
то свет этот нисходит и царствие божие раскрывается…
— Я совершенно незнаком с madame Татариновой и весьма мало
знаю людей ее круга; кроме
того, что я тут? Последняя спица в колеснице!.. Но вам, князь, следует пособить им!.. — проговорил, постукивая ножкой и с обычной ему откровенностью, Егор Егорыч.
— Да, он был когда-то и мой!.. — проговорил
тем же суховатым тоном князь. — Но я всех этих господ давным-давно потерял из виду, и что они теперь делали, разве я
знаю?
Егор Егорыч чрезвычайно желал поскорее
узнать, какое впечатление произведут на Сусанну посланные к ней книги, но она что-то медлила ответом. Зато Петр Григорьич получил от дочери письмо, которое его обрадовало очень и вместе с
тем испугало. Впрочем, скрыв последнее чувство, он вошел к Егору Егорычу в нумер с гордым видом и, усевшись, проговорил...
Когда это объяснение было прочитано в заседании, я, как председатель и как человек, весьма близко стоявший к Иосифу Алексеичу и к Федору Петровичу, счел себя обязанным заявить, что от Иосифа Алексеича не могло последовать разрешения, так как он, удручаемый тяжкой болезнью, года за четыре перед
тем передал все дела по ложе Федору Петровичу, от которого Василий Дмитриевич, вероятно, скрыл свои занятия в другой ложе, потому что, как вы сами
знаете, у нас строго воспрещалось быть гроссмейстером в отдаленных ложах.
— Да, я это
знаю, — продолжала
та, — и говорю только, что эти цифры были роковые для меня в моей жизни.
— Все в воле божией, — на предчувствие нельзя вполне полагаться, — возразила она, хоть, кажется, и самой ей не безусловно был по вкусу выбор сестры:
то, что Лябьев был такой же страстный и азартный игрок, как и Ченцов,
знала вся губерния,
знала и Сусанна.
Знаете, как послушаешь эти слова,
то у кого на душе не совсем чисто и решение его не очень твердо, так мороз пробежит по коже.
— Это, как впоследствии я
узнала, — продолжала
та, — означало, что путь масонов тернист, и что они с первых шагов покрываются ранами и кровью; но, кроме
того, я вижу, что со всех сторон братья и сестры держат обнаженные шпаги, обращенные ко мне, и тут уж я не в состоянии была совладать с собой и вскрикнула; тогда великий мастер сказал мне...
— О, да, меня батюшка-священник в институте очень любил за
то, что я отлично
знала катехизис и священную историю.
— А если бы молокан взять: у
тех, я
знаю, нет грубых форм ни в обрядах, ни в понимании! — возразил доктор.
Приятель мой Милорадович некогда передавал мне, что когда он стал бывать у Екатерины Филипповны,
то старику-отцу его это очень не понравилось, и он прислал сыну строгое письмо с такого рода укором, что бог
знает, у кого ты и где бываешь…
— Не
то что башмак, я не так выразился, — объяснил доктор. — Я хотел сказать, что вы могли остаться для нее добрым благотворителем, каким вы и были. Людмилы я совершенно не
знал, но из
того, что она не ответила на ваше чувство, я ее невысоко понимаю; Сусанна же ответит вам на толчок ваш в ее сердце, и скажу даже, — я тоже, как и вы, считаю невозможным скрывать перед вами, — скажу, что она пламенно желает быть женой вашей и масонкой, — это мне, не дальше как на днях, сказала gnadige Frau.
— А что если вы говорите, что вы terra incognita для Сусанны,
то вы совершенно ошибаетесь: terra incognita вы всегда были для Людмилы, но Сусанна вас
знает и понимает!
— Ты теперь помолчи! — остановила его gnadige Frau. — Я бы, Егор Егорыч, о Сусанне звука не позволила себе произнести, если бы я ее не
узнала, как
узнала в последнее время: это девушка религиозная, и религиозная в масонском смысле, потому что глубоко вас уважает, — скажу даже более
того: она любит вас!
Потом, в
тот же день об этом намерении
узнала gnadige Frau и выразила, с своей стороны, покорнейшую просьбу взять ее с собой, по
той причине, что она никогда еще не видала русских юродивых и между
тем так много слышала чудесного об этих людях.
Тем временем Егор Егорыч послал Антипа Ильича к Андреюшке
узнать, можно ли к нему идти, ибо юродивый не во всякое время и не всех к себе пускал. Антип Ильич исполнил это поручение с великим удовольствием и, возвратясь от Андреюшки, доложил с сияющим лицом...
— Я не жалуюсь, здоров, — отвечал
тот, прибодряясь. — А мы сейчас были у юродивого одного! — присовокупил он затем,
зная, что Пилецкий всегда интересовался всеми так называемыми божиими людьми.
— В таком случае, я начну прямо! — продолжал Егор Егорыч. — Я
знаю, кто вы, и вы
знаете, кто я; мы, русские мартинисты, прежде всего мистики и с французскими мартинистами сходствуем и различествуем: они беспрерывно вводят мелкие политические интересы в свое учение, у нас — их нет! Сверх
того, мы имеем пример в наших аскетах и признаем всю благодетельную силу путей умного делания!